А. Белоусов - Геопанорама русской культуры: Провинция и ее локальные тексты

• Название: Геопанорама русской культуры: Провинция и ее локальные тексты
• Автор: А. Белоусов
• Жанр: Культурология
• Год: 2004
• ISBN: 5-94457-195-0

Книга «Геопанорама русской культуры» задумана как продолжение вышедшего год назад сборника «Евразийское пространство: Звук, слово, образ» (М.: Языки славянской культуры, 2003), на этот раз со смещением интереса в сторону изучения русского провинциального пространства, также рассматриваемого sub specie реалий и sub specie семиотики. Составителей и авторов предлагаемого сборника – лингвистов и литературоведов, фольклористов и культурологов – объединяет филологический (в широком смысле) подход, при котором главным объектом исследования становятся тексты – тексты, в которых описывается образ и выражается история, культура и мифология места, в данном случае – той или иной земли – «провинции». Отсюда намеренная тавтология подзаголовка: провинция и ее локальные тексты. Имеются в виду не только локальные тексты внутри географического и исторического пространства определенной провинции (губернии, области, региона и т. п.), но и вся провинция целиком, как единый локус. «Антропология места» и «Алгоритмы локальных текстов» – таковы два раздела, вокруг которых объединены материалы сборника.

Книга рассчитана на широкий круг специалистов в области истории, антропологии и семиотики культуры, фольклористов, филологов.

---

Коллектив авторов Геопанорама русской культуры: Провинция и ее локальные тексты

От составителей

Представляемая читателю книга лежит в русле двух направлений, которыми в течение последних лет мы занимались в рамках соответствующих научных проектов: текст пространства – пространство текста и текст времени – время в тексте.[1]

Первому из них – евразийское пространство – евразийский текст – был посвящен вышедший год назад в той же серии сборник «Евразийское пространство. Звук, слово, образ» (М.: Языки славянской культуры, 2003). Представленная в сборнике проблематика: от мифологических реконструкций до шаманских традиций, от фольклорных текстов до авангардистских экспериментов в литературе и музыке – объединялась «движением по евразийскому пространству». Имелось в виду пространство не только географическое, но и семиотическое, ориентированное на разные культурные коды.

«Геопанорама русской культуры» мыслилась как продолжение этого сборника, но со смещением в другую сторону исследования пространства и времени, также рассматриваемых sub specie реалий и sub specie семиотики. Эта «другая сторона» – провинция, понятие для русской культуры неоднозначное и даже болезненное. Провинция обычно рассматривается как антитеза столице, и, соответственно, все евразийское пространство России, за исключением двух точек, двух городов-столиц, Москвы и Петербурга, по определению является провинцией. Отсюда намеренная тавтология подзаголовка: провинция и ее локальные тексты. Имеются в виду не только локальные тексты внутри географического и исторического пространства определенной провинции (губернии, области, региона и т. п.), но и вся провинция, целиком, как единый локус.

Идея единства, состоящего из разного, поддерживаемого и питаемого разным, не нова. Однако применить ее на практике не так просто, особенно когда речь идет о таком огромном пространстве как русская Евразия. Очень часто разное представляется в виде хаотического набора местных достопримечательностей. Осмыслить их общность, увидеть в них проявление единой культурной традиции помогает исторически сложившийся образ каждой из русских земель – «провинций», благодаря которому она и воспринимается как особый культурный феномен. Образы местности закреплены во множестве самых разнообразных текстов. Анализ этих текстов позволит определить основные черты образа места и выяснить его мифологическую основу: понять, наконец, что представляют собой «волжский», «уральский», «сибирский» и прочие провинциальные мифы.

Объединившиеся здесь авторы связаны общими интересами и уже продолжительным опытом совместной работы. Они входят в международную исследовательскую группу, сплотившую постоянных участников наших «провинциальных» конференций из разных городов России, а также Италии и Нидерландов. Характерной особенностью проекта являлось отсутствие постоянного «места действия»: на смену Твери (с Торжком и окрестными усадьбами), Ельцу (с Задонском и Лебедянью), Осташкову (с Ниловой пустынью), Перми (с Белой Горой и Соликамском), пришли города Верхней Волги (от Углича до Плеса) и, в завершение, итальянская провинция с центром в Бергамо. Поэтому «Геопанорама» самым естественным образом дополняет и продолжает обсуждение и развитие того круга проблем, который был отражен в предшествовавших ей изданиях.[2]

Участников проекта и авторов сборника – лингвистов и литературоведов, фольклористов и культурологов – объединяет филологический (в широком смысле) подход, при котором главным объектом исследования становятся тексты – тексты, в которых описывается образ и выражается история, культура, мифология места – в данном случае, той или иной земли – «провинции». Исследования hie et nunc помогают понять, как идут процессы изменения провинциального локуса в сторону самодостаточности и самоидентификации, какой темп набирает духовная культура, настойчиво охраняющая свой «локальный» облик.

От провинциального текста мы пришли к геопанораме российского духовного и культурного пространства. «Антропология места» и «Алгоритмы локальных текстов» – таковы основные разделы сборника.

Место – во-первых, Евразия как целое. Во вторых, ее «европейские окраины», от Балтии до Урала (с особым вниманием к Пермскому культурному пространству).

Тексты – во-первых, представление самой провинции как некоего текста, основанное на анализе лексемы провинция, концепта провинции и образа провинции. Во-вторых, словесные и несловесные тексты о провинции (от романного пространства XIX в. и Юрятина Б. Пастернака до лубка и современного провинциального шансона).

Включенные в сборник публикации воспоминаний о провинции продолжают традицию, начатую нашим первым сборником «Русская провинция: миф – текст – реальность»: живые свидетельства ценны и сами по себе, и как верификация (или критика) предпринятого здесь подхода к анализу евразийского пространства/геопанорамы русской культуры.

Антропология места

I. Территория Евразии

С. Ю. Неклюдов (Москва) Самобытность и универсальность в народной культуре (к постановке проблемы)

1.

Народные культуры как объект гуманитарного исследования и как предмет идеологических спекуляций обнаруживают некоторую двойственность своей природы. С одной стороны, именно в них романтически ориентированный взгляд ищет (и легко находит) признаки национальной самобытности и уникальности. С другой же стороны, именно в данной области с особенной рельефностью проступают те формальные и содержательные элементы, которые следует причислять к универсалиям мировой культуры. В свою очередь, «самобытность» (или «культурная специфичность») предполагает множественность, разнообразие, несходство культурных манифестаций, тогда как за понятием «универсальность» стоит обобщенность и схематичность, однообразие и исчислимость структурных конфигураций, а также повторяемость составляющих их единиц. Частное специфично – всеобщее единообразно. Поскольку народные традиции демонстрируют высочайшую степень универсальности своих знаковых кодов и всей своей структурной организации, типологические исследования в этнологии и фольклористике весьма продуктивны и продолжают иметь хорошие перспективы. При этом выявляемая на фольклорном материале структурная устойчивость и всеобщность распространяется далеко за пределы народной культуры как таковой.

Общеевразийские (и даже более широкие) сюжетно-композиционные схождения наблюдаются в произведениях героического эпоса, в образцах анималистической, фантастической, новеллистической сказки с ее типовыми сюжетами, в текстах несказочной прозы (былички, легенды, притчи и пр.). Сравнительной фольклористикой накоплен огромный материал такого рода; на его основе сделан ряд масштабных эмпирических обобщений (прежде всего, в виде каталогов сюжетов и мотивов). Универсальный (межрегиональный, интернациональный) характер имеют устойчивые значения, стоящие за теми или иными эпизодами, описаниями и стилистическими фигурами фольклорного повествования.

Многочисленны типологические параллели между разными национальными формами низовой городской словесности: литературной новеллой и средневековым романом, куртуазной лирикой трубадуров и суфийской арабской, а также японской поэзией и т. д. (см.: Мелетинский 1998,404–418). В новейшее время подобную же универсальность и повторяемость обнаруживают традиции массовой культуры.

Столь высокая степень формальной и тематической устойчивости элементов народной культуры (см.: Чистов 1986,189 сл.), а также типологически близких или восходящих к ней традиций, по всей видимости, находит свое объяснение в идущей от Лейбница идее «семантических примитивов», предполагающей существование некоего конечного множества общечеловеческих концептов и допускающей «установление окончательного набора универсальных атомов смысла («алфавита человеческих мыслей»)» (Вежбицкая 1993,190–191).

Архетипические смыслы, заключенные в текстах народной культуры, вероятно, надо считать относящимися к общему знанию традиции. Они лежат ниже значений, прямо формулируемых ею в виде конкретных текстов (так сказать, в «коллективном бессознательном»), и соотносимы со столь же универсально воспроизводимыми, повторяющимися природными и социальными ситуациями, психофизио-логическими движениями и т. д.

Однако постоянны не только сами темы как таковые, но и их последовательность (ср. «морфологическую формулу» Проппа). Для всей мировой культуры существует однотипная трехэлементная повествовательная структура (в наиболее общей формулировке – завязка, кульминация и развязка), являющаяся основой нарратива и, по всей видимости, имеющая столь же универсальный, общечеловеческий характер. Это связано с тем, что при возникновении «культурного текста» (фено-текста, по Кристевой) в континуальность воспринимаемой реальности вносится дискретность, проекцией которой в нарративных формах является отмеченность начал и концов текста. Правила его построения, в традиции обычно не эксплицируемые, могут быть названы суперструктурами, задающими общую форму дискурсу (см.: Ван Дейк 1989,41).