Нагаи Кафу - СОПЕРНИЦЫ

• Название: СОПЕРНИЦЫ
• Автор: Нагаи Кафу
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-352-01499-1

Роман «Соперницы», закопченный Нагаи Кафу в 1917 году и впоследствии занявший свое место в ряду шедевров японской литературы XX века, — пожалуй, одно из самых ярких во всей японской литературе описание быта гейш «эпохи электричества и телефонов». Имя автора романа, японского писателя Нагаи Кафу, широко известно в мире литературы. В Японии интерес к его личности не иссякает и по сей день. Знают Нагаи Кафу и зарубежные читатели, главные его книги переведены на английский, французский и немецкий языки. В России же с творчеством писателя почти незнакомы. Настоящее издание призвано изменить сложившуюся ситуацию и приоткрыть для русского читателя мир классика японской литературы, певца «мира ив и цветов».

---

После окончания школы он вместе с несколькими товарищами обманул одного глупого сынка именитых родителей и выманил у того деньги на издание нового литературного журнала. Занимаясь делами этого журнала, он публиковал там не только свои стихи, но и многочисленные пьесы, повести — все, что угодно. Так продолжалось три или четыре года, и неожиданно к нему пришла слава беллетриста.

Амбиции Ямаи распространялись и на театр. Умело используя завоеванную славу литератора, он создал труппу, набрал туда актрис, сам тоже выступил в качестве актера, и они дали несколько представлений переводных западных пьес. Однако газетчики разоблачили его скандальную интрижку с одной из артисток и неуплату по счетам: владельцу театра, изготовителям париков, костюмерам, бутафорам… В результате театральный люд стал избегать Ямаи. Лишившись поддержки, он вынужден был бросить свое начинание и вернуться к прежней деятельности, литературной.

Хотя господину Ямаи уже исполнился тридцать один год, у него, как у двадцатилетнего студента, не было ни дома, ни жены. Он кочевал по пансионам, ел и спал в долг где придется — словом, жизнь вел богемную. Даже вопрос о том, что станется с ним в будущем, который при виде Ямаи невольно приходил в голову посторонним, сам он со спокойной душой игнорировал.

Ямаи жульничал и не возвращал долги не только в пансионах. Если в издательстве ему давали за рукопись аванс, то он либо вовсе не писал обещанной книги, либо после её публикации тут же нес рукопись в другое издательство продавать вторично. Частенько он злоупотреблял дружбой и, чтобы увеличить объем издаваемой под собственным именем книги, без спроса вставлял туда что-нибудь из написанного знакомыми. Он жульничал в европейских ресторанах, табачных лавках, портняжных мастерских, а уж в чайных домах и вовсе надувал всех как мог — и в Симбаси, и в Акасака, и в Ёситё, и в Янагибаси, и даже в Яманотэ. При этом обманутые им гейши и служанки чайных домов никогда не требовали от него возвращения долгов, даже если лицом к лицу сталкивались с господином Ямаи в театре. В этом случае они, наоборот, старались поскорее скрыться, опасаясь, что стоит им по оплошности раскрыть рот, как будет еще хуже: он снова явится и снова обманет. Кто уж пустил прозвище — неизвестно, но потихоньку все звали господина Ямаи «господином-всегда-сплутую» — Идзумо Таосю. Слова «всегда сплутую», которые звучат как «ицумо таосу», переделали на манер псевдонима, приличествующего автору пьес.

Однако же, хоть и говорится, что мир тесен, он все еще достаточно велик. И хотя мир наш кажется жестоким, в нем по-прежнему есть место великодушию. Даже среди гейш и актеров кое-кто продолжал не замечать, каким опасным и вероломным человеком был Ямаи. И раз, и два пав жертвой обмана, они принимали это с благодушием, мол, что поделаешь с этими художниками и писателями… А кое-кто еще и жалел обманщика! Кроме того, были люди определенного типа, которые все о нем знали и втайне относились к нему настороженно, однако искали знакомства с такими вот низкими субъектами. Они находили для себя интерес в грязных россказнях Ямаи, поскольку сами подобных вещей никогда не посмели бы вымолвить. Подобные люди, и среди них Сэгава Исси, держали Ямаи за шута, поили и угощали его.

Не успел Ямаи встретиться с Сэгавой, как тут же продал ему копию журнала «Венус» с голой женщиной на обложке. Сэгава пришел от этого в игривое настроение:

— Ямаи-сан, не появилось ли в последнее время в кино чего-нибудь особенного, интересного? Не будет ли, как в тот раз, особых просмотров «только для членов клуба»?

— Просмотр будет. Только в этот раз не я его организую.

Словно что-то вдруг припомнив, Ямаи заглянул Сэгаве в лицо:

— Вы ведь знаете, наверное, сына владельцев «Китайского мисканта», дома гейш в Симбаси? Вот он и есть организатор.

— Сын владельцев «Китайского мисканта»? Нет, я его не знаю. Я знал другого их сына, который несколько лет назад умер, — Итикаву Райсити. А что, еще были сыновья?

— Я говорю про младшего брата Райсити. Он самый настоящий законный наследник «Китайского мисканта», но говорят, что отец уже давно лишил его крова и прав состояния. Он еще молод, ему двадцать два или двадцать три года. Но это истинный гений порока. Куда уж до него таким, как я! Ямаи принялся подробно рассказывать о младшем сыне старика Годзана.

14 АСАКУСА

Ямаи Канамэ познакомился с сыном владельцев «Китайского мисканта» в Асакуса, в одном из питейных заведений квартала Сэндзоку. Обычно Ямаи не только на обратном пути из театра или после пирушки, но даже днем после деловой встречи никогда не мог прямиком пойти в свой пансион. Едва лишь начинали брезжить сумерки, он сразу пускался в бесцельные скитания по улочкам увеселительных кварталов. Случалось, что в чайных домах ему вежливо отказывали, ссылаясь на старые долги, а чтобы отправиться в веселые кварталы Ёсивара или Сусаки, у него не было денег даже на рикшу, хоть наизнанку карман выворачивай. В такие дни ему случалось спьяну заночевать в самых мерзких притонах. Конечно, открыв с утра глаза, он чувствовал порой и раскаяние, и стыд. Но за долгие годы развратной, неприкаянной жизни тело его уже не подчинялось контролю разума и воли. Разнообразные оттенки переживаний по поводу этой своей слабости он изливал в пятистишиях танка, составленных из таких новомодных фраз, как «печали плоти» и «горечь поцелуя». Без малейшего стыда он обнародовал все это в произведении, которому дал название «Искренние признания о моей жизни». На его счастье, «признания» были горячо встречены в литературных кругах, где вечно гоняются за новизной. Какой-то критик скоропалительно заявил, что истинно новым поэтом нового века является не кто иной, как Ямаи Канамэ. Так он был объявлен «японским Верденом» и иногда, пребывая навеселе или в чуть приподнятом настроении, сам в это верил. Во имя писательского честолюбия Ямаи нарочно старался телесно пасть как можно ниже, чтобы почувствовать себя декадентом. Образование его исчерпывалось с трудом законченной средней школой, поэтому весьма сомнительно, чтобы он знал иностранные языки. Однако в его собственном сознании правда и ложь перемешались, и постепенно он уверился в том, что похож на писателей Запада.

Два или три года назад он заболел дурной болезнью и, когда дошел уже до стадии шанкров, в какой-то книге прочитал, что французский писатель Мопассан от этой же самой болезни лишился рассудка. Оказавшись жертвой одинаковой с Мопассаном напасти, Ямаи ощутил не только страх и глубочайший стыд, но также и кипучий творческий подъем, сложив десяток искусных стихотворений танка под общим названием «Йодоформ». Это произведение также вызвало благоприятные отклики в литературных кругах, и, пустив полученный гонорар на лечение своего сифилиса, Ямаи даже вопреки обыкновению сполна рассчитался с врачами.

На задворках площадки аттракционов «Ханаясики» в парке Уэно, на берегу зловонной сточной канавы, есть одно питейное заведение, над которым горит фонарь с названием «Цурубиси». Когда Ямаи не имел средств на гейш в доме свиданий и не мог себе позволить путешествие в кварталы Ёсивара и Сусаки, он на всю ночь являлся в «Цурубиси». Хозяйку звали О-Сай, и ей было двадцать четыре или двадцать пять лет. Это была высокая женщина с хорошими волосами и здоровым цветом лица, что редко встречается у представительниц постыдной профессии. Большие глаза и густые брови, напоминающие очертаниями два далеких холма, компенсировали даже такие изъяны её широкого лица, как плоский нос и неопрятный рот, на эту женщину хотелось взглянуть еще и еще раз.

Однажды утром, возвращаясь из квартала любви Ёсивара, Ямаи случайно забрел в заведение О-Сай. Он увидел, как в ночном кимоно, надетом на голое тело и неряшливо подхваченном узким пояском, О-Сай пила сакэ и жарила вяленую макрель на длинной узкой жаровне, стоявшей у входа в заведение. Напротив О-Сай, по другую сторону низкого столика с ножками в виде звериных лап, сидел приятной внешности бледный молодой человек лет двадцати трех, в коричневом клетчатом кимоно из какого-то дешевого шелка.

Заметив Ямаи, О-Сай встрепенулась, бросилась к нему и заключила в объятия:

— Ну, это чересчур! Негодный патрон, только теперь явился! Ладно уж, садитесь-ка! Сейчас поднесу вам вина… — Она чуть не сбила его с ног, усаживая за низкий столик.

Взглянув по сторонам, Ямаи понял, что молодой человек уже куда-то бесследно растворился. Мешая медные и серебряные монеты, Ямаи кое-как набрал одну иену, протянул её хозяйке и бочком-бочком выскочил на улицу — все равно что сбежал.

Выйдя на солнечный свет и ощутив дуновение ветра, Ямаи пришел в совершенно иное расположение духа. Так забывают про мучивший минуту назад голод, стоит лишь желудку наполниться. Невозмутимо зажав под мышкой тросточку, он прогуливался под деревьями, пока наконец не остановился. Раскуривая сигарету, он начал разглядывать высившееся прямо перед ним здание храма богини Каннон, и при этом у него был вид человека, который и сам не чужд искусства.