Кирилл Алейников - Клятва

• Название: Клятва
• Автор: Кирилл Алейников
• Жанр: Фэнтези

Не стоит давать клятвы понапрасну. Особенно страшные клятвы. Иначе жизнь перевернется с ног на голову, и сам ты превратишься уже не в человека, а в демоническое существо, жаждущее убийств…

---

Алкоголь приятно шумел в голове. После ударной дозы адреналина тело приобрело поразительную легкость. Хотелось взлететь к небу и окинуть взором весь этот чертов город со всеми его чертовыми обывателями, и крикнуть с высоты: "Вы все в моей власти!"

Миронов заметил, что последнее время стал ненавидеть людей. При этом само слово "человек" вызывало у него жгучее отвращение, смешанное с сарказмом. Невыносимо противно было смотреть, как эти двуногие твари, называющие себя "хомо" – и, что самое смешное, "сапиенс", – каждый день выползают из своих нор, чтобы, повинуясь лишь рефлексам и отупевшим инстинктам, бесславно провести его. И так изо дня в день они стройными рядами шагают к такой же бесславной смерти.

Определенно, весна начинается хорошо. Лишь ссора с подругой немного досадовала, но Миронов был уверен, что решит эту проблему. В конце концов, Лена – не единственная девушка в этом мире, и если она вдруг встанет на дыбы и откажется принимать друга таким, какой он есть, то пошла она к черту.

Любовь? Что такое любовь? Животное влечение, превратившееся в привычку быть с одним и тем же человеком; привычка, превратившаяся в ложное ощущение зависимости? Или, быть может, любовь – нечто, данное свыше, – от Бога, так сказать? Да чёрта с два оно от Бога. Всего лишь результат сложных физико-химических процессов в организме, рассмотренный под лупой убогого человеческого сознания.

Пока я жив, всё будет хорошо, подумал Миронов. А жить я буду долго и счастливо.

Проходя мимо дома номер сорок четыре Миронов вдруг ощутил то, что преследовало его последние месяцы – некоторое чувство нереальности, а точнее, не совсем реальности происходящего. Словно сознание раздваивается, и одна его часть остается обычной, а другая как будто смотрит на тебя со стороны и видит абсолютно всё, вплоть до пульсаций электронов вокруг атомных ядер.

Весьма интересное ощущение, знаете ли.

Раньше оно доставляло неудобства и даже пугало, когда приходило внезапно. Рассудок словно затягивало электрической метелью ненастроенного телевизора.

Теперь, когда Миронов научился более или менее управлять этим чувством, оно здорово помогало ему. Судьба Миронову представлялась сложным и запутанным лабиринтом с кучей ловушек и злобных монстров, подстерегающих тебя за поворотами. И если пойдешь не туда, то обязательно угодишь в ловушку или натолкнешься на зубастого вурдалака; сам Аллах после этого тебе не поможет. А то "шестое" чувство, обладателем которого стал Миронов, словно подсказывало ему правильную дорогу. Секундное вхождение в глубокий транс, и сразу становится ясно, что предстоит сделать в ближайшее время.

Вот и сейчас зрачки на мгновение максимально расширились, превратившись в бездонные колодцы, ведущие к самому Сатане, а затем снова стали обычными. Миронов точно знал, что в восьмом подъезде дома, мимо которого он проходит, на лестничном пролете девятого этажа сидит полупьяный-полуукуренный Женя Сыраков по кличке Зуба; тот самый говнюк, который в компании других говнюков отпинал красавицу Лену ни за что ни про что.

Зуба сидит и вяло размышляет о качестве гашиша, который он прикупил сегодня в соседнем квартале. Гашиш оказался хреновым да к тому же бесстыдно разбавленным. Завтра Зуба хочет зайти за своими дружками и найти тех продавцов, чтобы потребовать с них крупную денежку.

Нет, Зуба. Завтра ты очнешься в Аду.

Миронов словно видел мысли говнюка. Где-то наверху они медленно кружились серым бесформенным пятном. Алая молния – мысль самого Миронова – на долю мгновения соединила два сознания. Сыраков чуть встрепенулся, услышав в собственной башке чужой голос, но тут же успокоился. Лишь природные инстинкты – старые добрые природные инстинкты, которые никогда не ошибаются – где-то в темных пещерах подсознания отчаянно завибрировали, пытаясь найти резонанс.

Бесполезно.

В памяти внезапно всплыла давняя клятва, словно горящие буквы возникли прямо в воздухе перед самыми глазами.

Клянусь, что я отомщу Зубе за Лену и за себя.

Шрамы на ладонях запульсировали и начали зудеть. Какая-то мысль словно пыталась пробиться в голову Миронова извне, неся очень важную информацию, нечто забытое, но смертельно важное…

Миронов свернул в подъезд.

Он точно знал, что сейчас убьет этого говнюка. Знание это не пугало, а скорее наоборот – заводило. Надпочечники впрыскивали в кровь адреналин, и он быстро разносился по венам и артериям. Глаза привычно прищурились, а мышцы мелко задрожали.

Сейчас он совершит свое первое убийство.

Хватит бить вполсилы, ломая фарфоровые носы и картонные ребра. Начинается настоящее представление.

Когда к Миронову пришла его звериная сила и ловкость, появилось странное, ни с чем не сравнимое желание. Иногда он думал, что хочется острых ощущений, и ехал на аэродром, чтобы совершить прыжок с парашютом, но на полдороги разворачивался назад. Иногда казалось, что хочется сырого мяса, но так и не оттаявший кусок свинины отправлялся обратно в морозильник. Теперь, когда он поднимался в оплеванном и дребезжащем лифте на восьмой этаж, стало окончательно ясно, что подразумевалось под этим желанием.

Он хотел убивать.

Лифт остановился на восьмом этаже. Ободранные створки распахнулись, и Миронов шагнул в грязный полумрак подъезда, присущий всем без исключения подъездам, где живут малолетние засранцы. Глянув вверх, он увидел сидевшего на ступенях Зубу.

– Ты что, козлиная морда, здесь расселся? – дерзко спросил Миронов вместо обычного в таких случаях приветствия.

Зуба поднял голову и сфокусировал взгляд на лице наглого пришельца. Когда полуспящий мозг узнал, кто пожаловал к нему, Зуба ощерился:

– Ты чё, охерел, Саня?

– Да, Женя, – в тон ему произнёс Миронов. Внезапная вспышка ярости загорелась в его голове…

Клянусь, что я отомщу Зубе за Лену и за себя.

…прошив насквозь сознание Зубы. Молниеносным – как и всегда – броском Миронов кинулся к сидящему и обвил его бритую голову руками. Перед тем как раздался хруст позвонков, Зуба осознал, что умрёт. Но самое главное – он осознал причину своей смерти.

Тело безвольно упало на ступени и скатилось на лестничный пролёт. В агонизирующем мозгу всё быстрее и быстрее крутилось лишь одно слово, постепенно превращаясь в монотонный писк, который в свою очередь вскоре затух:

Умираю умираюумираюмираюмираюмирамирамирмирмимииииии…

Придя домой, Миронов вымыл руки и лицо, налил чашку чая и ушел с ней в свою комнату. Уже пять лет он жил вдвоём с матерью. Отец в своё время решил, что эта семья не для него, и создал другую; братьев или сестер Миронов не имел.

Интересно, он хотел когда-нибудь братишку или сестренку? Вроде бы да… а может и нет. Чёрт его знает.

Последнее время слишком многое переменилось в Миронове. Некоторые вещи стёрлись из памяти напрочь; другие, казавшиеся навсегда забытыми, внезапно всплывали в голове, принося с собой испытанные давным-давно эмоции. Например, он забыл свой первый поцелуй: с кем, где, когда. Зато ясно помнил день семнадцатилетней давности, когда в детском саду изворотливый карапуз больно укусил его за щеку, силясь отобрать пластмассовый паровозик.

Неосознанным движением рука поднялась и коснулась того самого места, где слабые детские зубы насквозь проткнули кожу. Мама тогда закатила такой скандал воспитательнице, что та, наверное, до сих пор икает и крестится.

Иногда приходило воспоминание ещё более раннего детства, когда в возрасте одного года он сделал свои первые шаги. Родители тогда спали после работы в соседней комнате, оставив малыша играться с кубиками в самодельном манеже. Был душный летний вечер, и за полуприкрытой дверью балкона начиналась гроза.

Каким-то непостижимым для родителей образом малыш выбрался из манежа, на четвереньках дополз до середины комнаты и большими глазами уставился на сиреневые громады грозовых туч. Отраженный свет молнии сверкнул в его глазах, оставив на сетчатке белый затухающий след. От внезапно обрушившегося удара грома слабо запели оконные стекла, а малыш тихо сказал:

– Ааа…

Это был возглас удивления и восхищения.

Подтянув ноги, малыш со старческим кряхтением встал в полный рост. Шатающейся походкой – словно пьяный – он мелкими семенящими шагами направился к балконной двери, коротенькими пальцами схватил её за край и распахнул.

Через полчаса мать обнаружила сына стоящим у открытой двери балкона, в диком восторге наблюдающим сильнейшую грозу того лета.

Маленькому Саше казалось, что эта гроза началась специально для него, чтобы он мог любоваться ею, оценить яростную мощь и первобытную красоту стихии, полюбить холод огня, силу ветра и запах озона…

Отпив чай, Миронов улыбнулся. Что-то тогда ему казалось – определенно, но у маленького разума не было таких слов, чтобы описать свои переживания.