Максим Михайлов - Мы все - осетины

• Название: Мы все - осетины
• Автор: Максим Михайлов
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: О войне
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-32253-4

Фотограф Ефим Федорцев и художник Андрей Знаменский попали в самое пекло грузино-осетинской войны. Массированные артобстрелы, зачистка захваченного врасплох Цхинвала, гибель мирных людей — все это происходит на их глазах. Война неумолимо затягивает друзей в свою воронку. Знаменский берет автомат убитого осетинского ополченца, с изумлением обнаруживая, что это то самое оружие, с которым он когда-то проходил в этих краях срочную службу. Тогда его автомат молчал, теперь заговорил. За несколько дней Андрей стал настоящим бойцом: умелым, решительным, осторожным. И еще: он понял, что на этой войне нейтральной полосы нет, как, впрочем, не может быть нейтрального равнодушного отношения к лжи и двуличию политиков…

---

А еще какой-то частью сознания я словно видел в тот момент грузинского снайпера на противоположном холме с плоской вершиной. Снайпер внимательно осматривал в бинокль линию осетинских окопов и блиндажей, подолгу останавливаясь, вглядываясь пристальнее, пытаясь засечь мелькнувшую тень, неосторожно высунувшегося из-под прикрытия ополченца, даже просто любое движение… Снайпер был раздражен своим утренним промахом и теперь горел желанием смыть чужой кровью позор своей неудачи… Он был горяч и нетерпелив, как все кавказцы, но сейчас собрал всю свою волю в кулак и ждал, ждал, когда судьба предоставит ему шанс на удачный выстрел. Любовно пристрелянная, работающая, как часы эсвэдэшка лежала рядом, дожидаясь своего часа. Можно было бы наблюдать за осетинским постом и через ее оптику, это уменьшило бы время необходимое для выстрела, но во-первых установленный на винтовке штатный прицел серьезно проигрывает биноклю по части увеличения, а во-вторых сильно сужает поле зрения стрелка. Так что для поиска цели предпочтительнее, конечно, бинокль. А схватить в нужный момент винтовку он успеет, на это не потребуется много времени, жертва никуда не уйдет.

Что-то неприятно сжалось у меня в животе от того, что я слишком ясно увидел его: спокойного, деловитого, одетого в натовский камуфляж… Он был чем-то похож на неспешного старого мастера в заводском цеху, того, что делает свою работу привычно и неторопливо, не допуская ни малейшего брака. Такой не промажет, неожиданно ясно понял я, не промажет и не оставит мне ни малейшего шанса. Он наверняка видел, как подъезжала наша машина, может даже успел рассмотреть, сколько сидело в ней человек. А еще он никак не мог пропустить бестолкового Фиму, просто решил по нему не стрелять, чтобы без лишней суеты положить двух его спутников. Ведь ясно же, что бежать будут с того же места один за другим. Я зажмурился и как наяву представил его холодную торжествующую улыбку и левую руку, ласкающую приклад лежащей рядом винтовки. Вот сейчас, сейчас… Только я поднимусь из травы, еще даже не успев сделать первого шага… Он неспешным точным движением кладет в сторону не нужный больше бинокль, ловко перехватывает эсвэдэху, вскидывает ее к плечу, указательный палец нежно ласкает курок, а угольник прицела уже ползет по моей груди, утыкается в самую середину и съезжает чуть вниз. Самое надежное бить в живот, и попасть легче и ранение в полевых условиях, где далеко до хирурга и операционной, скорее всего окажется смертельным. Я бегу, задыхаюсь, заставляю быстрее и быстрее топтать горный склон давно не тренированные ноги, а беспощадный угольник прицела легко, играючи опережает все мои потуги убежать от него, и по щеке снайпера все шире и шире расползается улыбка. Он знает, в этот раз промаха точно не будет.

Скверную шутку сыграло со мной не ко времени расшалившееся воображение. Ноги словно приросли к земле, напрочь отказываясь подчиняться, отказываясь двигаться, бросать тело вперед в самоубийственный рывок.

— Ну ты чего? Чего ждешь? — шипел мне в спину Рауль.

Сначала в его голосе слышалось только удивление, но вскоре уже прорезалась звенящими нотками и злость. А я все никак не мог справиться с взбунтовавшимися вдруг мышцами, обзывал себя последними словами, понукал, уговаривал, но все никак не мог сдвинуться с места. И чем дольше я так сидел, тем длиннее и непреодолимее казались мне эти пятьдесят метров, которые в нормальной жизни и за расстояние-то посчитать сложно. Нет, нет, встать сейчас, оторваться от такой мягкой, такой уютной земли, выпрямиться из-под прикрытия высокой травы, будет равносильно тому, чтобы самому подставить голову под топор палача и нет такой силы, которая заставила бы меня это сделать. Пусть считают трусом, пусть думают обо мне, что хотят, зато я останусь живым и невредимым. Если им так хочется, пусть сами лезут в эти окопы, сами проводят съемки. А мне и тут хорошо, я и тут вполне их могу подождать…

— Эй, русский, скажи сколько время? — подобравшийся вплотную Рауль несильно ткнул меня под ребра большим пальцем.

— Что? — захваченный своим страхом я даже не понял о чем он спросил.

— Время сейчас, говорю, сколько? Часов у меня нет, понимаешь? — невозмутимо повторил ополченец.

— Время? Ах, да, время… — я засуетился, зашарил руками по карманам в поисках мобильника, не сообразив, что можно просто глянуть на наручные часы на запястье.

Интересно, зачем ему понадобилось узнать время? Да где же этот чертов мобильник? Куда я его засунул? Стоп, у Рауля же у самого часы на руке. Вон они, нормальные часы, здоровенный циферблат, «Командирские», или еще какие-то в этом роде… Так какого рожна он тогда ко мне пристал?

— Что, русский, отпустило немного?

Рауль откровенно скалился, глядя мне в лицо.

— Да ладно, не ищи больше, не надо уже!

— Блин, что-то я в самом деле… как-то… — страх никуда не исчез, просто спугнутый отвлекшими меня от него поисками телефона, перестал быть таким оглушающим, всеобъемлющим.

Рауль расчетливо заданным вопросом вырвал меня из-под его контроля. Начни он сейчас меня тормошить, орать на меня, требуя бежать вперед, и я бы только глубже нырнул в пропасть охватившего меня ужаса. Молодой осетин поступил, как тонкий психолог, заставив меня отвлечься, забыть на миг о владевшем мною испуге. Выходит он был так заметен… Черт! Надо же было так опозориться. Я почувствовал, как щекам становится невыносимо жарко, следом запылали огнем кончики ушей. Я сидел уставясь на примявшуюся под ногами траву и сбитые носки своих кроссовок, не решаясь взглянуть на расположившегося рядом проводника.

— Ничего, со всеми бывает, — произнес он неожиданно дружелюбно, хлопая меня рукой по плечу. — Не боятся только дураки. Вот твой друг не испугался, потому что не понял ничего. А ты понял. Потому тебе и страшно. Это ничего, я раньше тоже боялся, а потом привык, ничего, и ты скоро привыкнешь…

Я благодарно кивнул, в тот момент я был весь преисполнен теплых чувств к этому молодому парню, так деликатно, стараясь лишний раз не обидеть утешавшему меня. Я хотел ему рассказать, что и в самом деле все понял, и от того испугался, хотел сказать, что он все верно угадал, и еще, что я не хочу привыкать к этому страху, не хочу, чтобы в меня постоянно целился снайпер, не хочу, чтобы ночью артиллерийские снаряды падали вокруг моего дома, не хочу чтобы кто-то хотел меня убить, не хочу… Я еще много чего хотел ему рассказать, мысли нестройными обрывками теснились в голове, пытались оформиться в слова… Но он прервал меня, тихо, но настойчиво сказав:

— А теперь надо идти. Поговорили, и хватит. Давай, соберись, и не забывай пригибаться, когда будешь бежать.

Я вздрогнул, осознавая, что преодолеть это короткое простреливаемое снайпером расстояние мне все же придется, но налетевшего порыва душевного благородства еще хватило на то, чтобы предложить:

— Может ты первым пойдешь?

Сказал и тут же пожалел об этом. А вдруг он согласится? Тогда меня точно убьют. Уже без всяких вариантов. Но Рауль лишь отрицательно мотнул головой.

— Ты гость, значит, тебе и идти первым. К тому же я моложе, гораздо быстрее тебя побегу, попасть будет труднее.

Я кивнул, собираясь с духом. Была бы честь предложена. Но и в самом деле, хватит тянуть. Чему быть, того не миновать. Несколько раз глубоко вдохнув и не давая себе больше времени на раздумья, я стремительно сорвался с места и стрелой полетел вперед Ну это, конечно, только мне казалось, что я лечу стрелой. Представляю как жалко смотрелся мой бег со стороны. А вы попробуйте после пятнадцати лет перерыва, в течение которых вы бегали максимум чтобы успеть заскочить в трогающийся с остановки автобус, показать класс в спринтерском забеге. Что слабо? Ну то-то…

Сначала я собирался бежать зигзагами, так, как бегали под вражеским огнем герои многочисленных фильмов о войне, но быстро отказался от этой идеи. Еще не хватало, чтобы меня занесло где-нибудь на очередном повороте. Шлепнешься на усеянном каменными булыжниками склоне, потом костей не соберешь. И никакой пули не надо, сам по себе переломаешься. Ветер насмешливо свистел в ушах, глаза заливал выступивший на лице пот, а вожделенная песчаная куча придвигалась отчего-то крайне медленно, словно нехотя. Скорость моего движения вовсе не соответствовала прилагаемым усилием. Внутренне я все время ждал выстрела, злого взвизга рвущей воздух пули и тупого удара в тело, означающего, что я убит. Своей пули не услышишь, гласит немудрящая солдатская присказка. Если слышал выстрел, или свист пролетевшей рядом маленькой свинцовой смерти, не бойся, по тебе уже промахнулись, и теперь ты однозначно останешься жив. До следующего выстрела. Я прекрасно знал все это, знал про скорость звука, и больше чем вдвое превышающую ее скорость пули, выпущенной из снайперской винтовки, все знал и понимал холодным рассудочным умом, и все равно мучительно ждал выстрела. Был просто уверен, что он должен обязательно прозвучать.