Рой Якобсен - Стужа

• Название: Стужа
• Автор: Рой Якобсен
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-389-00097-1

Мастер норвежской прозы Рой Якобсен, перепробовав множество профессий, дебютировал в 1982 году сборником рассказов. С тех пор, жонглируя темами и меняя жанры от книги к книге, он получил больше десятка литературных премий, включая элитарную награду, присуждаемую национальным жюри критиков.

Сделав героем романа «Стужа» Торгеста Торхалласона из древних саг, Якобсен сам создал своего рода сагу. Торгест родился не таким, как все. Он почти не растет, зато одарен необыкновенным воображением, может предсказывать будущее и с изумительным искусством резать по дереву. В тринадцать лет коротышка Торгест сумел отомстить за убийство отца, но теперь смертельная опасность нависла над ним самим. Вот и приходится мальчику бежать из родной Исландии в Норвегию, а затем и в Англию. Разочарования и предательство, любовь и разлуки не помешают ему, сыну простого земледельца, стать ученым, скальдом и советником самого ярла Эйрика.

---

— Мой сын, — с расстановкой произнес ярл, вновь глядя на Торкеля, — нынешней осенью был изгнан из Норвегии Олавом сыном Харальда. По его словам, Олав успел подчинить себе почти всю страну и намерен стать конунгом над нею. Что ты об этом думаешь, ты же много лет ходил с Олавом в морские походы.

Торкель явно медлил.

— Верно, я знаю его как человека богобоязненного и великого воина, — наконец негромко сказал он. — Но не думаю, что он в состоянии удержать Норвегию дольше, чем ты и конунг Кнут позволите ему.

— Льстишь?

— Нет, я искренне так думаю. Олав не властитель.

Ярл кивнул, по губам его скользнула насмешливая улыбка.

— Мой сын обещал ему — от моего имени — впредь никогда не заявлять прав на Норвегию. Этим обещанием он спас себе жизнь, если тут можно говорить о жизни. Но огорчительно другое: у меня появилась еще одна причина не желать, чтобы в Восточной Англии ты был со мною рядом, — твое дружество с Олавом.

Торкель знаком показал, что ему это понятно.

— Поэтому решение мое таково, — продолжал ярл. — Ты возьмешь Хакона с собой и обучишь по мере сил. Сам видишь, он толстый как поросенок и в сражениях никогда не бывал, так что задача не из легких. Но если к тому времени, когда все закончится, он будет жив, я замолвлю о тебе слово перед конунгом Кнутом, и он сделает тебя ярлом Восточной Англии. А это большая страна. — Эйрик жестом остановил сына. — Теперь же пусть Хакон поведает, как Олав перехитрил его, чтобы нам было над чем посмеяться после долгой беседы, ведь разговоры эти так утомительны.

Хакон безнадежно покачал головой, прошелся взад-вперед по комнате, будто в поисках тихого уголка, и нехотя начал рассказывать, как он с двумя боевыми кораблями угодил в Олавову засаду, как оба корабля перевернулись, а он сам был выловлен из воды, словно мокрый котенок, и доставлен к Олаву на корабль, где с него стребовали роковое обещание.

Мало-помалу Хакон увлекся своей плачевной историей, которая все больше походила не то на защитительную речь, не то на героическую повесть шиворот-навыворот, даже румянец стыда исчез.

— Расскажи, что ты ему говорил, — попросил отец.

— Я сказал, что на сей раз победа за Олавом, но в следующий раз она, возможно, будет за мною.

Торкель захохотал. Ярл улыбнулся. Хакон опустил глаза.

— И что ответил Олав?

— Он сказал: «А тебе не пришло в голову, что ты уже не увидишь ни побед, ни поражений?»

Торкель захохотал еще громче. Хакон тоже засмеялся, правда, не слишком уверенно, однако закончил рассказ и добавил, что будет рад сражаться бок о бок с таким человеком, как Торкель.

— Тем более что отец мой столь нетверд на ногу, что полагает необходимым этак вот насмехаться над своим единственным сыном.

Тут уж и ярл захохотал во весь голос, встал и, воспользовавшись благодушным настроем, выпроводил всех за дверь. Но Геста задержал: мол, хочет кое-что сказать ему наедине. И с брюзгливой миной проворчал, что, сдается ему, Гест никакой не скальд, ведь до сих пор он не слыхал из его уст ни единого стиха, ни насмешливого, ни хвалебного, да Гест, поди, и не помнит, когда приличествует произносить такое.

Гест возразил, что за скальда себя не выдавал и что не он придумал ходить по пятам за ярлом, ровно кравчий, без всякой пользы.

Эйрик долго смотрел на него. Потом с ледяным спокойствием произнес, что превыше всего ценит в Гесте его бесстрашие.

— Ты человек прямой, искренний, правдивый, — сказал он. — Наверно, я уже говорил тебе, что именно поэтому ты здесь?

— Нет. Ты говорил, что я единственный, с кем ты можешь быть откровенным.

— А откровенным я могу быть только с человеком правдивым, хоть ты и считаешь себя лжецом. Впрочем, ты наверняка понял, что я знаю тебя лучше, нежели ты сам. А теперь, пожалуй, от тебя будет и польза. Ибо я желаю, чтобы ты находился рядом с Хаконом и защищал его по мере сил, причем незаметно, ведь он горд и молод и, скорей всего, попытается исправить свои промахи. Возьми с собою того сокольника и отчаянных братьев, обещай им что угодно, возможно, впоследствии сумеешь сдержать свое слово.

Гест пробормотал, что согласен.

— Но смотри возвращайтесь живыми. Оба. Или ни один.

Гест опять не удержался и спросил, неужто и Хакону одному нельзя возвращаться, живым. По лицу ярла скользнула тень недовольства.

— Да, ты только с виду простак, — сказал он. — И я хочу, чтобы, когда все кончится, ты вместе со мною совершил паломничество в Румаборг. А теперь можешь идти.

Гест недоверчиво посмотрел на него.

— Господь велик, — пробормотал он, направляясь к двери, и на пробу несколько раз перекрестился. — Непостижно велик.

Следующие три месяца Гест провел в походе, день и ночь, с друзьями из Хова, с ярловым толстяком-сыном и Торкелем Высоким. Молодого Хакона и впрямь нелегко было держать под защитой, он кидался в схватку в первых рядах, с запальчивым безрассудством и неутомимостью, совсем как отец, что в пешем, что в конном строю, спал тоже мало, проявлял интерес к планированию и организации и на свой живой щит во главе с Гестом смотрел презрительно.

Этот поход складывался примерно так же, как поход на Йорвик, вновь кошки-мышки — Ульвкель уклонялся от серьезного сражения, устраивал засады, совершал короткие неожиданные налеты на ярловы отряды, обыкновенно по ночам, исчезал, а через день-другой нападал снова, в другом месте.

Эйрик быстро извлек отсюда урок, разделил войско на еще более мелкие единицы, до того мелкие, что они скорее походили на приманку, отрядил в них лучших своих людей и приказал им располагаться на привал и пировать-выпивать в густых рощах и в словно бы неохраняемых постройках, позаботившись, чтобы они постоянно держали связь друг с другом, через гонцов и дозорных.

Лишь один раз, западнее Ипсвича, они столкнулись с самим Ульвкелем, но случилось это неожиданно для обеих сторон, ни те, ни другие не успели перестроиться в боевые порядки, вдобавок дело было вечером, и после короткой ожесточенной схватки в кромешной тьме Ульвкель опять сумел улизнуть, не понеся значительных потерь.

Однако на сей раз Эйрик не пощадил пленных. Приказал Дагу и Торкелю перебить целую сотню и для устрашения выставить их головы на кольях в близлежащих городках и весях, а затем самолично — притом, что тамошние предводители клятвенно заверяли его в своей благонадежности — объявил населению, что при малейшем намеке на предательство предаст огню всю Восточную Англию, город за городом, деревню за деревней, убивая всех без разбору.

Следующая сшибка произошла у деревушки Бёрнем, севернее Бранкастера. Но Ульвкель с большей частью войска и тут сумел ускользнуть. Эйрик же на сей раз пощадил пленных. Великодушно помиловал многих воинов датского происхождения, а также кельтов и англосаксов; лекари перевязали раненых, оказали им помощь, после чего, к великому удивлению пленников, ярл отпустил их по домам, а сам продолжил поход на восток и на юг, вдоль побережья, той скалистой равнины, что без малого год назад, ночью на исходе лета, открылась перед Гестом и Хавардом, посылал войско то в одном, то в другом направлении через болотистый край, словно челнок через сырое тканьё, налаживал действия флота, переброску воинов, лошадей, заложников и раненых и мало-помалу подчинял себе область за областью, город за городом.

Пленных он по-прежнему щадил, отпускал на свободу, в результате многие из них снова брались за оружие. После небольшой стычки при Хемсбю, опять-таки на побережье, среди раненых уже в третий раз обнаружился некий человек средних лет, малорослый, лысый. Ранен он был в спину и в ногу. Эйрику доложили о нем, он подошел и спросил, как его зовут.

— Крокслер, — ответил тот.

— А ты терпелив, — заметил ярл. — Ты человек Ульвкеля?

— Да. На вечные времена.

— Ульвкель — великий воин и достойный противник, — произнес ярл. — Поэтому ты наверное понимаешь, что выбора у меня нет.

Крокслер кивнул, только сказал на своем странном смешанном наречии, что есть у него одна просьба: пусть его поставят лицом к морю, чтобы, покидая сей мир, он мог видеть то же чудо, какое увидел, когда пришел в него, ведь он родился на этом побережье и сражался за эту землю и ее гордого защитника, Ульвкеля.

Ярл сказал Дагу исполнить просьбу Крокслера; казнь состоялась в присутствии всех остальных пленников, которым затем даровали пощаду.

Тою же ночью Гест окончательно уверился в одном деле, странном и весьма щекотливом. Он встал с ощущением удушья, подошел к костру, возле которого, негромко разговаривая со своими людьми, сидел молодой Хакон, и обратился к нему таким же вкрадчивым тоном, каким обращался к его отцу, когда хотел поставить на своем; юнец тоже не устоял.

— Что я могу для тебя сделать? — учтиво спросил Хакон, отойдя на несколько шагов от костра.