Владимир Беляев - Чекисты. Книга вторая

• Название: Чекисты. Книга вторая
• Автор: Владимир Беляев
• Издательство: Калининградское книжное издательство
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1963

В сборник вошли повести и рассказы:

В.Беляев, И.Подолянин. В поисках брода

Н.Киселев. Ночной визит

А.Миронов. Одно дело Зосимы Петровича

П.Кравченко. Вторая профессия

Г.Гришин, А.Нормет. По плану капитана Виллера

---

Его поразило, с каким деловитым спокойствием готовил свой “станок” эсбист Смок. Он подцепил на двух веревках под горизонтально растущей над полянкой веткой бука длинную и крепкую жердь. Худые и грязные руки Потапа уже были сложены на крест и засунуты под сорочку на груди, еще до прихода Березняка. Потом Смок пригнул голову Потапа вниз и привязал его локти к коленям. Он снял с веревочной петли один конец жерди, просунул под руками обреченного, накинул на жердь петлю снова и подтянул веревки так, что скорченный Потап повис в воздухе на лужайкой.

— Скажешь, кому еще давал читать обращение, сниму со станка! — крикнул Смок.

— Никому… я не давал, — прохрипел Потап.

— Поехали! — крикнул Реброрубу Смок, и оба привычными движениями закрутили на жерди скорченного Потапа.

…Где-то совсем близко кричала иволга, пели другие птицы, а тут, на полянке, в окружении прекрасной весенней природы, было слышно тяжелое дыхание мучимого эсбистами простого обманутого селянского хлопца, да поскрипывала, подобно качелям, жердь, и видно было, как с каждым новым кругом скорченного тела все сильнее брызгала кровь на молодую траву.

Задержав вращение Потапа, Смок крикнул:

— Скажешь?

Хрипел Потап. Тогда Реброруб схватил длинный ореховый прут и стал изо всей силы бить им по мозолистым пяткам висевшего на жерди человека.

Бледный, дрожащий от волнения, наблюдал эту дикую пытку Березняк. Огромная ненависть переполняла его сердце, и вместе с тем он напряженно думал, как сделать так, чтобы ни один из мучителей не ушел от суда.

И вдруг свист прута заглушил предсмертный крик Потапа:

— Бей, катюга!.. Всех не перебьешь! Придет время — этот Черный лес расскажет людям, как вы меня мучили. И вашему Бандере и вам всем придет собачья смерть! Будьте вы прокляты!

Далекое эхо разнесло этот крик по соседним оврагам, за поточек, шумящий внизу, и, увидев нож, блеснувший в руке Смока, Березняк инстинктивно отвернулся…

…Когда его спустили в бункер к Хмаре, он долго еще не мог избавиться от чувства внутренней дрожи и тошноты. Неужели и ему уготована судьба Потапа? Ведь так мало прожито и сделано!

Хмара долго смотрел на геолога, прощупывая его холодным взглядом, и потом спросил:

— Видел тот цирк?

— Видел, — стараясь быть спокойным, ответил Березняк.

— Ну и что скажешь на это?

— Что скажу?.. Раз он предал…

— То-то и оно! — протянул Хмара. — Мы должны быть хитрыми, как змеи, и жестокими, как львы! И любого предателя со дна морского добудем. Ты согласен быть с нами?

“Оправдают ли меня потом, в случае, если жив останусь, свои? Поймут ли они, что иного выхода не было у меня?”

Мысли с удивительной быстротой пронеслись в сознании Березняка, прежде чем сказал он тихо:

— Согласен!

Откуда-то издалека доносился теперь к нему глухой голос Хмары:

— Стоит подбросить нам в МГБ хоть один протокол твоего допроса — если не “вышка” грозит тебе, то, во всяком случае, каторга…

Березняк грустно проронил:

— Я это понимаю…

— Ты выдал их военные тайны, а это не прощается! — бубнил Хмара.

Кивнул в знак согласия головой Березняк.

— Ты остался жив, а Почаевца уже нет, и нам ничего не стоит доказать, что ты предал его. И никто не оправдает тебя.

— Конечно, — согласился Березняк, — я это знаю.

— Итак, твоя карьера у большевиков кончена навсегда, — резюмировал Хмара. — А с нами ты не пропадешь. Сейчас только слепец может сомневаться в победе наших покровителей. Придут к нам курьеры, и мы снова связаны с западной демократией. Я советую тебе подумать.

— Я уже много думал и решил твердо! — сказал Березняк.

— Но, смотри, если только попробуешь обмануть, — пощады не жди. Попытаешься это сделать — крышка. Не только ты, но и все твои близкие порастут травой…

— Я это знаю… и не боюсь! — твердо сказал Березняк.

— Зажигай свечи, Реброруб!

С подчеркнутой торжественностью Реброруб прикрепил на краю стола теми же самыми руками, которыми он стегал подвешенного на жердине Потапа, две толстые церковные свечи, зажег их и, потушив карбидную лампу, отошел в сторону. Хмара снял со стены икону богоматери — копию той самой, что висела в соборе святого Юра во Львове, и поставил ее на середине стола.

Легкий сквознячок чуть колебал длинные зыбкие огоньки свечей, и они бросали тревожный отсвет на строгое лицо Хмары, его ассистента и свидетеля Реброруба и полное нервного напряжения лицо приводимого к присяге Березняка.

— Давай, — приказал Хмара, и его голос заглушил шум поточка под бункером.

Стоя перед иконой, косо поставленной на столе, держа кверху поднятую правую руку с распростертыми пальцами, Березняк глухо повторял за Хмарой слова бандитской присяги.

Цветы на могиле

…Вся в лужах от недавнего дождя проселочная дорога вырвалась, наконец, из прохлады урочищ, Черного леса на одну из его опушек. Весело звучали здесь в тихий предзакатный час птичьи голоса.

В той же самой униформе, в какой был задержан Дыр, шагал сейчас рядом с Кучмой не кто иной, как подполковник государственной безопасности Николай Кравчук. Не только его внешность, прическа, но даже и походка отдаленно напоминали Дыра, а черный американский автомат подчеркивал это сходство.

— Если вы Параньку случайно не закрыли — все будет в порядке! — сказал Дмитро Кучма.

Трудно было ему держать себя на равных с Кравчуком, который еще совсем недавно допрашивал его в тюрьме, а сейчас пустился с ним вдвоем в этот трудный, полный опасностей маршрут, который в любую минуту может оказаться смертельным.

— “Паранька” — это настоящее имя или псевдоним?

— Псевдо. Как ее на самом деле зовут, я не знаю. Хмара знает, — сказал Дмитро.

Показалось вдали запущенное сельское кладбище. Дмитро проверил азимут по компасу и сказал:

— Кажется, это. Пошли!

Их встретили покосившиеся кресты с убогими венками, заросшие травой и крапивой могильные бугорки, дешевенькие униатские мадонны из побеленного песчаника. Над кустами поднимались две высокие пихты.

— Это там, — еще увереннее сказал Дмитро и пошел к пихтам.

Он шел все быстрее, продираясь сквозь заросли бузины к высоким деревьям. Под двумя пихтами стоял каменный крест, а на могилке под ним были рассыпаны цветы. Дмитро Кучма достал блокнот и, сверяя надпись на кресте с записью в блокноте, облегченно протянул: — Все сходится. Смотрите, — и показал блокнот Кравчуку.

На кресте виднелась надпись: “Павло Задерега. 1902 год рождения. Преставился 11 июля 1943 года. Упокой, господи, душу раба твоего”.

— Эта самая могила. Видите, цветы положены сегодня, как было условлено… Паранька здесь.

Они пошли дальше, и вскоре в просвете между деревьями, за лесной дорогой, возникла перед ними опрятная белая хата с деревянным крылечком, стоящая на отшибе села. На плетне висела куртка с вывороченными наизнанку рукавами.

— То второй знак: рукава наружу подкладкой, — шепнул Дмитро.

…Кучма осторожно пошел к занавешенному второму окну, где уже зажгли огонек, пытался заглянуть туда и потом поднялся на крыльцо. Держа наготове автомат, Кравчук издали следил за его движениями.

Дмитро пошаркал подошвами сапог о дорожку на крыльце, как бы вытирая грязь. Открылась дверь, и на пороге появилась миловидная сельская учительница Паранька. Темные волосы Параньки были заплетены коронкой.

— А что вы здесь делаете, дядько? — спросила учительница.

— Та видите, панночка, утомился с дороги и хотел у вас попросить воды напиться! — ответил словами пароля Дмитро.

— В лесу столько колодцев было, — улыбнулась Паранька.

— Кто знает, какая нечисть в них плавает? Может, жабы?

— Такой парень, а боится жаб?

— А кому они приятны? — и, заканчивая эту сложную процедуру опознавания, Дмитро протянул Параньке руку.

— Добрый вечер, — тихо ответила Паранька. — Давно приехали?

— Я не один.

— А где те?

— Там, возле ручейка.

— Этой дорогой идите в лес. Я вас нагоню…

Есть такие места в Черном лесу, где теперь даже днем очень страшно и неуютно путнику. Переплелись где-то вверху кроны буков и берестов, сплошь закрывая небо. Ни один луч солнца не проникает в такие места даже в самый светлый день, валуны и скалы всегда здесь влажные, папоротники достигают невиданных размеров, и в сырой этой глухомани даже грибы не растут, лишь длинноногие поганки да синеватые, ядовитые их родственники, называемые “слезами сатаны”, выползают кое-где из-под обомшелых пней. В озерках, затянутых тиной, не живет ни одна рыба, разве только комары бегают в разводьях да уродливые тритоны ползают о дну. Еще неуютнее в таких урочищах ночью, когда все окутано непроницаемой темнотой и сыростью, и даже ни одной мерцающей звезды не увидеть снизу.