Сергей Волков - Трагедия русского офицерства

• Название: Трагедия русского офицерства
• Автор: Сергей Волков
• Издательство: Издательство: Центрполиграф
• Жанр: История
• Год: 2002
• ISBN: ISBN: 5-9524-0110-4

Книга посвящена истории русского офицерства в период великого перелома в истории России, связанного с революциями 1917 года, Гражданской войной, вынужденной эмиграцией. Прослеживаются основные типы судеб представителей русского офицерского корпуса, оказавшихся в тех или иных армиях и на чужбине. Книга снабжена обширными и впервые публикуемыми статистическими материалами, ярко покалывающими действительный трагизм гибели этого уникального социального слоя и культурно-психологического феномена российской государственности. Книга рассчитана на широкий круг читателей, интересующихся отечественной историей, а также на государственных и общественно-политических деятелей, ученых, причастных к формированию новых духовных ценностей возрождающейся России.

---

Учет бывших офицеров был поставлен большевиками очень хорошо. Поскольку все архивы и текущие учетные документы военного ведомства были в их руках, ничего не стоило составить списки на всех офицеров русской армии и проверять по ним. Списки всех офицеров дееспособного возраста были разосланы в местные органы ГПУ, где по ним велась проверка. Летом 1921 г. были созданы фильтрационные комиссии с целью радикальной чистки кадров. В несколько дней были составлены и списки чинов, служивших до 1917 г. в морском ведомстве. Только в Петрограде и Кронштадте в них оказалось 977 ч (703 офицера, 80 гардемарин и 194 военных чиновника, в т. ч. 1 вице — и 10 контр-адмиралов, 8 генералов, 5 генерал-лейтенантов, 35 генерал-майоров, 52 капитана 1-го ранга, 32 полковника, 108 капитанов 2-го ранга, 18 подполковников, 56 старших лейтенанта, 38 капитанов, 76 лейтенантов, 17 штабс-капитанов, 111 мичманов, 26 мичманов военного времени, 34 поручика, 81 прапорщик и 3 подпрапорщика). Фильтрационной комиссией из них было арестовано 20–21 августа (в основном по принципу происхождения) 329 человек[1311].

Что же касается положения офицеров, оставшихся вне армии (растворившихся среди населения сразу после революции, служивших в белых армиях и оставшихся в СССР, уволенных из Красной Армии), то их положение было в огромном большинстве случаев бедственным. Им труднее всего было устроиться на достойную работу, они были «лишенцами» в сфере общегражданских прав. Немалому числу белых офицеров удалось, впрочем, уклониться от регистрации и скрыть службу в белой армии. Однако, в 1923 г. был произведен переучет всех военнообязанных, во время которого особое внимание обращалось как раз на выяснение службы в белых армиях. Выявленные ставились на особый учет ГПУ, что означало не только постоянный надзор, но и почти автоматическое лишение работы. А в 1929 г. они так же автоматически попали в категорию «лишенцев», и положение их становилось совсем трагическим. В 1924 г. таковые были вычищены из армии, а немногие оставшиеся через несколько лет прошли по разным процессам. (Например, оставшиеся в Киевской военной школе бывшие белые генерал-майор Гамченко, генерал-лейтенант Кедрин, А. Я. Жук и др. были в 1931 г. арестованы вместе с прочими бывшими офицерами по делу «организации «Весна» и получили по 10 лет.)[1312]

В середине 20-х годов массовых арестов бывших офицеров не было (не всегда арестовывались и скрывавшие службу в белых армиях: в упомянутой выше Киевской школе таких было не менее дюжины, но до 1928 г. их не трогали, хотя почти все знали об их прошлом). Части офицеров удалось уцелеть в лагерях и некоторым разрешено было вернуться домой. Некоторых, «наиболее опасных», но в свое время почему-либо не расстрелянных, отправляли в Соловки (единственный тогда постоянный концлагерь). Волна арестов белых офицеров прокатилась в конце 1930 — начале 1931 г… когда еще более сильная волна захлестнула бывших офицеров, служивших в Красной армии (дело «Весна», не менее масштабное, чем дело Тухачевского и других, но почти совершенно не известное; во главе его был поставлен бывший главком красного Восточного фронта генерал-майор Ольдерогге, а всего было арестовано более 3 тыс. офицеров; среди них были, в частности известный военный теоретик Н. Какурин, украинский историк А. Рябинин-Скляревский). При очередной «чистке» Кронштадта в начале 1930 г. среди около 300 расстрелянных моряков было более 80 бывших офицеров[1313]. Бывших белых осуждали по большей части по ст. 58–13 и отправляли в лагеря, и если кто уцелел в этот период, то почти автоматически хватался в «ежовский» период, даже если уже отбыл срок[1314].

Массовые репрессии против офицеров 1930–1931 гг. касались всех категорий офицеров и носили тотальный характер. В Петрограде, в частности по данным дореволюционного издания «Весь Петербург» и другим справочникам были поголовно арестованы все оставшиеся в городе офицеры частей, стоявших в свое время в городе и его окрестностях. Большинство из них (в т. ч. почти полностью офицеры гвардейских полков по специально созданному «делу гвардейских офицеров») были расстреляны, а остальные сосланы. В обязательном порядке расстреливались заподозренные в стремлении к объединению и сохранении реликвий полков — в частности, офицеры Константиновского училища за товарищеский завтрак в 1923 г., директор и офицеры Александровского кадетского корпуса — за хранение знамени (знамена были найдены также у офицеров л-гв. Преображенского и 148-го пехотного полков)[1315].

Особенно тяжело стало их положение после 1934 г… когда тысячи бывших офицеров и их семей были высланы из крупных городов в отдаленные районы, где влачили нищенское существование, некоторые разлучены с семьями. Во время «большого террора» было расстреляно и большинство бывших офицеров, ранее уже проведших по нескольку лет в лагерях (через советские тюрьма и лагеря к этому времени прошло абсолютное большинство оставшихся в СССР офицеров). В ходе репрессий конца 30-х годов (как известно, затронувших всех командующих военными округами и армиями, 70 % командиров корпусов и дивизий и 50 % командиров полков, а всего было устранено более 30 тыс. командиров[1316]) были истреблены и последние бывшие офицеры, занимавшие видные посты в армии, так что к началу войны в рядах армии оставалось лишь несколько сот бывших офицеров (некоторые из них продолжали занимать важные посты вплоть до командующих фронтами). После войны преследования бывших офицеров именно как бывших офицеров прекратились, но репрессии обрушились на тех офицеров, кот были выданы Сталину союзниками из состава антибольшевистских формирований и возвращенцев, добровольно прибывших из эмиграции. Многие из них сразу же были отправлены в лагеря, а остальные расселены в Средней Азии и других подобных местностях[1317]. С конца 50-х годов, когда вернулись из лагерей оставшиеся в живых последние офицеры, понятия «бывший офицер» в том значении, в котором оно употреблялось до войны, более не существовало. Детям бывших офицеров до войны было еще труднее, чем детям прочей старой интеллигенции поступить в вузы, тем более военные. Удавалось это главным образом тем, чьи отцы служили в РККА, но начиная с военных лет эти ограничения практически перестали действовать. Дети практически всех бывших офицеров, сохранивших положение в армии к началу войны, наследовали военную профессию.

Отношение к бывшим офицерам лучше всего прослеживается по публикациям в военной печати, обзор «Красной Звезды» за 50 лет дает об этом очень наглядное представление. Вообще, в публицистике, литературе и искусстве оно оставалось резко враждебным до 40-х годов, и в произведениях того времени офицеры изображались обычно в самых мрачных красках. Заметки к памятным датам русской военной истории почти не встречаются. Появляются они (посвященные Кутузову, Жуковскому, и другим видным деятелям) с 1937–1938 гг. и умножаются, естественно, в годы войны, особенно с 1943 г., когда с 21. 10 по 3. 11 появились четыре больших статьи под общим названием «Традиции русского офицерства» почти апологетического толка. (Эти публикации, собственно, были пиком доброжелательности к русским офицерам, позже такое не встречалось.) В 1943–1945 гг. появлялись не только заметки, но не менее 8 больших статей по случаю юбилеев военных деятелей. То же продолжалось до начала 50-х годов, но касалось только отдаленного прошлого (не позже русско-турецкой войны 1877–1878 гг.).

Однако обычному живому человеку быть офицерам русской армии с идеологической точки зрения считалось предосудительным еще долгие годы после прекращения массовых преследований бывших офицеров. В публикациях даже 50-х годов невозможно встретить упоминание, что тот или иной советский военачальник был офицерам до революции. При упоминании о службе бывших офицеров в Красной армии характеристика им давалась самая отрицательная (что относится и к мемуарам военных деятелей, т. к. большинство уцелевших к этому времени офицерами не было; Буденный, в частности, весьма плохо отзывался о Тухачевском, Лебедеве, Шорине, Миронове и других сослуживцах из бывших офицеров). Поскольку дело касалось идеологии, тенденция носила обязательный характер, и даже те авторы, которые впоследствии писали о 75 %-й доле бывших офицеров в красном комсоставе, тогда говорили лишь об «одиночках», «присоединившихся к рабочему классу». С самого конца 50-х упоминать об офицерах в Красной армии стало можно, но обычно муссировался десяток наиболее известных имен; наиболее «полный» список включал 84 фамилии[1318]. С 60-х годов охотно писалось об участии бывших офицеров в революции и службе их в Красной армии, что было связано с общей тенденцией тех времен представить дело так, что интеллигенция с одобрением приняла революцию и преданно служила советской власти. Кроме того, эта тенденция получила мощную подпитку в связи с реабилитацией уничтоженных в 30-х советских военачальников, которым теперь практически всем в связи с юбилеями посвящались большие статьи. В общей сложности в эти годы в «Красной Звезде» имело место более 40 видных публикаций, так или иначе касающихся лиц, носивших до революции офицерские погоны. В 70-х годах благожелательные отзывы о русских офицерах стали обычными, но допускались только в трех аспектах. Во-первых, в связи с научной и культурной деятельностью конкретных лиц не возбранялось упоминать о наличии у них до революции офицерских чинов. Во-вторых, в связи со службой в Красной армии. В-третьих, как и раньше, допускались благожелательное отношение к офицерам более отдаленных периодов истории. Столетний юбилей освобождения Болгарии, а равно и 500 лет Куликовской битвы послужили дополнительным фоном к оживившемуся в это время интересу к некоторым внешним чертам русской армии (помимо порожденных юбилеями череды статей, заметок и художественных произведений, в эти годы на парадной форме появились аксельбанты, было введено звание «прапорщик» — хотя и для обозначения совершенно другого явления, но, как подчеркивалось, взятое «из традиций русской армии», на военных концертах стали звучать старые солдатские песни, а также песня об «офицерских династиях», и т. п.). Что касается белых офицеров, то долгие годы единственным широко известным произведением, содержавшим их положительные образы, были булгаковские «Дни Турбиных». В 70-е годы, помимо издания булгаковской же «Белой гвардии», появились два телесериала, один из которых («Адъютант Его превосходительства») был совершенно необычен по число положительных образов белых офицеров при минимальном числе отрицательных, а в другом (новая версия «Хождений по мукам») вполне симпатично показаны белые вожди и картины «Ледяного похода», что, помимо воли авторов, работало на изменение привычного стереотипа.