Даниэл Уолмер - Багровое око

• Название: Багровое око
• Автор: Даниэл Уолмер
• Издательство: Северо-Запад пресс
• Жанр: Героическая фантастика

Приключения Конана и его спутника на Черном континенте, южнее реки Стикс. Колдунов и злодеев там оказалось меньше, чудес — больше…

---

— Об этом не беспокойся. Впрочем, тяга к золоту и драгоценностям никогда не была и не будет твоей главной страстью. Разве не так? Даже когда ты был заморанским воришкой или грабил почтенные купеческие парусники вдоль западного побережья… Если бы тебе дали золотой дворец и усыпали до глаз драгоценными камнями, ты бы смог успокоиться?

Киммериец прикинул мысленно.

— Пожалуй что нет. Заскучал бы без звона мечей, без веселой игры в гляделки со смертью.

— Да, ты, пожалуй, раздал бы все золото, если бы оно мешало тебе упиваться хмелем битвы и обращать в бегство орды врагов… А вот эта линия рассказывает о женщинах… самая верхняя, плодоносящая ветвь сердца. Как видишь, плодов на ней очень много, но все они не слишком крупные. Впрочем, одна женщина привяжет тебя к себе надолго и прочно. Вот только встретишься ты с ней не скоро, почти через двадцать лет… О твоем уме говорит вот эта линия, пересекающая ладонь посередине, точно глубокая царапина. Она прямая, как лезвие твоего любимого меча, но конец, ее, истончаясь, уходит за тыльную сторону ладони. Что это означает, подумай сам… Вот эта линия, словно копье, вонзившееся в холм солнца… она говорит о славе, о блеске, о реве тысяч глоток, которые будут приветствовать тебя… А вот небесный поток, звездопад, вливающийся в реку жизни и дорогу судьбы. Это значит, что, явно или незаметно, но в судьбу твою всматриваются старшие братья и сестры людей. Порой только наблюдают, порой ненавязчиво направляют…

— А ты не из их ли числа? — спросил киммериец напрямик.

Алмена не ответила. Она еще какое-то время рассматривала его ладони, но молча. Потом подняла глаза.

— Сильная книга. Читать ее увлекательно, страшно и тяжело. Долго еще, наверное, будут стоять у меня в ушах ее звуки. Лязг мечей… хрипы коней… стоны убиваемых и раненых… крик огромного зверя, жившего в озере, пронзенного мечом в затылок… туземный там-там, под рокот которого тихо покинуло этот мир целое племя, загубленное ненароком…

— Там и это написано? — спросил Конан с недоброй усмешкой.

— И это. И еще многое. Но я, пожалуй, оставлю вас до завтрашнего утра. Надеюсь, вы не обидитесь? Если я тотчас не окунусь в воды моего заветного озера, эти хрипы, стоны и вопли могут стать постоянным моим наваждением.

— Или мне послышалось, что помимо криков и стонов там нацарапано еще кое-что?.. — угрюмо сказал киммериец.

— О, конечно! Удивительно богатая рука. Не обращайте на меня внимания! Порой я сама не рада, что чувствую все так остро…

Она хотела было подняться с травы, но Шумри, до сих пор молчавший, удержал ее за руку.

— А я? Обо мне разве ты ничего не расскажешь?.. — спросил он с мольбой и обидой.

Алмена рассмеялась и легонько провела ладонью по его взъерошенным волосам с густой проседью, словно присыпанным белой пылью степей и песком пустынь.

— Конечно же, расскажу! И по руке, и по глазам твоим, по которым читать так же легко, как по перистым облакам на небе или по рыбам в прозрачной воде. Но только завтра. Завтра я буду разговаривать с вами уже не вместе, но с каждом по отдельности, и вы сможете спросить меня, о чем захотите.

Она опять хотела встать и покинуть их, но какая-то мысль задержала ее. Алмена повернулась к Конану.

— Рисунок на твоих ладонях — это книга только одной твоей жизни, теперешней. Если ты разрешишь, я бы взглянула на картину всей цепи. Каждое звено ее — одна твоя жизнь на этой земле. Эта цепь тянется из смутных глубин прошлого в зыбкий туман будущего. Подробности рассмотреть невозможно, но общее направление уловить я сумею. Рисунок этот запечатлен на левой ступне. Да-да, на грубой ступне, которой ты попираешь землю.

Конан пожал плечами.

— Смотри, если хочешь. Я только смою с нее песок и пыль.

Он дошел до озера и тут же вернулся. Кряхтя, уселся в ту самую позу, которую обычно предпочитала Алмена: скрещенные ноги, прямая спина, — так, что подошва левой ступни оказалась на правом колене.

— Пыль… — задумчиво произнесла женщина, разглядывая узор линий, не таких глубоких и четких, как на ладонях, напоминающих паутинную сеть. — Есть еще другая пыль, незримая, которая не пачкает, но шлифует… Алмазная пыль Пути… Она прикасается не к ступням, но к сердцу… к душе. Словно ювелир, который работает над одним камнем столетия и тысячелетия, пока блеск его не станет подобен чистому свету звезды…

— Блеск звезды, на которую отправляется душа после смерти, тем ярче, чем больше человеческих глаз съедено за время земного существования, — повторяя чьи-то слова, произнес Конан.

Алмена взглянула на него удивленно и непонимающе.

— В это верят туземцы, — пояснил тот.

Она покачала головой с грустной улыбкой и поднялась с травы.

— Разве ты ничего мне не скажешь? — удивился киммериец.

— Нет, — мягко отказала она. — Еще не время. Может быть, потом, в следующую нашу встречу. Во всяком случае, хорошо, что я догадалась посмотреть на твою ступню. Вопли, стоны и крики в моей голове стали намного тише.

Глава 4. Только для Шумри

Скажи мне, Алмена, отчего мне все время кажется, что я уже был здесь когда-то? В твоем странном лесу на краю света я чувствую себя так, словно вернулся на родину, полузабытую родину, после многих годов странствий.

— Это и есть родина. Вернее, она очень похожа на родину, общую для всех людей. Но мало кто о ней помнит. Ты — один из немногих, кто сохранил смутные воспоминания о ней в своем сердце. Может быть, именно потому ты и пришел сюда. И первый шаг в эти края ты сделал давно, еще в детстве. Когда душа твоя содрогнулась от вида человеческой крови, когда рука твоя отказалась убивать.

Они беседовали в одном из «дворцов» Алмены — на высоком, поросшем душистой травой берегу над темно-зеркальным прудом с голубыми лотосами. Закатное солнце круглым пятном расправленного золота отражалось в воде.

Полная тишина стояла вокруг. Ни всплеска рыбы, ни посвиста птицы, ни шороха ветра в листве. Шумри подумал, что еще никогда в жизни не слышал такой неземной тишины, охватывающей со всех сторон, словно вода в глубине океана. Еще более странное наблюдение пришло ему на ум: они разговаривают уже очень долго, он успел рассказать и о детстве своем, и о юности, и об Илоис, и о всех своих странствиях… а оранжево-блестящий диск солнца на синеющем небе не сдвинулся ни на пол-ладони. Солнце словно зависло, не желая покидать их и опускаться за пушистые кроны деревьев.

— Мне кажется, время остановилось, — не веря себе, прошептал Шумри.

— О нет. Время не остановилось, оно течет себе по-прежнему. Просто мы из него вышли. Там, где мы с тобой сейчас, времени нет.

— А… зачем это?

— Чтобы ты мог рассказать все, что у тебя на душе, не заботясь о времени. Чтобы Конан не успел соскучиться, пока мы тут беседуем. Впрочем, наверное, ты устал от полной тишины и недвижности воздуха. Давай вернемся.

Она на мгновение задержала дыхание, и тут же Шумри услышал, как переговаривается в ветвях ветер, как мелкие волны шелестят о прибрежную гальку.

— А можно, мы еще немного поговорим? — спросил он.

— Конечно.

— Я хотел спросить тебя обо всем. Теперь ты знаешь все про меня. Могу ли я, имею ли я право встречаться с ней, напоминать о себе, молить о прощении? Она, верно, давно уже замужем, и наша любовь похоронена в глубинах памяти, как детский сон.

— Она замужем, но она все помнит. Ты не только можешь, ты должен встретиться с ней, и лучше сделать это поскорее.

Алмена привстала и сорвала с ближайшего дерева несколько орхидей на длинных стеблях, желто-зеленых, с причудливо вывернутыми лепестками и дурманным запахом. Она сплела из них венок и водрузила на голову немедийца, любуясь его смущенной физиономией. Потом сняла венок, распустила цветы и отнесла к озеру, осторожно погрузив концы стеблей в мелкую прибрежную волу.

— Эти цветы очень гибки, — сказала Алмена. — Из них можно сплести все, что угодно. К тому же, они очень живучи. Если поставить их в волу и послать небольшую искру жизни из кончиков пальцев, они пустят корни и вскоре превратятся в молодые тоненькие деревья… Но видишь ты те цветы голубого лотоса?

Шумри кивнул.

— Я не буду их рвать, но ты поверь мне: из них невозможно сплести венок. Их стебли сломаются, но не согнутся. И оживить их, если они сорваны, я тоже не смогу, как бы ни старалась. Есть девушки-орхидеи, но твоя Илоис не из их числа. Она похожа на голубой лотос, Предательство любимого человека — такой удар, от которого не может оправиться ее душа. Илоис умирает.

— Илоис умирает?! — переспросил немедиец, не веря своим ушам. — Но ведь прошло десять лет!

— Она умирает постепенно. Ни один врач не объяснит ее мужу и отцу, отчего она с каждым днем становится все худее и печальней, отчего даже улыбки собственных детей не могут вызвать у нее смех.