Роберт Джирарди - Неправильный Дойл

• Название: Неправильный Дойл
• Автор: Роберт Джирарди
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008

Вниманию читателя предлагается роман американского писателя итальянского происхождения Роберта Джирарди, автора книг «Призрак Мадлен» (1995) и «Дочь пирата» (1997). Центральный герой повествования – далекий потомок ирландского пирата Финстера Дойла рядовой американец Тим Дойл, в необычных перипетиях судьбы которого то и дело напоминает о себе его авантюрно-романтическое происхождение. Тим, бродяга, бабник и выпивоха, застуканный женой в момент супружеской измены, оставляет ее и сына в Испании и уезжает с любовницей в Париж, откуда спустя четыре месяца, застукав любовницу с ее любовником-арабом, уезжает домой в Америку. По возвращении в Новый Свет он обретает неожиданное наследство в виде Пиратского острова с якобы зарытыми там несметными сокровищами и полуразрушенной площадкой для мини-гольфа. Попытка обустроиться на новом месте встречает отчаянное сопротивление неведомых Тиму недоброжелателей: вслед за угрозами, поджогом и перестрелкой ему подкидывают труп опоссума, в убийстве которого он затем оказывается обвинен чиновниками из Службы рыбного и охотничьего хозяйства. Стремление раскрыть тайну наследства вовлекает героя в череду трагикомических ситуаций и знакомит с вереницей экстравагантных персонажей, среди которых – классически образованный деревенский механик Тоби, ирландский гангстер-гомосексуалист О'Мара и гламурная трэш-дива Мегги Пич… Гротескные характеры и экстравагантные обстоятельства книги представляют читателю своеобразный иронический каталог стереотипов американской культуры, раскрывая их глубинные исторические истоки.

---

Похоже, попасть внутрь можно, только разбив окно, а оно, без сомнения, поставлено на сигнализацию, которая и мертвого разбудит. Возможно, Таракан живет один со своей ямайской шлюхой, а может, поселил у себя ораву шестерок. Сейчас было не до выяснений. Дойл подумывал снова потыкаться в окна, но колени начали болеть, да и вряд ли со второй попытки найдется незапертое окно. С канала подул свежий ветер, волна тихо накрыла гальку. В следующую секунду он понял, что не пробовал толкнуть входную дверь.

9

Таракан Помптон и Номи лежали обнаженные – груда белой и темной плоти на роскошной кровати в спальне хозяина, – вперившись в экран огромного телевизора, установленного на кронштейне у подножия кровати. На экране светилась заставка из 1950-х – ненастоящий индеец в головном уборе из перьев. Кроме телевизора комнату тускло освещала синяя лавовая лампа, в ее тягучей середине вздымались пузырями капли горячего синего воска. На черном китайском лакированном столике возле лампы лежала знакомая эбеновая трубка и наполовину развернутый брусок героина, а чуть дальше – россыпь синих пилюль, выпавших из стоявшей рядом серебряной коробочки.

Вдруг индеец уступил место гигантскому голубому глазу, потом вращающейся синей мандале, потом снова голубому глазу. Наверное, это что-то вроде психоделического видеоклипа, специально для законченных наркоманов. Слабый стон Таракана, среагировавшего на этот монструозный глаз, был единственным свидетельством того, что тот еще жив. Дойл вошел в комнату, замахнулся африканской дубинкой, снятой со стены в гостиной, и ударил в самый центр глаза. Экран взорвался искрами и стеклом, и комната наполнилась неприятным запахом горящего пластика.

Таракан медленно скатился с кровати и вжался в угол возле уборной, стуча зубами. Его ямайская подруга не шевельнулась. Она еще дышала, но душа уже погрузилась в полное оцепенение, словно в пасть огромного чудовища. Ее засосал мутный рай наркоманов, где не было ни любви, ни желаний, где мозг не мог управлять даже опорожнением кишечника. Словно смерть, но не настолько окончательная и необратимая.

Дойл включил верхний свет.

– Дверь была открыта, – спокойно сказал он. – Я себя впустил. Надеюсь, ты не против.

Таракан ошалело смотрел на него, нервно дергая одним глазом. Казалось, он не понимает, что происходит.

– Тебе не обязательно должно быть больно, – рассудительно сказал Дойл. – Все, что мне нужно, – это мои карты.

Таракан открыл рот и издал невнятный звук, брызнула прозрачная струя мочи и растеклась темным пятном по ковру.

– Какой же ты мерзкий, – брезгливо сказал Дойл. – Накурился так, что совсем не соображаешь?

На лице Таракана появилась кретинская ухмылка.

– Не важно. Сам найду.

Дойл прошел по восьмиугольному дому, осматривая комнату за комнатой и включая везде свет, пока не нашел нечто напоминающее рабочий кабинет. Там стояли чертежный стол, на котором лежали свернутые в рулоны планы застройки, письменный стол, компьютер, стопки каких-то юридических документов, некоторые из которых доходили ему до колена. На полу, словно груды сухих листьев, валялись листы бумаги. В углу располагался старинный секретер, украшенный светящимися в темноте наклейками капитана Кранча[131] и пса Пити.[132] Дойл сбил замок своей дубинкой, но нашел в ящиках только свеженькие пачки с купюрами, достоинством в пятьдесят и сто долларов. Они были такими новыми, что казались фальшивыми, и кто знает, может, так оно и было. При виде такого количества денег, сотен тысяч, наверное, он замер. Это была заначка Таракана. Маленький ублюдок! Интересно, заметит он, пропади, скажем, штук двадцать? Обозлившись на себя за такую мысль, Дойл затолкал ящики обратно и опрокинул секретер на пол. Потом несколько минут рылся в куче бумаг и наконец сдался. Вернувшись в спальню, где Таракан так и валялся в углу, в луже мочи, Дойл ткнул его в лоб тупым концом дубинки.

– Карты, или я вышибу тебе мозги, – сказал он.

Таракан явно испугался, его глаз задергался сильнее. Он покосился на дубинку, потом на Дойла. Где-то в глубине его сознания пробуждалось слабое понимание.

– Д… Дайл? – удалось ему выговорить.

– Точно.

Дойл вытащил Таракана из угла и поволок его вниз через холл в восьмиугольную кухню. Тот шлепнулся на кафельный пол в ярком свете кухни, голый, покрытый гусиной кожей, и так и сидел, пока Дойл хлопал дверцами шкафов и варил кофе. Одну чашку он налил себе, другую сунул Таракану. Тот подносил чашку с дымящейся жидкостью к губам, держа ее обеими руками, послушный и довольный, словно маленький французский мальчик, которому досталась порция горячего шоколада. Допив кофе, он, казалось, стал на шаг ближе к реальности.

Дойл помахал дубинкой.

– Карты, – сказал он. – Или…

Без колебаний Таракан поднялся и потащился в восьмиугольную гостиную. Его сморщенный пенис безвольно болтался в зарослях волос. За большой маской ашанти в белую стену был встроен сейф с цифровым замком. Таракан набрал код, и сейф с щелчком открылся. Там, в конверте из манильской пеньки, помеченном «Уиткомб, Кеттл и Слау, адвокатская контора», лежали два потрепанных листа семнадцатого века, с грубыми чертежами и отметками, сделанными неразборчивым почерком, в котором Дойл узнал руку Финстера.

– Значит, ты состряпал весь этот бардак, – сказал Дойл, пытаясь прояснить все до конца, – потому что решил, что сможешь выкопать пиратское золото на моей земле?

Таракан только и смог, что выдавить еще одну кретинскую улыбку, но каким-то образом Дойл понял – дело было не в деньгах. У него их и так было много. Он повсюду разбрасывал пачки денег, словно это была разменная мелочь. Дело было в чем-то большем, менее материальном, можно назвать это романтикой, тайной. Детской мечтой о золотых монетах, диадемах, рубинах, нитях жемчуга, золотых слитках, закопанных в древнем сундуке, рядом с пиратскими черепами и таинственными костями, – прямо как в «Острове сокровищ».

– Ты действительно думаешь, что он там есть? – спросил Дойл. – Долбаный пиратский корабль?

Таракан решительно закивал.

– Она показала мне, – произнес он совершенно разборчиво, хотя взгляд его оставался бессмысленным. – Завязала глаза и отвела меня туда.

– Она? – переспросил Дойл.

Во рту пересохло. А в одной из комнат дома, в стеклянных аквариумах, в тепле искусственного солнца, на опилках в тени тропических растений, дремали ящерицы и змеи.

10

Свет у Мегги не горел. Ее хижина, спрятавшись за пышно цветущей желтой форзицией, была окутана волшебным сумраком, словно замок Спящей Красавицы, скрытый зарослями шиповника. В шуршащем неподалеку камыше пели лягушки.

Дойл подошел к входной двери. На резиновом коврике у двери был изображен сумчатый дьявол, а под ним стояла надпись: «Берлога Мегги!» Он громко постучал. Тут же зажегся свет, словно она не спала, а все это время ждала его прихода. Через несколько секунд он услышал за дверью звук взводимого курка винчестера. «Бог мой, – подумал Дойл, – она что, спит с этой чертовой штукой?»

– Эй, это я, Тим, – позвал он.

– Какого дьявола тебе надо в такое время? – Мегги явно злилась.

Были уже привычные для Дойла три часа ночи.

– Я хочу поговорить о «Могиле поэта».

Ответом было красноречивое молчание, сопровождаемое хором лягушек.

– Ладно, – наконец сказала она. – Только дай мне привести себя в порядок.

Через несколько минут Мегги отодвинула засов, потом задвижку, и Дойл вошел внутрь. На голое тело она накинула знакомый халат с пингвинами, после сна ее волосы выглядели жирными и тусклыми. Дойл увидел кофейник, булькающий на двухкомфорочной газовой плитке в крошечной кухоньке. Эти хижины для отдыха были построены полвека назад по тогдашней последней моде: хромированная арматура, поверхности из бирюзовой формайки, отделка из светлой сучковатой сосны, теперь потемневшей от времени. Мегги жила здесь как на корабле: теснота помещения вынуждала к аккуратности моряка и напоминала Дойлу обстановку домика капитана Пита, нависавшего над другой бухтой на противоположной стороне острова. Одежда, которая не помещалась в крошечный платяной шкаф, была аккуратно сложена в ящики из-под молока, стоящие вдоль стен. Необходимый минимум посуды хранился на открытой полке над плиткой. Над узкой кроватью, стоявшей в углублении, висело большое распятие. Единственным украшением стен являлся банковский календарь, в котором определенные дни были отмечены многозначительными красными крестиками, и побуревшая, в пятнах плесени фотография с утиной охоты – ее повесил там дядя Бак еще в те дни, когда хижины только начали сдаваться.

Мегги села на мягкий диванчик и натянула халатик на колени. Она выглядела сконфуженной, после сна ее лицо было немного опухшим.

– Кофе будет готов через минуту, – зевнув, сказала она.

– Нет, спасибо.

Дойл прислонился к деревянной обшивке, всем своим видом показывая, что проходить не собирается. Эти хижины всегда вызывали у него приступ клаустрофобии: казалось, в них никогда не хватало места его плечам.