Екатерина Матвеева - История одной зечки и других з/к, з/к, а также некоторых вольняшек

• Название: История одной зечки и других з/к, з/к, а также некоторых вольняшек
• Автор: Екатерина Матвеева
• Издательство: ШиК
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1993
• ISBN: 5-86628-038-8

Издательство «ШиК» представляет роман Екатерины Матвеевой, первое художественное произведение автора, прошедшего трудный путь сталинской каторги — «История одной зечки и других з/к, з/к, а также некоторых вольняшек».

Опять Гулаг, опять сталинские лагеря? Да. — Гулаг, сталинские лагеря, но здесь, прежде всего, произведение в жанре русской классической прозы, а не воспоминания, ограниченные одной судьбой, это итог долгих раздумий, это роман с художественными достоинствами, ставящими его в ряд редкостной для нашего времени литературы, с живыми образами, с мастерски раскрытыми драматическими коллизиями. Это полифоническое произведение, разрез нашего общества в его зеркальном отражении в Гулаге и зеркальное отражение Гулага в «вольной жизни». Автор ищет ответ на жгучий вопрос современности: почему в одночасье рухнул, казалось бы, несокрушимый монолит коммунистического режима, куда и почему исчезли, как тени, «верующие» в его справедливость и несокрушимость. И все же, прежде всего, это роман, развитие сюжета которого держит у читателя неослабевающий интерес с первых и до последних страниц.

---

— Зачем такой дорогой купила? — отругала Аня. — Все равно гости переколотят, нужно подешевле было!

— Подарок это!

— Подарок? — недоверчиво протянула Аня. — Ну, если подарок, тогда… Дареному коню в зубы не смотрят.

Пока шел ремонт, Надя ночевала в общаге. Холостые девушки скинулись в складчину погулять на праздник по пятьдесят рублей. Надя отказалась, пожалела денег, да и что интересного? Вечером ее позвали к телефону.

— Кто? — испуганным шепотом спросила она.

— Парень!

«Валек приехал», — решила Надя.

— Что у вас за квартира? Человек сто проживает?

— Поменьше! — ответила Надя, тотчас узнав Вадима.

— Я тебе который раз звоню, всех знакомых и друзей на мелочь обобрал. Как живешь?

— Превосходно! Лучше быть не может!

— Замуж не вышла?

— Кто же превосходно живет замужем? Только в веселом девичестве и счастье.

— Вот я и вижу, что вечерами дома не бываешь.

— В бегах! Объявлена в розыске. Поболтав еще минут пять, Вадим спросил:

— Чего на праздник делаешь?

— Сама еще не знаю, — честно созналась Надя. У нее никогда не было праздников, когда бы совсем нечего делать. Не работать целых два дня.

— Может быть, сходишь со мной в компанию, потанцуем, ребята хорошие.

— Ты хочешь сказать, приличные?

— Выше всех похвал! Одни ученые и академики!

— То-то скукота где!

— Гарантирую, не соскучишься!

— Ну, тогда приглашай!

Пока трудящиеся всей страны ходили с лозунгами, транспарантами и портретами вождей, Надя закончила выносить мусор после ремонта, отдраила полы и, счастливо улыбаясь, полезла в ванну, заведомо зная, что никто не поторопит ее. Сиди себе сколько душе угодно.

В новом красном платье и пальто, Надя сама себе понравилась, что с ней случалось нечасто. «Хоть не блондинка, но все же очень ничего. Пришлось на минутку забежать в общагу, показать новое платье Анне.

— Окосеть можно, какая девушка! Смотри, не ободрали бы где-нибудь в темном переулке, а то придешь, яко наг, яко благ, яко нету ничего! — предупредила Аня. — Ты хоть телефон оставь, куда идешь!

— Я и сама не знаю!

— Ключ от квартиры дай на вечерок, — попросила Зойка-малярка.

— Не давай, не давай, нагадят и не уберут, — шепнула Аня.

Сама она, уже одетая, шла в ресторан тоже с «кем-то», хотя все знали — со Степаном Матвеевичем. Шила в мешке не утаишь. В первый раз Надя видела ее такой красивой. Черное кружевное платье с золотой брошью, губы накрашены, ресницы тоже, аж до бровей достают, лицо слегка попудрила — красавица, да и только! Надя достала помаду и тоже губы накрасила. «Как мартышкам гузно», — вспомнился ей Пятница, когда он ловил на разводе женщин с крашеными губами и заводил их на вахту, чтоб там вытереть им губы вонючей солдатской портянкой, которые сушились тут же, у печки.

Встретились у входа в метро на Маяковской. При ночном освещении Вадим не сразу узнал ее. Стоял, вертелся по сторонам, а Надя подошла сзади.

— Не меня ждете, молодой человек? Он быстро обернулся:

— Надя!

— Надежда Николаевна! — поправила его она. Вадим, не скрывая радостного восхищения, осмотрел ее.

— Точно! Она! Надежда Николаевна!

Было холодно, но сухо, и Надя надела свои новые туфли, однако чувствовала в них себя совсем неуютно, были велики каблуки, к которым она не привыкла, и к тому же слегка тесноваты.

— Куда идем? — спросила она.

— Тут рядом!

«Слава Богу, как-нибудь доковыляю!»

Приход Вадима был встречен радостными воплями. Здесь его знали и, видимо, любили. Мужчины подходили, знакомились с Надей, называя себя, девушки критически оценивали быстрыми взглядами, но были приветливы и оживлены. Надя тоже исподтишка изучала их туалеты, побрякушки и очень короткие стрижки. Одна из них была знакома, ее ленинградская попутчица, но та не проявила особой радости при виде Нади, а, окинув ее слегка насмешливым взглядом, капризно промяукала:

— Вадик! А где же Лена?

— Была Лена, да вся вышла, — не очень любезно ответил Вадим, дав понять, что считает вопрос исчерпанным. Но девушка продолжала наседать на него.

— А как же она? Будет скучать?

— Не суетитесь, она при деле и утешилась! — недовольно отрезал Вадим и повернулся к Наде, подавая ей стул к столу, где уже шла оживленная кормежка. Вадим прицелился налить ей в стакан вина.

— Или водку? — спросил он.

— Не хлопочи, Вадим, я не пью!

— Как, совсем ничего? — разочарованно протянул он.

— Вот так, совсем ничего, кроме воды и чая, — улыбнулась ему Надя.

— Удивлен!

Впрочем, он был внимательным кавалером и не давал ее тарелке пустовать. Еда была отменная, и Надя с удовольствием пристроилась к какому-то вкусному месиву под названием «сациви». В соседней комнате, как сигнал воздушной тревоги, сиреной взвыл магнитофон, и девушки, опережая друг друга, опрокидывая стулья, помчались с возгласами:

— Танцевать! Танцевать!

Откровенно прижимаясь к своим кавалерам и виляя бедрами, они показались Наде верхом неприличия. Потом темп музыки убыстрился и все пары запрыгали, задирая ноги, как молодые лягушата в Малаховском озере. Особенно смешными выглядели мужчины. «Козлы, да и только!».

— Пойдем? — предложил Вадим.

Наде хотелось сказать: «Не с ума я спятила — семисотрублевые туфли калечить и чтоб меня за все места хватали», но побоялась прослыть старомодной, сказала:

— Подожди, попозже.

У стены, как раз за ее спиной, она давно, еще как только вошла в комнату, заметила пианино, а на нем раскидана целая куча нот. Ноты были Надиной «слабостью». Стоило ей увидеть их где-нибудь, как сразу же возникала охота посмотреть. А какие? И если для голоса, то для какого?

— Как ты думаешь, если я посмотрю ноты, ничего? — спросила она Вадима.

— Ноты? — удивился он. — На кой черт тебе они? Смотри, конечно!

Надя подошла к пианино и взяла в руки «Сборник для колоратурного сопрано» Катульской. На страницах пометки. Кто-то пел «Жаворонка», только не ее, с которого она начинала Глинки, это был другой Жаворонок, композитора Беттинелли. Среди гостей она обратила внимание на одного молодого человека. Он, как показалось вначале, чем-то напомнил ей Клондайка. Взглянув на него повнимательней, она убедилась, что не ошиблась, и загрустила. Тоже голубые глаза и, чуть светлее Клондайковых волнистые волосы. Как будто похожи, а в то же время нет! У Клондайка лицо «с милостью Божьей», со «славянской грустинкой глаза», — сказала как-то Антонина. А у этого хоть и милое лицо, да попроще, поскуластее, и сам он плотнее, коренастая фигура, пониже ростом. Все проще, второй сорт, но все равно хорош собой. В глазах и в помине нет грусти. В подвижном лице один задор и веселье. Видно, что грустить ему не о чем. Благополучен! Девушки так и заливаются смехом от каждой его реплики. И все у него так натурально, так естественно, безо всякой рисовки. Очень симпатичный парень. «Володя», — назвал он себя, подавая ей руку, когда знакомился, и чуть дольше положенного задержал ее руку в своей и, может быть, чуть ласковее, чем требовала простая вежливость, с теплой улыбкой заглянул ей в глаза. Но всем им до Саши Тарасова далеко, и рядом не поставишь! Он тоже несколько раз заглядывался на Надю. Она почувствовала его заинтересованный, полный симпатии взгляд, но не смутилась, не взволновалась. Приятно, когда на тебя обратил внимание общий любимец, но и все на этом.

Теперь, когда она узнала безрадостную судьбу Клондайка, ей часто приходило на ум, как не права и не справедлива была она, называя его «овчаркой», «сторожевым псом», и с неприязнью вспоминала его красавицу мать, с отвращением — Галю с лягушачьим ртом и с ненавистью — отчима, полковника, получившего лычки не за оборону Ленинграда, а за пополнение ленинградских тюрем зеками. Настоящего пса, без подделки.

Хозяин дома, круглолицый коротышка Гриша, с черными, живыми глазками, увидев Надю у пианино, тут же подскочил к ней:

— Вы играете? — Он с готовностью приоткрыл крышку над клавиатурой.

— Нет, к сожалению, нет!

— Почему к сожалению? Я лично считаю, что при теперешней технике учиться игре на фортепиано — абсурд! Пустая трата времени! Лучше послушать хорошую запись с какой-нибудь знаменитостью, чем самому тыкать пальцем «Чижик-пыжик»! Не согласны?

— Ну, уж если совсем нет таланта, — с сомнением оказала Надя.

— Талант — понятие растяжимое! — и уже протянул к ней пухлые короткие ручки. — Идемте танцевать!

— Талант, Гришефишенька, это как деньги, — вмешалась бойкая, очень модная девушка Маша, которую Надя окрестила «крысюгой», за острый нос и чрезмерно смелое платье, а больше за то, что Маша все время висла на шее у Володи, пока тот не ушел курить на лестничную площадку.

— Если есть, то есть, а нет, так нет, и взаймы никто не даст! — довольная своей шуткой, улыбнулась Маша и потащила упирающегося Гришу танцевать в другую комнату. Там уже погасили свет, зажгли свечи и музыка была приглушенной и томной.