Милош Урбан - Семь храмов

• Название: Семь храмов
• Автор: Милош Урбан
• Издательство: Издательство Ольги Морозовой
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2005
• ISBN: 5-98695-003-8

Роман «Семь храмов» интригует и захватывает. Описание жестоких убийств и мрачной атмосферы средневековой Праги отсылает читателя то к готическим историям, то к экзистенциальной прозе Франца Кафки. Автор этой необычной книги — чешский писатель Милош Урбан, виртуозно манипулирует нашим страхом перед сверхъестественным. Главный герой романа, бывший полицейский, оказывается втянутым в расследование серии жестоких убийств. Жертвами становятся люди, каким-то образом причастные к разрушению готических соборов…

---

Тут в нашу беседу вмешался Гмюнд, который хотя и не подозревал, о чем идет речь, все же уловил в словах девушки упрек в мой адрес. Он поинтересовался, хорошо ли мне спалось на новом месте, и тогда я, к немалому удовольствию Прунслика, живописал свои блуждания по комнатам. Всем троим показался ужасно занимательным тот факт, что во второй холл я попал не через дверь в нише, а по красному коридорчику, где прежде помещалась гардеробная. Впрочем, они никак это не комментировали, а только обменялись многозначительными взглядами. О том, что я осматривал все остальные помещения и даже заглянул в некую ванную, я умолчал. Я захотел узнать, кого именно выселил из синей комнаты, но Гмюнд махнул рукой и сказал, что им с Раймондом не привыкать терпеть лишения… Фразу свою он не закончил и попросил, чтобы я не говорил полковнику обо всех обитателях гостиничного номера. Тут Прунслик вскочил со стула и замотал головой, точно вытряхивая воду из уха. Его смех резал, как кривой нож.

Гмюнд выписал мне за мою работу чек на сумму в несколько раз больше той, о какой я посмел бы заикнуться. Я знал, что сюда включена также плата за молчание, но принял его с благодарностью. Не отказался я и от бокала портвейна, предложенного мне Прунсликом. Когда он наливал его, темно-красный напиток пенился, как бьющая из раны кровь. Я выпил за здоровье всех троих и отвесил особый поклон Розете. Она еле заметно улыбнулась, однако в глазах, которые она упорно отводила от моих, была грусть. Вино оказалось дурманящим, оно замечательно врачевало растревоженную душу.

У Олеяржа день явно не задался: вид у него был измученный, из одного уха торчал белый платок, к другому он прижимал телефонную трубку. Нервно расхаживая по кабинету, полковник носил аппарат с собой. Он требовал каких-то результатов из лаборатории и, судя по всему, бранился с Тругом, который пока и не думал приступать к работе. Только после двух телефонных разговоров и срочного промывания уха (от этого зрелища мне едва не сделалось дурно) он наконец обратил внимание на меня. Заметив, как я, замерев, гляжу на него из углового кресла, полковник изумился так, что мне стало ясно: он совершенно позабыл, что я здесь уже битый час. Он безмолвно повернулся к столу, что-то взял оттуда и принес мне. Это была фотография, четвертая из той серии, что он демонстрировал в прошлый раз. Изображение, хотя и несколько смазанное, не оставило у меня сомнений в том, что именно я вижу.

То же грязное место, что и на предыдущих снимках, объектив развернут вправо, свет ярче, резкость наведена лучше — да уж, лучше некуда. На переднем плане лежало тело, явно без признаков жизни. Тело было мужское. Не Ржегоржа, потому что с ногами. Ноги торчали вперед под углом к фотографу, так что туловище вместе с головой как бы убегало назад. Слева внизу ясно виднелись кроссовки и поношенные штанины. Наверное, совсем рядом помешался источник света, однако в кадре его не было. Судя по бледности луча и его наклону, а также по тому, на какой высоте от земли он располагался, мы решили, что это — автомобильная фара. Лицо мертвеца не попало в ее зону и терялось на сером фоне фотографии. И однако можно было понять, что лицо это совсем юное.

Со светом контрастировала темная клетчатая расстегнутая рубашка. Брюки с расстегнутой молнией были наполовину стащены. Обнаженный втянутый живот сиял жуткой белизной и напоминал рыбу, но рыбу пойманную и свежевыпотрошенную. Рана тянулась от ребер до лобковой кости. Как и в случае с ногами Ржегоржа, крови не было. Только на сей раз разрез выглядел ровным. В одном месте края раны расходились — чуть ниже пупка. В черной брюшной полости что-то металлически поблескивало. Нож, которым вспороли мальчика? Я был уверен, что это убийство. Трупы перед вскрытием раздевают.

Второй жертвы видно почти не было, она сливалась с темным фоном, взгляд падал на нее уже после того, как напитался ужасным зрелищем первого трупа. К стене, которая несомненно была стеной с предыдущих снимков, к ее растрескавшейся желтовато-серой поверхности, расцвеченной где-то синими пятнами, а где-то синими полосами, был прислонен черный круг, и по краям он в некоторых местах словно испускал золотые лучи — это были отблески источника света. Мне показались странными два обстоятельства: во-первых, свет на переднем плане был белым, а вовсе не желтым, а во-вторых, плоскость черного круга, не считая тех самых пяти-шести золотистых точек, полностью поглощала весь свет. На круге, словно марионетка, обвисла прикрепленная к нему фигурка: голова опущена на грудь, руки привязаны. Лица видно не было, но явственно просматривался какой-то небольшой цилиндрик, свисавший изо рта и казавшийся темным на фоне синей майки; он слегка напоминал сигару. Меня поразило, что штаны были такими же синими, как майка — если не принимать во внимание нескольких более темных пятен на бедрах; верх и низ образовывали нечто вроде комбинезона, очень плотно прилегавшего к телу. Какая-то униформа?

Я не узнавал самого себя, своей натуры: при виде такого кошмарного зрелища во мне не проснулась жалость. Неужели я тоже стал жертвой злодеев? Не выпотрошили ли меня, вынув все чувства? Не затянули ли в тонкий комбинезон, который не пропускает внутрь жизнь? Нет, не может быть!

Скорее всего, ужаснуться страшной судьбе этих двоих мне помешала некая извращенная эстетика фотографии. Сцена из спектакля, снимок, пришпиленный к ватману стенгазеты. Да-да, вот как я это ощущал. Смерть в подобной аранжировке не может быть настоящей. Финал постановки наверняка обоснует ее необходимость и даже, возможно, прольет свет на появление двух оторванных ног, реявших на ветру над Вышеградом, а также и на удушение старухи, труп которой тот же самый ветер раскачивал под Нусельским мостом. Но достаточно ли этого, чтобы оправдать мое внезапно очерствевшее сердце?

Слова Олеяржа удивительным образом совпали с ходом моих размышлений.

— Забудем пока о фотографиях, мне они не более понятны, чем вам, однако я надеюсь, что ситуация изменится, когда снимки увеличат. Теперь же вот что: вы знали, что такое же анонимное письмо, как Загир, получил и Ржегорж? А возможно, и Пенделманова. Мы об этом и не подозревали, потому что они нам об анонимках не рассказывали, но когда Барнабаш на прошлой неделе получил подобное послание, капитан Юнек не поленился внимательно проверить все вещи Ржегоржа. И нашел анонимку в его письменном столе. Обыскать секретер Пенделмановой нам не удастся. Наследника у нее не было, поэтому новый владелец квартиры попросту выбросил все вещи прежней хозяйки. Бог ее знает, сколько таких посланий она получила. Скорее всего, она вообще не догадывалась, о чем там шла речь, и сразу отправляла их в мусорное ведро.

— В прошлый раз я предположил, что обе жертвы погибли из-за того, что занимались архитектурой. Вы приняли во внимание эту гипотезу?

— Что значит «я предположил»? — проворчал полковник. — Мы давно уже разрабатываем эту версию.

Я не возразил, только улыбнулся тихонечко в усы и стал с интересом слушать дальше.

— Это очень серьезная зацепка. Загира и Барнабаша мы охраняем еще тщательнее. Ни один из них не понимает, откуда могла взяться такая смертельная ненависть. Ни о каких врагах им, разумеется, ничего не известно, и на контакт с нами оба идут весьма неохотно. Два напыщенных болвана, один хуже другого. Барнабаш — богач и большая шишка, он принадлежит к числу влиятельнейших пражских застройщиков. С моими людьми он разговаривать отказывается и, несмотря на то, что его жизни явно угрожает серьезнейшая опасность, ни за что не хочет впустить их в свой дом, который он выстроил для себя над Бертрамкой.[45] Знаете, откуда им приходится наблюдать за его виллой? Из садовой беседки. И с Загиром ничуть не легче. Иногда он, правда, соглашается нам помочь, но зато ночует всегда у разных женщин, так что уследить за ним почти немыслимо.

— А последние два мертвеца — они как сюда вписываются?

— А с чего вы взяли, что они сюда вписываются?

— Но вы же лично занимаетесь расследованием! Вы не стали поручать дело пражского маньяка-убийцы кому-нибудь другому. Так что я просто сложил один и один.

— Какая проницательность! Да, нечто вроде предчувствия не позволило мне отдать это дело в другие руки. Кроме того, фотографии получаю именно я… Надо учитывать и то, что приходят они одна за другой.

— Согласен. И еще: в прошлый раз я говорил вам о нарочитой театральности покушения на Загира и обоих убийств в Новом Городе — и вот теперь эти снимки. Они тоже по-театральному эффектны — я имею в виду и их композицию, и способ передачи вам. Вдруг они могут рассказать больше того, что мы видим невооруженным глазом? Они ведь такие нечеткие, размазанные и…

Тут он меня перебил:

— Я что, похож на дурака? Вот, глядите!

И он показал на экран компьютера, где все четыре фотографии были расположены так, что целиком занимали площадь монитора. Потом полковник увеличил отдельные детали в несколько раз. Но изображение лишь посветлело и поляризовалось, превратившись в скопище угловатых расплывшихся пятен. У меня даже глаза заболели.