Стивен Барнс - Плоть и серебро

• Название: Плоть и серебро
• Автор: Стивен Барнс
• Издательство: АСТ
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2001
• ISBN: 5-17-005184-0

Они — лучшие из лучших. Хирурги, умеющие исцелять без хирургических инструментов. Целители, спасающие лишь силой своего разума. Отшельники будущего. Но настал день — и один из них отдал свои руки за руки серебряные. За способность проникать в тела страждущих странным фантомным прикосновением. За дар великий — и страшный. За дар, что сделал его изгоем, отдал во власть ангела-убийцы и привел на ужаснейший из миров Вселенной. На мир кровавых ран, бесправных рабов и жестокой тирании. На мир, который весь — существо, что погибнет без серебряных рук Исцелителя…

---

А теперь?

Может ли быть, что это его шанс начать снова собирать жизнь воедино, но по-другому? Встретил ли он своего рыцаря в сверкающих доспехах в виде серебряного ангела по имени Сцилла, и она вошла в его жизнь необратимым изменением, как он вошел в жизнь Мерри?

От таких мыслей становилось неспокойно. Он знает, где он, и что должен делать. Пока что этого достаточно.

Полный страданием мир ждал облегчения после крушения старого порядка.

Он подошел и подобрал свои руки. Лучше сразу начать собирать осколки.

3 Диагноз

ЧЕРЕЗ ПЯТНАДЦАТЬ ДНЕЙ

Сегодня этот день.

Но Марши, судя по его виду, не был ни особенно к нему готов, ни особенно рад. Он сгорбился на скамье у себя в камбузе, поставив локоть на стол и положив подбородок на серебряную ладонь. Вторая чашка Утреннего кофе стояла перед ним на столе, но он ее лишь пригубил.

Еще перед ним лежала клавиатура, и на ее экране были файлы ведения пациентов, которых он лечил на Ананке.

Судя по вниманию, которое он ей уделял, панель можно было бы и выключить. Он прикрыл глаза, взор его был обращен внутрь. Мысли ушли далеко от текущей работы, пробегая по будущим дням и отскакивая обратно, не доходя до конца, — как мошки, которые летят к свету, но остерегаются приблизиться.

Трудно было поверить, что всего три недели прошли с того дня, как он увидел ангела в отведенной ему комнате в госпитале Литмена. За это короткое время с ним случилось больше, чем за три предыдущих года.

После этого визита-похищения слишком многое изменилось. Но и слишком многое осталось на том же фундаменте, на той же старой орбите, и неизбежно надвигалось, будто ничего и не произошло.

По временам Марши казалось, что жизнь человека — или хотя бы его собственная жизнь — это всего лишь бороздка на круглом диске времени, как на древних патефонных пластинках. Тебя кружит и кружит, все ближе подползает конец мелодии. Бороздка дает направление твоей жизни, а стенки ее истираются, подтачивая тебя так, чтобы ты точно подходил к дорожке и больше ни к чему. Даже если ты выпрыгнешь из нее, это бессмысленно — ты всего лишь вернешься назад или перескочишь вперед, куда так или иначе попадешь все равно.

Он встряхнул головой, чувствуя, что настроение портится еще сильнее. Отпил кофе и скривился — кофе остыл.

Взгляд на часы сказал ему почему. Почти полчаса он уже тут сидит, не думая в полном смысле слова о вещах, которые вползают на ум, но и не стряхнув их до конца. Глядит на свой собственный пуп и видит только ворс.

Он отключил клавиатуру и встал, оттолкнувшись от стола. Сотни разорванных концов надо было связать до конца дня. Нельзя было дальше терять время, сидя без толку и играя в прятки с собственными мыслями.

Кроме того, никогда не знаешь, когда что-то постучит тебя сзади по плечу и скажет: «Выходи, тебя нашли».

Стаканчик — пусть даже маленький — помог бы невероятно, но он это дело бросил. По крайней мере пока что. Сейчас единственным выходом для него оставалась работа, хотя сама она и составляла не меньше половины проблемы.

Все, сегодня. Больше уклоняться нельзя никак.

И он направился в небольшую корабельную клинику в кормовой части главного отсека, надеясь, что работы будет достаточно, чтобы забыться, хотя бы ненадолго.

— Разожмите руку еще раз.

Джон Хален это выполнил, все еще увлеченный зрелищем работающей руки. Он удобно растянулся на мягкой обивке медкойки, привязанный по сторонам для фиксации датчиков.

Джону здесь очень нравилось. Тут было тепло, светло и чисто. А воздух! Сладкий и густой, как вино — хотя и глоточек вина тоже было бы неплохо. Хотя бы пива. После десяти лет воздержания он не стал бы привередничать.

Упомянутая рука представляла собой трехпалую клешню, на которой темно-коричневая кожа пестрела ярко-розовыми пятнами новой ткани. Она открывалась, как механические грабли: неуклюжий и негнущийся большой палец напротив двух других пальцев без суставов.

— Сожмите руку.

Пальцы сошлись, как губки щипцов, гладко закрывшись. Джон уже был на том этапе, когда мог заставить пальцы работать автоматически. И потому он перенес внимание на широкое угловатое лицо Марши, поджав губы при виде его мрачного выражения.

Он видел, как человек, который их спас, за последние две недели все больше отстраняется, и это началось всего через несколько дней после его прибытия. Он становился угрюмым и нелюдимым. Старался установить как можно более далекую дистанцию между собой и всеми остальными. Как будто он начал их покидать еще до того, как пришло ему указание двигаться дальше.

Марши не заметил внимания Джона. Он сосредоточился только на результатах своей работы. Он знал, что должен быть доволен своими достижениями, но не мог отрешиться от мысли, что мог бы сделать при запасе аппаратуры и времени.

— Док, а знаете, что я вчера вечером сделал? — спросил Джон с озорным огоньком в глазах.

— Что? — рассеянно спросил Марши. Кажется, надо признать, что он сделал лучшее из возможного в данных обстоятельствах. Кисть Джона была раздавлена несколько лет назад и зажила неуклюжим узлом с неподвижно торчащими пеньками двух оставшихся пальцев. За четыре сеанса Марши освободил эти пальцы, переформировал спаявшиеся кости и бесполезные хрящи в подвижную структуру и натянул на нее атрофированные мышцы и сухожилия. Потом он подвел нервы к восстановленным пальцам и заново отстроенному большому, превратив искривленный и бесполезный обрубок в нечто хоть как-то функционирующее.

И все же рука была такая, как мог бы вылепить из глины пятилетний ребенок. Марши встряхнул головой. Подумать только, что когда-то он считал себя кем-то вроде скульптора. Проблема была в том, что он может работать лишь с имеющимся материалом. Может перераспределить костную ткань и мягкие ткани, но не сделать их из воздуха.

— Ущипнул Салли Бэйбер.

Тут Марши его услышал.

— Вы — что сделали? — спросил он, тупо глядя на Джона, не уверенный, что правильно расслышал. Пациент усмехнулся, довольный вызванной реакцией.

— Ущипнул Салли Бэйбер. Прямо за жопу.

Марши не мог сдержать улыбки.

— Ущипнули?

Джон засмеялся и кивнул, потом показал, как это было.

— Мои пальцы, ее задница. Р-раз! Видели бы вы, как она подпрыгнула!

— Да уж.

Марши продолжал удивляться, как быстро люди Ананке приступили к серьезной работе — избавлению от всех страданий, перенесенных под правлением Брата Кулака, к попыткам построить что-то вроде нормальной жизни.

Конечно, тут не все было сплошь солнце и розы. Немало людей оказались травмированы настолько глубоко, что вряд ли полностью оправятся. Некоторые тяжелые случаи прятались в своих углах, как раненые животные, сжимаясь от страха, когда кто-нибудь приближался. Горстка других постоянно бродила по холодным мрачным туннелям, подобно пустоглазым призракам, растерявшимся, когда железная рука перестала определять каждый аспект их жизни.

Но большинство пыталось собрать осколки и наладить какое-то подобие нормальной жизни. И то, что они после всего пережитого были на это способны, было свидетельством упругости человеческого духа.

Кто-то оказался более упруг, чем другие, и брал на себя бремя помощи остальным. Люди вроде Марди Грандберг или Элиаса Актерелли — бывшей сестры и отставного армейского санитара — помогли ему соорудить импровизированный госпиталь и какую-то зачаточную систему здравоохранения. Раймо Ла-Пас, день и ночь трудившийся над тем, чтобы выкачать из заброшенной системы жизнеобеспечения Ананке хоть чуть больше самого минимума. Джимми и Лита Чи и их команда, пытающиеся оживить давно забытую гидропонику.

Снова зашевелились руки, помогая и леча. И за всеми этими проектами и дюжиной еще других, как пружина за часами с несколькими циферблатами, стоял Джон Хален.

Таких храбрых и сильных людей Марши в жизни своей не видел. Его жена и две дочери умерли. Принудительный труд в шахтах стоил ему двух рук и ноги. Он был одним из отверженных, которые работали в ангаре прилета в день прибытия Марши, трудясь на износ, пока их не убьют разреженный воздух и переохлаждение.

Но через несколько часов после свержения Кулака он уже ковылял по туннелям на самодельном костыле, разнося весть, что они наконец свободны. Заверяя людей, что это не конец, а только начало. Отпуская шуточки. Побуждая других к движению, к действию. Заглядывая в какой-то внутренний резервуар и черпая оттуда оптимизм, энтузиазм и юмор, а потом раздавая их, как бальзам.

Джон добился, чтобы у каждого было что делать, просто упоминая, что вот, надо сделать то или это, и это звучало так, будто больше никто сделать этого не может. Он поручал заботу о самых тяжелых больных тем, кто впадал в непроходимую апатию, давая людям цель, к которой нужно стремиться, заставляя их беспокоиться о других, а не предаваться собственным горестям.