Евгений Тарле - Северная война и шведское нашествие на Россию

• Название: Северная война и шведское нашествие на Россию
• Автор: Евгений Тарле
• Жанр: История

В основу своей работы о шведском нашествии автор положил прежде всего и больше всего, конечно, русские, материалы: как неизданные архивные данные, так и опубликованные источники. А затем, ставя одной из целей своего исследования опровержение фактами старых, новых и новейших враждебных России измышлений западноевропейской историографии о Северной войне и, в частности, о нашествии 1708–1709 гг., я должен был, разумеется, привлечь и почти вовсе игнорируемые нашей старой, дореволюционной историографией и особенно старательно замалчиваемые западными историками шведские, английские, французские, немецкие свидетельства.

---

Русский посол в Англии Куракин довольно хорошо во всем этом разбирался. Он докладывал Петру: "Они (англичане. — Е. Т.) …хотят видеть шведа в силе, чтобы датский не был силен, который есть больше приятелем Голландии, нежели им, и для опасности впредь: ежели бы война между Англиею и Голландиею была, то, конечно, датскому с голландцы быть в алиансе (союзе. — Е. Т.); но ежели шведы не будут в силе от того (т. е. от союза с голландцами. — Е. Т.) датского предудержать, то англичане не могут кого сыскать в алианс себе против датского и голландцев. Франция будет радошно (sic. — Е. Т.) на ту игру смотреть".[618]

Куракин предварял, между прочим, царя, что посол английский Витворт в душе враг России: "Особливе еще внутренним неприятелем был и есть, который к шведским интересам весьма склонен".

Джон Черчилль (герцог Мальборо) недоброжелательно и неискренне относился к русским и не только в годы своего всемогущества при дворе королевы Анны, но и тогда, когда лорд Болингброк низверг (1710 г.) вигов и произошло политическое падение Черчилля: "… по ответу, учиненному вам по приезде туда от дука Мальбурга, усмотрел я, что сей дук при своем падении еще скорпионовым хвостом… не минул нас язвить", — с негодованием писал из Гааги русский посол А. А. Матвеев князю Б. Куракину в Лондон 5 января 1711 г. об антирусских чувствах Черчилля, которые тот никак не мог скрыть даже после своей отставки.[619] А ведь «уязвление» ядовитым "скорпионовым хвостом" со стороны герцога Мальборо было в тот момент особенно болезнетворно для России. Мальборо, еще сохранивший пока командование армией, противился оказанию в какой бы то ни было форме подмоги русским против турок, объявивших войну России по наущению французского двора и короля Карла XII, продолжавшего пребывать в Турции.

Куракин упоминает Витворта, на содержательные секретные донесения которого из Москвы в Лондон мы неоднократно ссылались. Но от этого всегда опасавшегося России и враждебно настроенного дипломата остался и другой документ, составленный в 1710 г. и представляющий некоторый интерес и по содержанию, и по личности автора, и по значению, которое ему придавали в правящих кругах Англии.

Из всего дипломатического корпуса, аккредитованного при Петре I во время шведского нашествия 1708–1709 гг., конечно, наибольшей сравнительно осведомленностью о России обладал именно британский посол Чарлз Витворт. Он оставил — вовсе не для печати, а для своего начальства — небольшой мемуар о России, который был издан в 1758 г., спустя много лет после его смерти.[620] Этот очерк (очень похожий на секретную докладную записку по начальству) интересен потому, что дает нам понятие, как смотрел на петровскую Россию дипломат, только что переживший громовые раскаты Полтавской битвы. Британский кабинет еще долго судил о России по Витворту. Только с этой точки зрения эта маленькая книжка и любопытна, несмотря на все ее курьезы, ложь и нелепости, без которых автор не обошелся. Он пользуется, не указывая источников, сведениями, которые добыл, сидя в Москве в качестве посла королевы Анны в 1705–1710 гг.

Очень проницательно Витворт (писавший в начале 1710 г. свой секретный мемуар о России) предупреждает, что царь скорее отдаст "свои лучшие провинции", чем уступит только что основанный Петербург, из которого царь надеется со временем, по словам Витворта, сделать "второй Амстердам или Венецию".[621]

Витворт находит, что русский народ при обучении и дисциплине "может далеко пойти" в военном деле, так как изумительно переносит тяготы войны, "безразлично относится к смерти и страданиям" и имеет "пассивную храбрость" (sic. — Е. Т.). Неизвестно, какой еще «активной» храбрости понадобилось Витворту, после того как русские в два часа времени сломили и уничтожили шведскую армию Карла XII, которую англичане ставили всегда выше своей собственной.

Во всяком случае Витворт, покидая Москву 24 марта 1710 г., уносил с собой беспокойную мысль о том, что Полтава — не конец, а начало нового периода, когда Россия будет оказывать существенное влияние на дела Европы. Он не ошибся.

Еще перед Полтавой Польша оказывалась совершенно бессильной оградить себя от вторжения, кто бы и откуда бы ни пошел на нее. Приверженцы Августа ждали русской победы, хотя вплоть до 27 июня 1709 г. не очень в нее верили. Приверженцы Лещинского ждали победы шведов. Но ни тем, ни другим и в голову не приходило предпринять самостоятельное военное выступление против какого-либо из двух боровшихся врагов. Лещинский, которого с таким непостижимым легковерием ждал Карл под стенами Полтавы, был не в силах даже и свои собственные неясные, движущиеся границы оградить. Участь Польши решилась на берегах Ворсклы, замечает новейший историк Речи Посполитой в годы Северной войны.[622]

"Эта победа, по всей вероятности, создаст большую перемену в делах всего Севера, и король Станислав, по-видимому, первый это почувствует, так как его царское величество решил идти в Польшу, раньше чем шведы создадут новую армию", — писал посол Витворт из Москвы в Англию 6 июля 1709 г., получив первые известия о великой русской победе под Полтавой.

В дополтавский период Северной войны Речь Посполитая медленно и недружно вступала в войну против шведов, в которую была вовлечена своим королем, курфюрстом саксонским Августом, именно в качестве курфюрста, заключившего с Петром соглашение в 1699 г. и подтвердившего этот пакт в 1701 и 1703 гг. Первые успехи Карла XII на территории польско-литовского государства, низложение Августа с королевского престола и «избрание» по воле Карла на престол Станислава Лещинского в 1704 г. — все это произвело благоприятный для России большой сдвиг в среде большей части шляхетства. Угроза иностранного завоевания и захвата Речи Посполитой в глазах очень значительных кругов аристократии и среднего дворянства шла уже именно со стороны шведов, а вовсе не русских, и Станислав явился в глазах многих в роли простого шведского агента, предателя и узурпатора. И в Литве (больше всего), и в землях «короны» шансы приверженцев Августа II стали возрастать. Даже после Альтранштадтского мира Станислав держался почти исключительно силой шведов, не уходивших из Польши, а не поддержкой своих малочисленных сторонников. Поэтому тотчас же после Полтавы Август без малейших затруднений вновь воцарился в Польше, заняв место бежавшего без оглядки Станислава. Во время "жолкиевского сидения" 1707 г. Петр поддерживал сандомирские совещания магнатов, изверившихся в возвращение Августа и намечавших на его место то венгерского вельможу Ракоци, то Алексея и т. п. Но ничего из этих совещаний не вышло и из-за разногласий, и из-за начавшихся явных приготовлений Карла к предстоящему завоевательному походу в Россию и соответственных мероприятий Петра.

Теперь, после Полтавы, Петру, разумеется, выгоднее всего было немедленно и естественно уладить вопрос о польском престоле, признав полную законность восстановления Августа II. Конечно, ни о каких стародавних претензиях Речи Посполитой на Белую Церковь (о чем еще говорилось в Сандомире), ни о претензиях Августа II на Ливонию не могло серьезно быть и речи.

Петр «простил» Августу альтранштадтскую измену и сейчас же после Полтавы приказал русскому отряду прогнать вон из Польши шведские полки, еще там стоявшие, а польские магнаты поспешили провозгласить Станислава Лещинского низложенным и восстановили Августа на престоле.

Истинную цену польско-саксонскому союзнику Петр знал очень хорошо. "Где же мой подарок сабля?" — спросил Петр Августа, имея в виду саблю с рукояткой, осыпанной драгоценными камнями, которую он подарил некогда Августу, вступая в союз с ним. "Забыл ее в Дрездене!" — поспешил ответить Август. "Ну, так вот я тебе дарю новую саблю!" — сказал царь и отдал при этом уличенному во лжи «союзнику» эту самую саблю, которую русские нашли на поле Полтавской битвы в личных вещах бежавшего Карла XII: оказалось, что в 1707 г., заключая свой предательский договор с Карлом, Август подарил шведскому королю этот петровский подарок…

Эта неприятная сцена не помешала Августу подослать к Петру своего министра Флемминга и пытаться выпросить у Петра кое-что в пользу Польши из последних русских завоеваний в Прибалтике. Но из этого ровно ничего не вышло. Не для того Петр выдержал такую долгую и тяжкую борьбу, чтобы, вытеснив шведов, допустить саксонских немцев или поляков к только что приобретенному морскому берегу. "Все мои союзники меня покинули в затруднении и предоставили меня моим собственным силам. Так вот теперь я хочу также оставить за собой и выгоды и хочу завоевать Лифляндию, чтобы соединить ее с Россией, а не за тем, чтобы уступить ее вашему королю или польской республике",[623] — таков немецкий вариант разговора, который показал послу Августа Флеммингу, что ни Саксонии, ни Польше ничего не перепадет из добытого от шведов русской кровью.