Томас Хьюз - Школьные годы Тома Брауна

• Название: Школьные годы Тома Брауна
• Автор: Томас Хьюз
• Жанр: Классическая проза

Свою первую книгу - хрестоматийный роман "Школьные годы Тома Брауна" Томас Хьюз (1822-1896) написал в 1857 г. Роман носил отчасти автобиографический характер и стал первым в английской литературе произведением, в котором описывалась повседневная жизнь обычной английской школы. Выходу романа, написанного к тому же в живой увлекательной манере, сопутствовал шумный успех (к 1890 г. только в Англии вышло около пятидесяти его переизданий).

Перевод и примечания Юлии Глек, 2006.

Текст романа переведен по изданию Hughes T. Tom Brown’s Schooldays. Penguin Books, 1994.

---

Там стоит староста Школьного корпуса, самый надёжный голкипер, а рядом с ним Том Браун, который к этому моменту уже изучил основы своего ремесла. Пришёл твой час, Том. Кровь Браунов взыграла, и вот они оба одновременно бросаются на мяч, прямо под ноги наступающей колонне; староста становится на четвереньки и выгибает спину, а Том просто растягивается на животе. На них валятся лидеры атаки, через старосту они перелетают, а на Тома наваливаются всей массой; дыхание у него прерывается.

— Мяч наш, — с гордостью говорит староста, поднимаясь на ноги, — давайте вставайте, там под вами малый.

Их растаскивают, и они скатываются с него; Том не двигается.

Старший Брук поднимает его.

— Отойдите, ему нужен воздух, — говорит он и добавляет, ощупывая ему руки и ноги, — Кости целы. Как ты себя чувствуешь, малый?

— Х-х-ха-а-а, — судорожно вздыхает Том, когда к нему возвращается дыхание, — всё хорошо, спасибо, я в порядке.

— Кто это? — спрашивает Брук.

— Это Браун, он новенький, я его знаю, — говорит подошедший Ист.

— Храбрый парнишка, из него выйдет игрок, — говорит Брук.

Часы бьют пять. Первый день матча Школьного корпуса окончен.

Глава VI После матча

Немного пищи…

Шекспир, «Буря», пер. М.А.Кузмина.

Мальчики начали расходиться со спортивной площадки, а Ист, хромая и опираясь на руку Тома, прикидывал, что бы такого вкусного купить к чаю, чтобы отметить славную победу; как раз в этот момент мимо них проходили два Брука. Старший Брук увидел Иста, остановился, положил ему руку на плечо и сказал с теплотой:

— Молодец, малый, отлично сыграл. Надеюсь, не очень ушибся?

— Да нет, ерунда, — сказал Ист, — просто небольшой вывих от того удара.

— Смотри, поправляйся к следующей субботе, — сказал предводитель и пошёл дальше, а Исту от этих слов стало лучше, чем от всего оподельдока[81] в Англии, вместе взятого; что же касается Тома, то он готов был отдать одно ухо за такое внимание. Ах, всего лишь несколько слов от тех, кого мы любим и уважаем, какой силой они обладают, и как скупо и небрежно расходуют их те, кто мог бы использовать! Без сомнения, Господь потребует с нас отчёт и за это тоже.

Понимаешь, чай сразу же после закрытия, — говорил Ист, хромая со всей доступной скоростью, — поэтому мы сейчас пойдём к Салли Хэрроуэлл, это съестная лавка нашего корпуса, там отличная печёная картошка, возьмем на пенни каждому; идём, а то всё расхватают.

Новый кошелёк с деньгами так и жёг Тома сквозь карман, и, пока они шли через внутренний двор и по улице, он размышлял, не обидится ли Ист, если он предложит ещё большее расточительство, потому что печёной картошки на пенни показалось ему маловато. Наконец он выпалил:

— Слушай, Ист, а может, давай ещё что-нибудь кроме картошки? А то знаешь, у меня ведь куча денег.

— Ну да, я и забыл, — ответил Ист, — ты же только что приехал. Я за эти двенадцать недель уже потратил все свои монеты. Вообще-то мне их только на две недели и хватает, а карманные деньги нам с сегодняшнего дня перестали выдавать за разбитые окна, поэтому я на мели. Салли, конечно, даёт мне в кредит, но я стараюсь много не набирать к концу полугодия, а то потом, когда приезжаешь после каникул, сразу же приходится раскошеливаться, а это не очень здорово.

Том не всё понял из этой речи, но ухватился за то, что у Иста нет денег, и поэтому он не может позволить себе купить то, что ему хочется.

— Ну, что купить? — спросил он. — Я страшно хочу есть.

— Слушай, — сказал Ист, останавливаясь, чтобы дать передохнуть больной ноге, и глядя на Тома, — ты молодчина, Браун. В следующем полугодии я тоже с тобой поделюсь. Давай купим фунт сосисок, это лучшая жратва к чаю, которую я знаю.

— Отлично, — ответил Том, очень довольный.

Они перешли улицу и зашли в чистенькую комнатку маленького домика, полугостиную — полумагазинчик, и купили там фунт отличных сосисок; Ист дружески болтал с миссис Портер, пока она заворачивала их в бумагу, а Том взял на себя оплату.

Из лавки Портеров они отправились к Салли Хэрроуэлл, где обнаружили кучу мальчиков из Школьного корпуса, которые ожидали печёной картошки и громогласно пересказывали друг другу свои сегодняшние подвиги. С улицы можно было зайти прямо в кухню Салли, низкую комнату с полом, выложенным кирпичом, с камином в большой нише. Бедняжка Салли, самая добродушная и самая терпеливая из женщин, носилась с салфеткой в руке через задний двор от своей духовки к духовкам соседей. Стампс, её муж, низенький сапожник, который жил в основном на заработки своей жены и отличался огромными икрами, стоял в углу комнаты. Он подвыпил и находился в беззаботно-шутливом расположении духа, а потому обменивался со всеми мальчишками по очереди остроумными замечаниями самого низкого пошиба.

— Стампс, хам ты этакий, опять пива налакался!

— А ты что, платил за него, что ли?

— У Стампса икры свисают на лодыжки, видно, просятся на травку, попастись![82]

— Лучше так, чем как у тебя, твои-то вообще сошли на нет! — и т. д. и т. п.

Дурной тон, конечно, но это помогало скоротать время; а Салли то и дело вбегала с противнем дымящейся картошки, которую разметали в минуту, причём каждый мальчишка, схватив свою долю, убегал, крича:

— Запиши два пенса на мой счёт, Салли!

— Запиши три пенса пополам нам с Дэвисом! — и т. д.

Уму непостижимо, как ей удавалось точно вести счета, но она это как-то делала.

Том и Ист получили, наконец, свою картошку, и направились к Школьному корпусу как раз когда начал звонить колокол к закрытию; по дороге Ист пересказывал жизнь и приключения Стампса, который был местной достопримечательностью. Помимо прочих мелких занятий, он был задним носильщиком портшеза,[83] последнего в своём роду, в котором леди из Рагби всё ещё отправлялись в гости. Для маленьких озорных мальчишек было великим удовольствием следовать за ним, когда он впрягался в портшез и нёс свою ношу, и стегать его по икрам. Этого не мог вынести даже беззаботный характер Стампса, и, как только ему удавалось освободиться, он кидался в погоню за своими мучителями, пыхтя и задыхаясь; впрочем, его легко было угомонить с помощью двухпенсовика, на который он покупал себе пиво.

Ученики младших классов Школьного корпуса, всего человек пятнадцать, пили чай в комнате младшего пятого класса под присмотром кого-нибудь из служителей. Каждый получал четверть буханки хлеба и кусок масла, а чаю — кто сколько пожелает; и вряд ли был хотя бы один, который не прибавил бы к этому ещё какое-нибудь лакомство, — печёную картошку, селёдку, шпроты или ещё что-нибудь в этом роде; но мало кто в это время года мог позволить себе фунт сосисок от Портера, и Ист немало этим гордился. Он притащил из своего кабинета тостерную вилку[84] и пристроил Тома поджаривать сосиски, пока сам охранял их масло и картошку. Как он объяснил Тому, «ты ведь новенький, они ещё сыграют с тобой какую-нибудь шутку и стащат наше масло, а вот жарить ты можешь не хуже меня». И вот Том в окружении ещё трёх — четырёх ребят, занятых таким же делом, поджаривал сосиски, а заодно и собственную физиономию, перед пылающим очагом; когда сосиски лопнули, Ист со своего наблюдательного поста закричал ему, что они готовы, и начался пир. Чашки наполнялись чаем и выпивались, Том понемножку угощал сосисками всех своих соседей и думал о том, что никогда в жизни не ел такой вкусной картошки и не видел таких весёлых ребят. Они, со своей стороны, отбросили все церемонии, уплетали сосиски и картошку и, вспомнив о том, как Том сыграл у ворот, постановили, что новый кореш Иста — отличный парень. После чая, пока убирали посуду, они собрались у очага и продолжали обсуждать матч, а те, кому было что показать, закатывали брюки и показывали полученные синяки и ссадины.

Вскоре, однако, их оттуда выставили, и Ист повёл Тома в спальню, умыться и переодеться перед пением.

— Что ещё за пение? — спросил Том, выныривая из тазика с холодной водой, в который опустил голову.

— Ничего-то ты не знаешь, — ответил Ист от соседнего тазика. — Каждые последние шесть суббот полугодия мы поём, а сегодня первая из них. Завтра ведь нет первого урока, можно валяться в постели сколько хочешь.

— Но кто поет?

— Да мы все, конечно, скоро сам увидишь. Начинаем сразу после ужина и поём до самого отбоя. Сейчас, правда, это не так здорово, как в конце летнего полугодия, тогда мы поём во дворе, возле библиотеки. Мы вытаскиваем столы, и старшие сидят вокруг них и пьют пиво, — по субботам дают двойную порцию; а мы между песнями бегаем по двору, и это так здорово, прямо как разбойники в пещере. А хамы приходят и стучат в большие ворота, а мы тоже стучим и орём на них. Но в этом полугодии мы поём в холле. Пошли в мой кабинет.

Их главным занятием в кабинете стала очистка стола Иста, — они вытащили ящики, убрали скатерть и все безделушки, потому что Ист проживал в нижнем этаже, и его стол подлежал реквизиции для пения.