Урсула Ле Гуин - Старая музыка и рабыни

• Название: Старая музыка и рабыни
• Автор: Урсула Ле Гуин
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-699-28562-4

В сборник «Король планеты Зима» вошли произведения Урсулы Ле Гуин, каждое из которых тесно связано со знаменитым Хайнским циклом. В столь разных по стилю и жанрам повестях и рассказах история планет Экумены прирастает все новыми и новыми гранями, обретая целостность и законченность.

---

В старые времена сюда привели бы людей поглядеть на поучительное зрелище, на раба в клетке-сгибне. Привели бы и детей, чтобы те усвоили, что бывает с горничной, пренебрегающей работой, с садовником, испортившим черенок, с работником, огрызнувшимся на хозяина. Теперь же внизу никого не было. Нагая пыльная земля. Высохшие изгороди, маленькое кладбище в дальнем конце женской стороны, канава, разделяющая две стороны, чуть зеленеющий круг травы прямо под ним – все было пустынно. Его мучители немного постояли в сторонке, смеясь и болтая, потом заскучали и ушли.

Айя попытался изменить положение своего тела к лучшему, но смог пошевелиться лишь самую малость. Любое движение заставляло клетку раскачиваться и вертеться, так что его начало тошнить, и он все сильнее боялся того, что упадет наземь. Он не знал, насколько надежно клетка подвешена к своему единственному крюку. Его нога, защемленная дверцей, болела так сильно, что он мечтал об обмороке. Но хотя в голове у него все плыло, он оставался в сознании. Он попытался дышать так, как научился дышать давным-давно в другом мире, тихо, спокойно. Но здесь, в этом мире, в этой клетке, он не мог так дышать. Легкие были настолько стиснуты ребрами, что ему едва удавалось вздохнуть. Он старался не задохнуться. Он старался не поддаваться панике. Он старался мыслить ясно. Всего лишь мыслить ясно, но ясность мысли была невыносимой.

Когда солнце добралось до его стороны поселения и всем своим жаром обрушилось на него, его дурнота сменилась рвотой. Иногда он ненадолго терял сознание.

Пришла ночь, а с нею холод, и Айя попытался вообразить воду, но воды не было.

Впоследствии Эсдан думал, что провел в клетке-сгибне двое суток. Он помнил, как проволока обдирала его обожженную солнцем нагую плоть, когда его выволокли наружу, и шок от холодной воды, которой его обдали из шланга. В этот момент Айя осознавал себя полностью, осознавал себя как куклу, маленькую, тряпичную, брошенную в грязь куклу, пока люди вокруг него о чем-то говорили и кричали. Должно быть, потом его унесли в камеру или стойло, потому что там были темнота и безмолвие, но он все едино висел в клетке-сгибне, поджариваясь на ледяном солнечном огне, леденея внутри своего пылающего тела, все туже и туже сжимаемого сеткой из проволоки боли.

В какой-то момент его перенесли на кровать в комнате с окном, но он все едино висел в клетке-сгибне, качаясь высоко над пыльной землей, над землей пыльных, над зеленым кругом травы.

Задьйо и тот, крепко сбитый, не то были там, не то их там не было. Невольница с выцветшим лицом, скрюченная, дрожащая, причиняла ему боль, стараясь наложить мазь на его обожженную руку, ногу, спину. То ли она была там, то ли ее там не было. В окне сияло солнце. Айя чувствовал, как проволока защемляет его ногу снова, и снова, и опять.

Тьма принесла облегчение. Он по большей части спал. Через пару дней он уже мог сесть и съесть то, что ему принесла перепуганная невольница. Солнечные ожоги заживали, боли и рези в основном смягчились. Нога его распухла чудовищно: в ней были сломаны кости, но это не имело никакого значения, пока ему не надо вставать. Он дремал, грезил. Когда в комнату вошел Райайе, Эсдан узнал его сразу.

Они встречались несколько раз еще до Восстания. Райайе был министром иностранных дел при президенте Ойо. Какой пост он занимал теперь в легитимном правительстве, Эсдан не знал. Для уэрелианина Райайе был низкорослым, но широкоплечим и крепко сбитым, с иссиня-черным, словно бы отполированным лицом и седеющими волосами, он выглядел впечатляющим человеком, политиком.

– Министр Райайе, – промолвил Эсдан.

– Господин Старая Музыка. Как любезно с вашей стороны припомнить меня! Я сожалею, что вы были нездоровы. Надеюсь, за вами удовлетворительно присматривают?

– Благодарствую.

– Когда я услышал о том, что вы нездоровы, я затребовал доктора, но здесь нет никого, кроме ветеринара. Никакой обслуги. Совсем не то, что в старые времена! Хотелось бы мне, чтобы вы увидели Ярамеру во всем ее блеске.

– Я видел. – Его голос, хотя и слабый, звучал вполне естественно. – Тридцать два или три года назад. Господин и госпожа Анео устраивали прием для сотрудников посольства.

– Вот как? Тогда вы знаете, как тут было прежде, – произнес Райайе, садясь в единственное кресло, дивный образчик старины, лишенный одной ручки. – Разве не больно созерцать все это! Наихудшие разрушения претерпел дом. Сгорело все женское крыло и парадные апартаменты. Но сады уцелели, хвала владычице Туал. Они ведь, знаете ли, еще самим Мененьей разбиты, четыреста лет назад. И полевые работы продолжаются. Мне говорили, что в этом поместье все еще содержится без малого три тысячи единиц имущества. Когда беспорядки закончатся, Ярамеру будет легче восстановить, чем многие другие крупные поместья. – Он бросил взгляд за окно: – Прекрасно, прекрасно. И домашние невольники Анео, знаете ли, славились своей красотой. И выучкой. Понадобится долгое время, чтобы восстановить все до прежнего совершенства.

– Несомненно.

Уэрелианин внимательно посмотрел на него.

– Мне думается, ваше пребывание здесь вас озадачило.

– Не так, чтобы очень, – любезно ответил Эсдан.

– Вот как?

– Раз уж я покинул посольство без разрешения, полагаю, правительство хочет держать меня под присмотром.

– Кое-кто из нас был рад услышать, что вы покинули посольство. Сидеть там взаперти – значит попусту растрачивать ваши таланты.

– Ох уж эти мои таланты, – произнес Эсдан, небрежно пожав плечами, отчего поврежденный сустав вновь заболел. Но гримасничать от боли он будет после. А теперь он наслаждается. Ему всегда нравилось пикироваться.

– Вы очень талантливый человек, господин Старая Музыка. Мудрейший, способнейший инопланетянин на всем Уэреле, как назвал вас однажды господин Мехао. Вы работали вместе с нами – и против нас тоже, да – куда плодотворнее, чем любой другой уроженец иного мира. Мы понимаем друг друга. Мы можем говорить. Я верю, что вы искренне желаете моему народу добра, и если я предложу вам способ послужить ему – надежду положить конец этому ужасному противостоянию, – вы примете мое предложение.

– Надеюсь оказаться на это способным.

– Для вас имеет значение, посчитают ли вас сторонником одной из противоборствующих фракций, или же вы предпочли бы остаться нейтральным?

– Любое действие может поставить мою нейтральность под сомнение.

– То, что мятежники похитили вас из посольства, навряд ли свидетельствует о вашем к ним сочувствии.

– Вроде бы нет.

– Скорее об обратном?

– Можно посчитать и так.

– Можно. Если вам того захочется.

– Мои хотения ровно ничего не весят, министр.

– Весят, и очень даже много. Хотя что это я? Вы были нездоровы, а я вас утомляю. Не продолжить ли нам беседу завтра, а? Если вы того пожелаете.

– Конечно же, министр, – сказал Эсдан с вежливостью на грани покорности – тем тоном, что, как он знал, нравился подобным людям, более привычным к холуйству рабов, нежели к обществу равных себе. Не склонный путать гордость и грубость, Эсдан, как и большинство его соотечественников, предпочитал оставаться вежливым при любых обстоятельствах, это дозволяющих, и очень не любил обстоятельств, не дозволяющих этого. Обыкновенное лицемерие его не тревожило. Он и сам был на него способен. Если люди Райайе пытали его, а Райайе делает вид, что ничего об этом не знает, Эсдан ничего не добьется, настаивая на этом факте.

И все же он был рад, что ему не пришлось говорить о пытках, и понадеялся о них не думать. Зато сейчас о них думало его тело, припоминая их со всей точностью каждым суставом, каждым мускулом. А уж потом он сам будет думать о них до конца своих дней. Ему думалось, что он понимал, что такое беспомощность. Теперь же он знал, что – нет, не понимал.

Когда пришла перепуганная женщина, Эсдан попросил ее послать за ветеринаром.

– Мне нужно наложить лубок на ногу, – сказал он.

– Он слагает кости невольников, имущества, хозяин, – съежившись, прошептала женщина. Здешнее имущество разговаривало на архаичном диалекте, который и понять-то иногда было трудновато.

– Ему можно входить в дом?

Она покачала головой.

– А кто-нибудь тут может этим заняться?

– Я попрошу, хозяин, – шепнула она.

Вечером пришла старая невольница. У нее было морщинистое, загорелое суровое лицо без малейших, в отличие от другой женщины, признаков угодливости. Завидев Эсдана, она прошептала: «Владетельный господин». Но почтительный поклон она исполнила кое-как и распухшую ногу Эсдана обследовала с истинно докторским бесстрастием.

– Если вы дозволите мне наложить повязку, хозяин, это исцелится.

– Что сломано?

– Вот эти пальцы. Здесь. Возможно, еще косточка вот тут. Многажды много косточек в ступне.

– Пожалуйста, сделай мне перевязку.

Она и сделала перевязку, все обматывая и обматывая его стопу полосами ткани, пока та не оказалась обездвиженной под естественным углом.