Марк Твен - Личные воспоминания о Жанне дАрк сьера Луи де Конта, её пажа и секретаря

• Название: Личные воспоминания о Жанне дАрк сьера Луи де Конта, её пажа и секретаря
• Автор: Марк Твен
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1960

Жизнь Жанны была чудом.

Когда английская армия овладела уже почти всей Францией, неграмотная девочка явилась перед обессилевшим королем и подняла знамя, которое стало знаменем победы. Она нанесла смертельный удар армии британцев и стала освободительницей Франции. Подлое предательство привело деву-воительницу на костер, но память о Святой Жанне живет уже пять веков.

---

Разговор за столом шел, конечно, о бедствиях Франции. Кто-то сообщил вслух, что Солсбери готовится идти на Орлеан. Это вызвало оживленный спор; все наперебой спешили высказать свое мнение. Одни считали, что он выступит немедленно, другие — что это ему не удастся раньше осени и что осада будет долгой, а сопротивление — отчаянным, но все сходились на одном: Орлеан неминуемо падет, а с ним и Франция, На этом долгие споры кончились, и наступило молчание. Каждый задумался о своем, позабыв окружающее.

В этом внезапном глубоком молчании, сменившем оживленную беседу, было нечто торжественное и значительное. Вошел слуга и что-то тихо доложил правителю, а тот сказал:

— Хотят видеть меня?

— Да, ваша милость.

— Хм! Странное желание… Введи их!

Это была Жанна со своим дядей Лаксаром. В присутствии стольких высоких особ у бедного старика душа ушла в пятки, и он остановился посреди комнаты, не решаясь подойти ближе; он мял в руках свой красный колпак и смиренно кланялся на все стороны, оторопев от страха. А Жанна смело прошла вперед и остановилась перед правителем. Она узнала меня, но не подала виду. По залу пронесся шепот восхищения, и сам правитель пробормотал: «Экая красотка, клянусь Богом!» Он внимательно оглядел ее и спросил:

— Чего ты хочешь, дитя?

— Я послана к тебе, Робер де Бодрикур, правитель Вокулёра, и вот зачем: пошли сказать дофину, чтобы он не спешил давать бой неприятелю, ибо Бог скоро пошлет ему помощь.

Эта странная речь вызвала общее изумление, и многие зашептали: «Бедняжка сошла с ума!» Бодрикур сказал, нахмурясь:

— Это что еще за вздор? Королю — или, по-твоему, дофину — таких напоминаний не надо, он и так не поспешит, этого бояться не приходится. И это все, что ты хотела мне сообщить?

— Еще вот что: прошу тебя, дай мне охрану и пошли к дофину!

— Зачем?

— Чтобы он сделал меня своим полководцем, ибо мне суждено прогнать англичан из Франции и возложить корону на его главу.

— Тебе? Да ведь ты ребенок!

— И все же именно мне суждено это свершить.

— В самом деле? А когда же это должно произойти?

— Он будет коронован в будущем году и после этого будет царствовать во Франции.

Все громко захохотали, а когда смех утих, правитель спросил:

— Кто прислал тебя с этой диковинной вестью?

— Мой повелитель.

— Кто?

— Царь Небесный.

Многие опять зашептали: «Бедняжка! Она помешана!»

Правитель подозвал Лаксара и сказал:

— Эй, ты! Уведи эту помешанную девчонку домой и высеки хорошенько. Это будет самое лучшее лекарство от ее хвори.

Уходя, Жанна обернулась и сказала просто:

— Ты отказываешься дать мне солдат, а ведь это веление Бога, это он послал меня. Поэтому мне придется приходить еще и еще, и ты наконец дашь мне солдат.

После ее ухода все долго говорили о ней и изумлялись. Стража и слуги рассказали о ней горожанам, а те — деревенским. Когда мы вернулись, Домреми жужжала, как пчелиный улей.

Глава VIII. Почему смолкли насмешки

Люди повсюду одинаковы: они поклоняются успеху и презирают неудачника. Деревня сочла, что Жанна опозорила всех своей нелепой выходкой и постыдной неудачей. Все злые языки занялись ею и принялись изливать на нее потоки яда и желчи. Будь это не языки, а зубы, не уцелеть бы бедной Жанне. Кто поносил ее, а кто и того хуже — подымал на смех; ее без устали донимали насмешками, не давали проходу зубоскальством. Ометта, Маленькая Менжетта и я остались ей верны, но остальные ее друзья не устояли и начали сторониться ее; они стыдились показаться рядом с ней и боялись заодно с ней попасть под град насмешек. Она втихомолку плакала, но на людях не пролила ни одной слезинки. На людях она была неизменно спокойна и не выказывала ни обиды, ни раздражения. Казалось, это должно было смягчить ее недругов, но не тут-то было. Отец ее был так раздражен, что не мог спокойно говорить об ее безумном намерении: идти воевать, точно мужчина. Незадолго до того ему приснилось, будто она уходит на войну; с ужасом вспоминая этот сон, он клялся, что не допустит такого срама и лучше велит ее братьям утопить ее, а если они откажутся — сделает это собственными руками.

Однако ничто не поколебало ее решимости. Родители стерегли ее день и ночь, чтобы она никуда не отлучалась из деревни, но она говорила, что час еще не настал, а когда настанет, никому не удастся ее устеречь.

Так прошло лето. Увидя, что она тверда в своем намерении, родители с радостью ухватились за возможность выдать ее замуж и тем положить конец ее мечтаниям. У Паладина хватило наглости заявить, что она давно уже дала ему слово, и теперь он требовал выполнения этого обещания.

Она сказала, что это ложь, и отказалась идти за него замуж. Церковный суд города Туль призвал ее к ответу за нарушение обещания. Когда она отказалась от защитника и пожелала защищать себя сама, родители и все недоброжелатели очень обрадовались, заранее считая ее дело проигранным. И в самом деле — кто мог ожидать, что шестнадцатилетняя крестьянская девушка не растеряется и не онемеет от страху, впервые в жизни оказавшись перед многоопытными законниками, в торжественной обстановке суда? Но все они ошиблись.

Они поспешили в Туль полюбоваться ее испугом, смущением и неизбежным позором, однако ожидания их не оправдались. Она держалась скромно и спокойно и ничуть не смущалась. Она не попросила вызвать свидетелей и пожелала только задать вопросы свидетелям обвинения. Когда они дали свои показания, она доказала в немногих словах, как они сбивчивы и неубедительны, а потом снова потребовала Паладина на свидетельское место и сама принялась его допрашивать. Ее искусно поставленные вопросы в пух и прах разбили его прежние показания. Явившись в суд во всеоружии лжи и клеветы, он предстал теперь в неприглядной наготе. Его адвокат начал было речь, но суд отказался выслушать его и отвел иск, добавив к своему решению несколько слов в похвалу Жанне, которую он назвал «диковинным ребенком».

После такой победы, да еще вдобавок похвалы ученых людей, изменчивая деревенская молва выразила Жанне полное одобрение, и насмешники оставили ее в покое. Мать раскрыла ей свои объятия, и даже отец смягчился и заявил, что гордится ею. Но она томилась ожиданием: Орлеан был осажден, над Францией все больше и больше сгущались тучи, а Голоса все еще приказывали ей ждать и не давали иных указаний. Наступила зима; время тянулось с ужасной медлительностью. Но вот наконец настала желанная перемена.

Книга вторая. При дворе и на войне

Глава I. Жанна прощается с родной деревней

5 января 1429 года Жанна пришла ко мне со своим дядей Лаксаром и сказала:

— Час пробил. Теперь Голоса ясно говорят мне, что делать. Через два месяца я буду у дофина.

У нее был вдохновенный и воинственный вид. Ее воодушевление передалось и мне; я ощутил подъем, какой вызывает в нас дробь барабанов и мерный шаг полков.

— Я верю этому, — сказал я.

— И я также, — сказал Лаксар. — Скажи она мне раньше, что Бог велел ей спасти Францию, я бы не поверил. Пусть бы сама шла к правителю, а я бы ни за что в это не вмешался и был бы уверен, что она рехнулась. Но я видел, как бесстрашно она стояла перед знатными и важными людьми и как с ними говорила. Этого она не смогла бы без Божьей помощи. Уж это-то я знаю! Так что теперь я ее смиренный слуга и буду во всем выполнять ее волю.

— Мой дядя очень добр ко мне, — сказала Жанна. — Я попросила его, чтобы он уговорил мать отпустить меня к ним, ходить за его больной женой. Она согласилась, и мы уйдем завтра на заре. А оттуда уже близко до Вокулёра, и я буду ходить туда, пока не добьюсь своего. Скажи, кто были те двое рыцарей, что сидели тогда слева от тебя за столом правителя?

— Одного зовут сьер Жан де Новелонпон де Мец, другого — сьер Бертран де Пуланжи.

— Славные воины оба! Я их обоих наметила себе в помощники. Но что ты так смотришь на меня? Ты сомневаешься?

Я приучил себя говорить ей правду без всяких прикрас и потому сказал:

— Они сочли тебя помешанной; они так и сказали. Правда, они тебя жалели за то, что тебя постигло такое несчастье, но все-таки они были уверены, что ты не в своем уме.

Это, по-видимому, нимало не смутило и не обидело ее. Она сказала только:

— Мудрые люди начинают думать иначе, когда видят, что заблуждались. Так будет и с ними. Они пойдут за мной. Скоро я их увижу. Ты, кажется, опять сомневаешься?

— Нет. Но я вспомнил, что дело было год назад, а они нездешние и оказались здесь случайно, проездом.

— Они приедут опять. А теперь — к делу. Я пришла дать тебе кое-какие распоряжения. Через несколько дней ты последуешь за мной. Устрой свои дела — ты ведь уедешь надолго.

— А Жан и Пьер тоже поедут со мной?

— Нет, сейчас они отказались бы, но скоро поедут. И приведут мне благословение родителей и их согласие на мое предприятие. Это придаст мне сил, а без этого я слаба… — Она замолкла, и на глазах ее показались слезы; потом продолжала: — Я хочу проститься с Маленькой Менжеттой. Приведи ее утром к околице, пусть она немного проводит меня.