Мария Башкирцева - Дневник

• Название: Дневник
• Автор: Мария Башкирцева
• Жанр: Биографии и Мемуары

Дневник молодой талантливой художницы Марии Башкирцевой (1858-1884). Жанр – в сущности – блог XIX века.Творчество, переживания, сомнения, поездки по Европе, борьба с болезнью. И – шокирующая искренность.

---

Вы, может быть, будете смеяться над тем, что я сейчас вам скажу, но я все-таки скажу.

Так вот – таким поступком мужчина может тотчас же заставить полюбить себя. Он имел такой спокойный вид, держа за горло этого бездельника, что у меня дух захватило.

Весь вечер я только об этом и говорю, я прерывала все разговоры, чтобы еще и еще поговорить об этом. Не правда ли, А. очарователен? Я говорю это, как будто бы смеясь, но боюсь, что я думаю это серьезно. Теперь я стараюсь уверить наших, что я очень занята А. и мне не верят; но стоит мне сказать противоположное тому, что я говорю теперь, этому поверят, и будут правы.

Я опять горю нетерпением, я хотела бы заснуть, чтобы сократить время до завтра, когда мы пойдем на балкон.

Понедельник, 28 февраля. Выходя на балкон на Корсо, я уже застаю всех наших соседей на своем посту, и карнавал в полном разгаре. Я смотрю вниз, прямо перед собою, и вижу А. с кем-то другим. Заметив его, я смутилась, покраснела и встала, но негодного сына священника уже не было, и я обернулась к маме, которая протягивала кому-то руку. Это был А.

А! В добрый час! Ты пришел на мой балкон, тем лучше!

Он остается требуемое вежливостью время с мамой, а потом садится подле меня.

Я занимаю по обыкновению крайнее место с правой стороны балкона, смежного, как известно, с балконом англичанки. Б. опоздал; его место занято каким-то англичанином, которого англичанка мне представляет и который оказывается очень услужливым.

– Ну, как вы поживаете? – говорит А. своим спокойным и мягким тоном.- Вы не бываете больше в театре?

– Я была нездорова, у меня и теперь еще болит палец.

– Где? (и он хотел взять мою руку). Вы знаете, я каждый день ходил к Апполлону, но оставался там всего пять минут.

– Почему?

– Почему? – повторил он, глядя мне прямо в зрачки.

– Да, почему?

– Потому, что я ходил туда ради вас, а вас там не было.

Он говорит мне еще много вещей в том же роде, закатывает глаза, беснуется и очень забавляет меня.

– Дайте мне розу.

– Зачем?

Согласитесь, что я задала трудный вопрос. Я люблю задавать вопросы, на которые приходится отвечать глупо, или совсем не отвечать.

Б. преподносит мне большую корзину цветов; он краснеет и кусает себе губы; не пойму, право, что это с ним. Но оставим в покое эту скучную личность и возвратимся к глазам Пьетро А.

У него чудные глаза, особенно когда он не слишком открывает их. Его веки, на четверть закрывающие зрачки, дают ему какое-то особенное выражение, которое ударяет мне в голову и заставляет биться мое сердце.

– По крайней мере, чтобы помучить Пьетро, будь подобрее с Б.,- говорит Дина.

– Помучить! Я не имею ни малейшего желания. Мучить, возбуждать ревность, фи! В любви это похоже на белила и румяна, которыми мажут лицо. Это вульгарно, это низко. Можно мучить невольно, естественно, так сказать, но… делать это нарочно, фи!

Да и потом, я не смогла бы сделать это нарочно, у меня не хватило бы характера.

Среда, 8 марта. Я надеваю свою амазонку, а в четыре часа мы уже у ворот del Popolo, где А. ждет меня с двумя лошадьми. Мама и Дина следуют за нами в коляске.

– Поедем здесь,- говорит мой кавалер.

– Поедем.

И мы выехали в поле – славное, зеленое местечко, называемое Фарнезиной. Он опять начал свое объяснение, говоря:

– Я в отчаянии.

– Что такое отчаяние?

– Это когда человек желает того, чего не может иметь.

– Вы желаете луны?

– Нет, солнца.

– Где же оно? – говорю я, глядя на горизонт.- Оно, кажется, уже зашло.

– Нет, мое солнце здесь: это вы.

– Вот как?

– Я никогда не любил, я терпеть не могу женщин, у меня были только интрижки с женщинами легкого поведения.

– А увидев меня, вы полюбили?

– Да, в ту же минуту, в первый же вечер, в театре.

– Вы ведь говорили, что это прошло.

– Я шутил.

– Как же я могу различать, когда вы шутите, а когда серьезны?

– Да это сейчас видно!

– Это правда; это почти всегда видно, серьезно ли говорит человек, но сами вы не внушаете мне никакого доверия, а ваши прекрасные понятия о любви – еще менее.

– Какие это мои понятия? Я вас люблю, а вы мне не верите,- говорит он, кусая губы и глядя в сторону.- В таком случае я ничто, я ничего не могу!

– Ну, полноте, что вы притворяетесь?!- говорю я, смеясь.

– Притворяюсь!- восклицает он, оборачиваясь с бешенством.- Всегда притворяюсь! Вот какого вы обо мне мнения!

– Помолчите, слушайте. Если бы в эту минуту проходил мимо кто-нибудь из ваших друзей, вы бы повернулись к нему, подмигнули и рассмеялись!

– Я – притворяюсь! О! Если так… прекрасно, прекрасно!

– Вы мучите свою лошадь, нам надо спускаться.

– Вы не верите, что я вас люблю? – говорит он, стараясь поймать мой взгляд и наклоняясь ко мне с выражением такой искренности, что у меня сердце сжимается.

– Да нет,- говорю я едва слышно.- Держите свою лошадь, мы спускаемся.

Ко всем его нежностям примешивались еще наставления в верховой езде.

– Ну можно ли не любоваться вами? – говорит он, останавливаясь на несколько шагов ниже и глядя на меня.- Вы так хороши, только мне кажется, что у вас нет сердца.

– Напротив, у меня прекрасное сердце, уверяю вас.

– У вас прекрасное сердце, а вы не хотите любить!

– Это смотря по обстоятельствам.

– Вы – балованное дитя, не правда ли?

– Почему же меня и не баловать? Я не невежда, я добра, только я вспыльчива.

Мы все спускались, но шаг за шагом, потому что спуск был очень крутой и лошади цеплялись за неровности земли, за пучки травы.

– Я…- у меня дурной характер, я бешеный, вспыльчивый, злой. Я хочу исправиться… Перескочим через эти рвы, хотите?

– Нет.

И я переехала по маленькому мостику, в то время как он перескакивал через ров.

– Поедем мелкой рысью до коляски,- говорит он,- так как мы уже спустились.

Я пустила свою лошадь рысью, но за несколько шагов до коляски она вдруг поскакала галопом. Я обернулась направо. А. был позади меня, моя лошадь неслась в галоп; я попробовала удержать ее, но она понесла в карьер. Долина была очень велика, все мои усилия удержаться – напрасны, волосы рассыпались по плечам, шляпа скатилась на землю, я слабела, мне становилось страшно. Я слышала А. позади себя, я чувствовала, какое волнение происходило в коляске, мне хотелось спрыгнуть на землю, но лошадь неслась, как стрела.

«Это глупо, быть убитой таким образом»,- думала я, теряя последние силы.- Нужно, чтобы меня спасли».

– Удержите ее!- кричал А., который никак не мог догнать меня.

– Я не могу,- говорила я едва слышно.

Руки мои дрожали. Еще минута, и я потеряла бы сознание, но тут он подскакал ко мне совсем близко, ударил хлыстом по голове лошади, и я схватила его руку – чтобы удержаться и… коснуться ее.

Я взглянула на него: он был бледен, как смерть, никогда еще я не видала такого взволнованного лица.

– Господи,- повторял он,- как вы испугали меня!

– О да, без вас я бы упала, я больше не могла удерживать ее. Теперь – кончено. Ну, нечего сказать, это мило,- прибавила я, стараясь засмеяться.- Дайте мне мою шляпу.

Дина вышла из коляски, мы подошли к ландо. Мама была вне себя, но она ничего не сказала мне: она знала, что между нами что-то было, и не хотела надоедать мне.

– Мы поедем потихоньку, шагом, до ворот.

– Да, да.

– Но как вы испугали меня! А вы не испугались?

– Нет, уверяю вас, что нет,

И через минуту мы принялись спрягать глагол «любить» на все лады. Он рассказывает мне все – с самого первого вечера, когда он увидал меня в опере и, видя Р. выходящим из нашей ложи, вышел из своей и пошел ему навстречу.

– Вы знаете,- говорит он,- я никогда никого не любил, моя единственная привязанность – моя мать, остальные… Я никогда не смотрел ни на кого в театре… Я мог бы произвести впечатление на ваше воображение, если бы объяснился вам в любви как в романе, но это глупо, я только о вас и думаю, только вами и живу. Конечно, человек – земное создание, он встречает массу людей и масса других мыслей занимает его. Он ест, говорит, думает о разном, но я часто думаю о вас – вечером.

– В клубе, может быть?

– Да, в клубе. Когда наступает ночь, я остаюсь там мечтать, курю и думаю о вас. Потом, особенно когда темно и я один, я думаю, мечтаю и дохожу до того, что мне кажется, я вижу вас. Никогда,- продолжал он,- я не испытывал того, что испытываю теперь. Я думаю о вас, я выхожу для вас. Доказательство – с тех пор, как вы не бываете в опере, я тоже не хожу туда. И особенно когда я один, я всегда думаю о вас. Я представляю себе мысленно, что вы здесь: уверяю вас, я никогда не чувствовал того, что теперь, отсюда я и заключаю, что это любовь. Мне хочется видеть вас, я иду на Пинчио… Мне хочется вас видеть, я сержусь, потом мечтаю о вас. И все же я начал испытывать удовольствие любви.

– Сколько вам лет?

– Двадцать три года. Я начал жить с семнадцати лет, я уже сто раз мог влюбиться, однако не влюблялся. Я никогда не был похож на этих восемнадцатилетних мальчиков, которые добиваются цветка, портрета – все это глупо. Если бы вы знали, сколько мне хочется сказать и… и…