Роберт Джирарди - Неправильный Дойл

• Название: Неправильный Дойл
• Автор: Роберт Джирарди
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008

Вниманию читателя предлагается роман американского писателя итальянского происхождения Роберта Джирарди, автора книг «Призрак Мадлен» (1995) и «Дочь пирата» (1997). Центральный герой повествования – далекий потомок ирландского пирата Финстера Дойла рядовой американец Тим Дойл, в необычных перипетиях судьбы которого то и дело напоминает о себе его авантюрно-романтическое происхождение. Тим, бродяга, бабник и выпивоха, застуканный женой в момент супружеской измены, оставляет ее и сына в Испании и уезжает с любовницей в Париж, откуда спустя четыре месяца, застукав любовницу с ее любовником-арабом, уезжает домой в Америку. По возвращении в Новый Свет он обретает неожиданное наследство в виде Пиратского острова с якобы зарытыми там несметными сокровищами и полуразрушенной площадкой для мини-гольфа. Попытка обустроиться на новом месте встречает отчаянное сопротивление неведомых Тиму недоброжелателей: вслед за угрозами, поджогом и перестрелкой ему подкидывают труп опоссума, в убийстве которого он затем оказывается обвинен чиновниками из Службы рыбного и охотничьего хозяйства. Стремление раскрыть тайну наследства вовлекает героя в череду трагикомических ситуаций и знакомит с вереницей экстравагантных персонажей, среди которых – классически образованный деревенский механик Тоби, ирландский гангстер-гомосексуалист О'Мара и гламурная трэш-дива Мегги Пич… Гротескные характеры и экстравагантные обстоятельства книги представляют читателю своеобразный иронический каталог стереотипов американской культуры, раскрывая их глубинные исторические истоки.

---

Через несколько минут Мегги вернулась с ведром мыльной воды, жесткой щеткой, толстым пластиковым пакетом для мусора и парой резиновых перчаток. Она поставила ведро у его ног, на которых красовались старые шлепанцы Бака. Дойл смотрел на нее снизу вверх с застывшим выражением глаз.

– Я не могу, – только и смог он сказать.

– Пентюх, – сказала Мегги. – Почему мне всегда приходится убирать дерьмо за Дойлами?

И она так резво натянула резиновые перчатки и полезла вверх по желобу, словно только этого и ждала.

– Надеюсь, он сдох, – сказала она. – У этих чертовых тварей бывает бешенство.

Она схватила тушку опоссума за задние лапы и сильно дернула. Раздался густой, чавкающий звук. Дойл отвернулся.

– Боже мой, – сказала Мегги. – Господи боже мой!

Тон ее голоса заставил его обернуться. Мегги спустилась с горки, держа в руках уродливое месиво из крови и меха, и, несмотря на позывы к рвоте, Дойл подошел, чтобы взглянуть поближе. Бедное животное было разрезано пополам очень ровно, словно электропилой, а в его забрызганный кровью зад головой вперед была запихнута гниющая тушка иглобрюха.

– Располовиненный опоссум и иглобрюх, – сквозь зубы процедила Мегги. – Брак, совершенный в аду, скажy я тебе. Кто-то не поленился придумать и проделать всю эту шаманскую хренотень… Погоди-ка минуту… – Она запнулась на полуслове, потом сообщила: – Тут еще что-то есть.

К животу опоссума был прилеплен скотчем кусок измазанного кровью пергамента, на котором черными буквами были выведены слова, похожие на детские каракули. Дойл нагнулся, зажал ноздри и прочитал:

ДОЙЛ БЫСТРО УБИРАЙСЯ С ВАССАТИГА ИЛИ СКОРО УМРЕШЬ

– Похоже, кто-то не слишком рад твоему приезду, – спокойным голосом произнесла Мегги. – И он не побоялся нарушить закон, чтобы сообщить тебе об этом. Убийство опоссума – это, на хрен, серьезное федеральное преступление.

Дойл молча кивнул. Это была не первая угроза смерти, которую он получал, но слегка неожиданная. Кто знал о его возвращении и хотел, чтобы он снова убрался отсюда?

– Да все уж в курсе, что ты приехал, – сказала Мегги. Она засунула капающую кровью тушку в мешок для мусора и крепко завязала. – Это же маленький городишко! Ты что, забыл?

– Да уж, – сказал Дойл. – Я помню.

5

Между городком Вассатиг на побережье Атлантики и главным городом округа Вассатиг – Виккомаком – на берегу Чесапикского залива не более двадцати двух миль птичьего полета, но прямой дороги нет, не считая полузаросшей индейской тропы. Эта так называемая проселочная дорога тянется через густые леса и акры частной собственности, огороженной бревнами и колючей проволокой и отмеченной знаками, запрещающими проход, со щербинами от пуль. А на машине приходится ехать около тридцати миль по шоссе 301 – главной магистрали Виккомака, – это занимает почти час, если не превышать скорость. Узкое однополосное шоссе бесконечно петляет мимо заброшенных полуразвалившихся ферм, оплетенных вьюнком и почти невидимых под ветвями дубов и кленов; прорезает темные поля табака, толстые мрачные листья которого низко нависают над темной песчаной почвой; пересекает томатные плантации, где кусты аккуратно подвязаны и накрыты серой пластиковой пленкой. Это пустынное место далеко от живительных волн океана. Древняя, бедная и неухоженная земля настолько не похожа на узкую полосу пляжных городков вдоль побережья, что вполне могла бы сойти за сердце штата Кентукки.

В этой части округа рождаются дети; говорят, они вырастают, стареют и умирают, так и не увидев океана, который меньше чем в пятнадцати милях от их порога. От прежних времен остались только покрытые толем унылые лачуги вперемежку с местами проржавевшими трейлерами и бывшими хижинами рабов – брошенные, с выбитыми окнами. Грязные куры возятся в земле у гравия вдоль дорожного полотна. Время от времени спутниковая тарелка или висящее на веревке свежевыстиранное белье извещают, что у кого-то еще остались работа и трудолюбие, но это случается очень редко.

Несмотря на январский холод, Дойл опустил верх ржавого дядиного «кадиллака-эльдорадо» выпуска 1969 года, включил печку, пересек насыпную дорогу на материк и поехал по петлявшей 301-й через весь полуостров к Виккомаку.

На полпути он остановился возле старого магазина «Кейперс», на пересечении главной магистрали и 274-й. Здесь на крыльце бездельничали три сезонных работника из Мексики, одетые в дешевые клетчатые рубахи в несколько слоев, чтобы не замерзнуть, и легкие, сдвинутые набок сетчатые бейсболки. Они сидели и болтали ногами, которые были слишком коротки и не доставали до земли. Приземистые, смуглые люди с широкими индейскими лицами. Двое крутили редкие усы, третий был гладко выбрит, на вид ему было не больше пятнадцати. Они курили одну сигарету на троих, бережно передавая ее друг другу огрубевшими от работы руками.

– Hola, caballeros, – сказал Дойл, подходя к крыльцу. Ему не удалось изменить благородную мягкость кастильского наречия, доставшуюся ему от жены и долгих лет жизни в Малаге.

Мексиканцы посмотрели на него с подозрением.

– Hay trabajo hoy?

Они тревожно переглянулись. Один из них пожал плечами.

– No se preocupan. No soy de inmigracion. Buena suerte.[9] – произнес Дойл с грустной улыбкой и зашел в магазин.

С шестидесятых нелегальный мексиканский труд стал частью жизни округа Вассатиг. Тогда местное черное население наконец решило, что работать на полях, где их предки гнули спины в цепях в прямом и переносном смысле, ниже их достоинства, и отправилось в большие города за бедностью, пособиями по безработице и преступлениями. Пару лет была острая нехватка работников: гнили на кустах несобранные помидоры, стоял неубранный табак, вяла оставшаяся без заботы кукуруза. А потом появились мексиканцы. Они приезжали по три-четыре человека на громыхающих грузовиках-попутках и в мятых старых седанах, по невообразимо длинным дорогам с юга, через горы и пустыни, через полконтинента, в поисках работы, с которой без них никто бы не справился. Это была непостижимая система. Дойл так до конца и не понял, как она работает. Казалось, нет никаких правил, нет конкретных договоренностей. Мексиканцы появлялись, устраивались в глухих местах, таких как это, на поросших травой спусках за бензоколонками, в дальних углах общественных автостоянок, а в некоторых городах – за свалками. А потом подъезжал неопределенного вида фургон, и они молча забирались в кузов и уезжали.

Магазин был ветхим, с неровными полами и банками консервов, загромоздившими полки до потолка. За помутневшим, отшлифованным вручную стеклом витрины лежали засохшие маленькие пончики. Они выглядели так, словно их не трогали со времен Реконструкции.[10] Хозяин, согнутый старик с грубым лицом и остекленевшим глазом, подозрительно покосился на Дойла, когда тот подошел к кассе.

– «Лаки Страйк», без фильтра, две пачки, – сказал Дойл.

Старик снял сигареты с полки и положил на прилавок, пока Дойл безуспешно рылся в разноцветных французских счетах, до сих пор лежавших в бумажнике вперемешку со скромными зелеными купюрами.

– Похоже, этот округ не может обойтись без какого-нибудь Дойла, – вдруг сказал старик.

Дойл вздрогнул:

– Я вас знаю?

– Черт побери, да я могу разглядеть Дойла за милю отсюда, – махнул рукой старик. – Ты вылитая копия своего отца. – Помолчав, он добавил: – Ну и шторм был тогда, в шестьдесят третьем. Сильнее я не видал.

– Да, – сказал Дойл.

– Жаль старого Бака. Он всякий раз заходил за холодненьким, когда проезжал мимо, всегда рассказывал что-нибудь смешное.

– Он был веселым, – ответил Дойл, хотя сейчас ему не хотелось говорить о Баке. Он увидел бледно-лиловый охлаждающий ящик с карикатурным королем и надписью «Королевская синяя восхитительная», отпечатанной на одной стороне белыми буквами.

– Эй, это что, «Королевская кола»? Я думал, ее давно перестали выпускать.

– Да, – нахмурился старик. – А потом сюда прикатили богатые сукины сыны из-за границы и купили тот завод в Эйнсли. Но их эта новая кола на вкус совсем не похожа на ту, что я помню, такое пойло! Я вот что скажу: это все потому, что они не нанимают местных. Заводом управляет кучка китайцев – мне племянник рассказывал. Он пытался устроиться туда, а ему напрямик сказали, что работать он будет за гроши, никаких льгот, ничего, потому что «китайцы все так работают – за гроши». Можешь себе такое представить?

– Нет, – безучастно сказал Дойл, отодвинул холодную крышку, засунул руку в темноту и вытащил банку, покрытую тонким белым слоем инея, словно обвитую дроком. В былые дни он часто подъезжал на своем старом «рэйли» на третьей скорости к торговой палатке на пересечении Парадайз и Мэйн в центре Вассатига, где продавали «Королевскую синюю». Официантки автокафе, на роликах, в облегающей лилово-белой униформе, развозили на подносах бургеры, картошку фри, чили-доги и холодные стаканы «Королевской колы», словно юные богини, несущие рог изобилия. Он с Эдом Тоби сидел за столиком в густой великодушной тени магнолии и смотрел на девушек. Созревшая плоть саднила, как наполовину зажившая рана. И Дойл пил эту колу галлонами.