Валентин Пикуль - На задворках Великой империи. Книга вторая: Белая ворона

• Название: На задворках Великой империи. Книга вторая: Белая ворона
• Автор: Валентин Пикуль
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2005

«На задворках Великой империи» – один из ранних романов В.С. Пикуля. Это панорамное повествование о жизни провинциального российского города в вымышленной, но вполне узнаваемой Уренской губернии в начале XX века. Произведение написано в духе сатиры М.Е. Салтыкова-Щедрина, одного из любимых авторов Валентина Саввича. Замысел романа и образ главного героя – князя Сергея Яковлевича Мышецкого – возник у писателя в результате длительного и внимательного изучения архивных документов Государственной думы.

---

На этой бутылке Сергей Яковлевич и остановил свой выбор.

– А что? – спросил Андрюша. – Чай, в червонец потянет?

– Последний раз, – делился своими знаниями Мышецкий, – такую бутылку купил у них сам кайзер Вильгельм и никому не дал выпить. Вот уже восемь лет – написано так – он к ней прикладывается.

– Ну, мы растягивать не будем. Мы, слава богу, не кайзеры!

Из люка рабочие ресторана осторожно, словно бомбу, вынули ивняковую корзину. Поставили между ног. Соммелье тем временем водрузил на стол «бояр-рюсс» какой-то станок. Вроде лафета. С прицелом. И бережно потом, как младенца, вынес из корзины замшелую бутыль. С горлышка ее свисали старинные печати.

– Как в банке! – заметил Андрюша. – Приходи, кума, любоваться!

Бутылку, словно снаряд, наклонно вставили в пушку станка, и соммелье воззвал к терпению Андрюши, пока вино не отдохнет после векового подвального холода. Ждали… Потом виночерпий зажег свечу, поставил ее перед горлышком бутылки. Станок заработал, и бутыль, освобожденная от печатей, стала медленно склоняться над бокалом. Соммелье, прищурив один глаз, зорко следил за чистотою винной струи, резво бежавшей мимо пламени. И лился торжественный кристалл. Сама древность. Аромат веков…

Теперь можно пить. Сергей Яковлевич поднес бокал к губам.

Но тут, в дальнем конце зала, в потемках, вдруг увидел Виктора Штромберга, зубатовца. Того самого… Витьку!

Андрюша кайзера давно обогнал. Мышецкий, безо всякого удовольствия, тоже проглотил бокал. До аромата ли тут, когда вот прямо здесь, живой и теплый, сидит Витька! Пальцы ерзали по столу, жамкая скатерть. Будь это в родимой России, так просто – свистнул бы полицию. А тут?.. Однако напакостить этому мерзавцу следует.

– Знаешь, кто это? – показал Андрюше на Штромберга. – Это вредный человек. Ты его бойся… Пей!

Успокоился. Поглядел опять. Штромберг играл теперь завидную роль богатого туриста. «Бояр-рюсс»! А напротив него, блистая чешуей платья, сидела «змея». Особая порода проституток, когда с детства женское тело массажами и припарками превращают в узкую тростинку. На Руси про таких говорят: кожа да кости. Но кому-то нравится… Вот и Витька, по всему видать, был очарован.

Сергей Яковлевич отложил в бумажник сто франков сразу:

– Гарсон! Отнесите за тот стол и покажите содержимое даме.

Андрюша уже достиг состояния «птички».

– Слушай, – сказал, – а по шее не накидают? Здесь же республика! Чего пристаешь? Наверняка министерша какая-то.

Гарсон вскоре вернулся, протянув князю бумажник.

– Но иностранец, с которым пришла эта дама, добавил два «колеса»… Вам так нужна эта дама, мсье? – спросил гарсон.

Два «колеса» – всего десять франков. Штромберг скуп! И князь широким жестом бросил в бумажник еще десять «колес».

– Покажите даме это, – велел. – А ты, Андрюша, пей, пей!

Чудо-ребенок, уже освоясь со станком, сам крутил винт. Мигал на свечку, целился, вино текло. Кайзер был посрамлен. Сергей Яковлевич, вытянув шею, наблюдал издали, как поведет себя Штромберг – вор! Вот он, скупердяй, заволновался, что-то доложил, и гарсон опять вернулся – с бумажником и улыбкой:

– Эта дама нужна сегодня не только вам, мсье.

– Передай ей, – рассердился Мышецкий, – что она получит сколько ей угодно, только пусть пересядет к нам… А ты, Андрюша, пей и дальше, ты мне нужен в форме льва!

– Да на кой ляд? – горячился Легашев. – Ее-то? Тьфу… И не согреешься с такой… Да и разве ж это зад?.. Тьфу!

– Зато министерша! – сказал Мышецкий.

Он подкрутил винт, чтобы вино текло энергичней, и «птичка» превращалась во «льва» скорее, нежели думал князь.

– Такие деньги… – вдруг заговорил, порыкивая, Андрюша. – А за што? Было бы што пить тут… Дав Туле у нас за такие-то груши бочку на дом прикатят. Да еще поклонятся… Эй, чеаэк!

– Видишь, – показал ему Мышецкий. – Вон, вскочил из-за стола, даму оставил… Знаешь, он как раз и есть тот, кто изобрел чайник с ручкой! Поди же, Андрюша, как самоварный король, и докажи ему, откуда лучше чай пить – из самовара или… Ну, конечно же, не из чайника! Иди же…

Андрюша нагнал Штромберга уже в дверях. И сразу замелькали в воздухе руки и ноги. Белые панталоны зубатовца болтались штрипками. Будущий гласный вышибал Штромберга по всем правилам Купеческого клуба. Месть за электрический чайник была ужасной!.. Будущее должно принадлежать самовару! Это же ясно и так. Но этого не могли понять французы, и Мышецкому пришлось взять слово.

– Честные граждане, – сказал он, позвякав бокалом, – разве вы не узнаете своих русских союзников? В России, как известно, отсутствуют элементарные принципы свободы, которой вы, французы, имеете право гордиться. Потому-то, чтобы разрешить спорные вопросы, русские и выезжают за границу… Не надо мешать им!

Вскоре Андрюша вернулся: без манжет, манишка на шее перекручена в жгут, а под глазом – аппетитная посинюха.

– Я же говорил… – сказал он, непонятно к чему.

Повиливая жалкими фасолинами бедер, «змейка» вдруг выросла возле их стола, блестя чешуей, и Мышецкий стал прощаться:

– Я оставляю вас, дети мои. Андрюша, теперь ты можешь пить даже пиво. Больше ничего ей не давай – все получила!..

Утром долго скреблись в дверь, прося, чтобы впустили. Конечно, это был Андрюша, чудо-ребенок и прочее.

– Иди, иди, поросенок, – впустил его Мышецкий.

– А что делать? – взгрустнул Андрюша. – Отправь телеграммку.

– Неужто чист?

– Аки голубь.

– Ну, пиши. Отправлю!

Андрюша сочинил так, жалостливо: «Из тюрьмы выпустили, срочно сажают в другую. Высылай на Марсель на великое дело свободы. Не скупись, привезу подарки». Прочел вслух и спросил:

– Добавить ли чего?

– Добавь: «Крепко целую…»

Отправил. Морем князь отплыл в Алжир.

2

Никаких следов Иконникова с Алисой не отыскал и вернулся обратно в Европу. Разноцветные огни Ниццы наплывали из ночи, уже доносилась музыка прибрежных шантанов, и все тише становился ликующий ропот моря. Думалось в этот момент как-то особенно чисто и ясно: «Все это – лишнее, и надо ехать обратно в Россию, сам от себя не убежишь… Будь что будет!»

Пароход прибыл как раз к отходу последнего поезда в Монте-Карло, где возле рулетки всегда можно встретить дорогих соотечественников, и Сергей Яковлевич пересел с палуби в вагон. К нему сразу подошел итальянец-проводник. Сказал:

– Всего пять франков, и кое-что узнаете о себе. Поверьте, я служу на этой дороге давно и научился угадывать людей…

Мышецкий, чтобы отвязаться, дал ему монету.

– Ставьте! – посоветовал проводник. – Ставьте на двадцать восемь с уменьшением на семерку.

– Спасибо. Но я не играю…

Выходя из поезда в Монте-Карло, Сергей Яковлевич случайно обратил внимание на номер вагона – двести восемьдесят семь: весьма показательно! Но играть он действительно не собирался. Никогда не был охотником, а тем более – игроком. Карты попросту презирал.

И вот он – «Рулетенбург», воспетый в России Достоев­ским и Дершуа! Сколько здесь разорено русских мужиков, разграблено деревень и спущено с молотка родовых имений! Особенно вот в такие сезоны «бояр-рюсс», когда бедную Россию заметало снегами. А здесь цветут пальмы… Теперь уже не продашь мужиков, да и усадебки стоят в тени заброшенных парков, заколоченные досками. Полусгнившие, таинственные! Но «бояр-рюсс» еще живы. Еще рвут с пальцев последний перстенек дедушки, еще вынимают из ушей бабушкины бриллианты… И кружится шарик: вжик – мимо!

Сергей Яковлевич не успел оглядеться, как подошла к нему тверская землячка – баронесса Мальтиц, с глазами, выпученными от застарелой базедовой болезни.

– Евпраксия Федоровна! – обрадовался ей Мышецкий.

Женщина повлекла его за собой, туда, где крутилась рулетка.

– Я взяла слишком высоко, – шептала она страстно, как шепчут слова любви. – Поставила сразу на пятьдесят шесть, и все уже мне ясно…

– Помилуйте, Евпраксия Федоровна, – упирался Сергей Яковлевич. – Я не имею никакой охоты играть…

Тяжело дыша больными легкими, женщина его убеждала:

– Ставьте, ставьте! Я знаю: сейчас-то и начнется…

Она подтолкнула Мышецкого к столу, злобно выкрикнув за него первую цифру – тридцать пять.

– Banko, – был вынужден согласиться Мышецкий.

Мальтиц из-за спины проследила за первым проигрышем князя.

– Еще ниже – на семь! – И со стоном куда-то отошла…

Сергей Яковлевич очутился в положении болвана: все на него смотрели, выжидая. Для начала пошелестел стофранковой бумажкой. Быстро прикинул: тридцать пять минус семь – двадцать восемь. И получилась та самая цифра, на которую советовал ставить и проводник. Забавно! Мышецкий поставил на двадцать восемь, и шарик, долго кружась, пошел на выигрышный круг. «Жммух!» – лопатка крепье, придвинула к нему первую горку кредиток и золота. Чья-то холеная рука, из-под локтя князя, уже забралась в эту вожделенную груду, и спазматиче­ски были скорчены вороватые бледные пальцы. Сергей Яковлевич больно треснул по этой лапе, даже не оглянувшись – кто этот наглец.