Даниэл Уолмер - Багровое око

• Название: Багровое око
• Автор: Даниэл Уолмер
• Издательство: Северо-Запад пресс
• Жанр: Героическая фантастика

Приключения Конана и его спутника на Черном континенте, южнее реки Стикс. Колдунов и злодеев там оказалось меньше, чудес — больше…

---

Немедиец кивнул и склонился над ней еще ниже.

Там-там уже не рокотал, но шелестел еле слышно. Шумри поднял было голову и взглянул на поляну, но тотчас опустил ее. Он не хотел, не мог смотреть на самые последние мгновения жизни племени, Замерли все. Маленькие дети застыли, прижавшись к своим матерям. Замерли все музыканты, опустив головы в колени и обхватив их руками. Только последний музыкант медленными, угасающими движениями касался кожи барабана…

Неожиданно древний старец с волосами до колен, собеседник умерших и нерожденных духов, встал на ноги и воздел к небу руки. Замолк последний там-там.

Шумри не сводил глаз с лица Айя-Ни. С последним звуком там-тама она глубоко вздохнула. Он почувствовал этот вздох — легкое, теплое дуновение — на своих приоткрытых губах.

Глава 8. Среди Людей Леопарда

Шумри не сумел бы потом рассказать, о чем он думал и что чувствовал в те часы и дни. Он просто греб и греб, с рассвета до стремительно падавшей на джунгли ночной темноты, а затем проваливался в короткий, не дававший ни отдыха, ни расслабления, сон. Во сне он снова и снова содрогался от предсмертного крика озерного бога, хохота Конана, умирающих звуков там-тама…

Он был благодарен киммерийцу за то, что тот все время молчал. За исключением самых необходимых фраз, он также не произносил ни слова. Целые дни проходили в молчании, нарушаемые лишь звуками тяжелого дыхания, со свистом рвущегося из груди Шумри, не привыкшего к долгому физическому труду, да всплесками весел.

Грести теперь было необязательно — они плыли вниз по течению, и можно было лишь править веслом, но немедиец напрягал мышцы спины и плеч, стремясь как можно скорее оставить далеко за собой опустевшее селение ушедших вслед за своим богом бесхитростных детей, так любивших танцы, яркие перья и звон костяных колец…

Безымянная речка, по которой он плыл, брала начало в том же озере, что и великий Стикс. Правда, текла она не на юг, а на юго-запад, но Шумри, лишенный выбора, не колеблясь, направил пирогу по ее водам.

В течение пяти дней по берегам не встречалось ни одного признака человеческого жилья. Утром шестого дня, заслышав шорох в кустах на берегу и слабый скрип натягиваемой тетивы, Шумри мгновенно бросил весло, встал во весь рост, едва не перевернув при этом пирогу, и поднял вверх открытые ладони. Он несколько раз прокричал на языке Детей Ба-Лууун: «У меня нет оружия! Я не хочу войны! Я прошу у вас помощи!»

Быстрая реакция и тонкий слух спасли их с Конаном. Увидев беззащитные ладони и услышав слова на знакомом языке, туземцы опустили луки и вышли из своего укрытия. Спустя недолгое время путники обрели временный кров в селении Людей Леопарда, как называло себя это новое, встретившееся на их дороге племя. Люди Леопарда с первого взгляда очень походили на детей озерного бога: такие же низкорослые, буйно курчавые, питавшие слабость к ярким перьям и костяным украшениям. Но, как выяснилось очень скоро, были не в пример суровее и воинственнее. Мужчины почти не расставались с луками и каменными топорами. Глаза их глядели на чужеземцев настороженно и недоверчиво. Впрочем, лед немного растопили монеты Конана — их еще оставалось достаточно в его дорожном мешке. Цену золота туземцы, конечно, знать не могли, но веселый блеск солнечных кружочков, тонко вычеканенный профиль аквилонского короля безмерно их поразили и позабавили. Мужчины тут же бросились сверлить монеты острыми кристаллами кварца, чтобы продеть их в носы, губы и уши.

Вождю племени — высокому (по туземным меркам), с горделиво расправленными плечами и выпяченной грудью, что придавало ему сходство с длинноногой болотной птицей — предусмотрительный немедиец отвалил целую горсть монет. Он объяснил ему, что его спутник — могучий и знаменитый воин северных земель — повредил спину, упав с кокосовой пальмы. Если кто-нибудь среди Людей Леопарда сможет его вылечить, Шумри оставит племени много веселых желтых монет, а также ряд других интересных и полезных вещиц.

Вождь распорядился, чтобы Конана отдали на попечение старухи-знахарки. То была женщина лет под девяносто; сухая морщинистая кожа и почти полное отсутствие плоти придавали ей сходство со стигийской мумией, но мумией живой и подвижной, сохранившей к тому же превосходные зубы и острое зрение. Когда она вскидывала на Шумри маленькие глазки из-под седых, похожих на пучки иссохшего мха, бровей, тому казалось, что в него втыкают короткие, но очень острые лезвия.

В хижине старухи остро, горько и пряно пахло от всевозможных сухих трав и многочисленных мазей и притираний, хранящихся в мешочках из змеиной кожи, отличающихся друг от друга узором и цветом.

Киммерийца устроили в углу, на ворохе мягких шкур. Поскольку никто из членов племени не выразил ему явных знаков гостеприимства, Шумри ночевал в этой же хижине, позаимствовав у неподвижного спутника пару шкур. Дни же он старался проводить подальше от хижины и ее хозяйки, внушавшей ему невольный страх своими пронзительными глазами.

Неожиданно для себя немедиец полюбил то, к чему не вмел склонности прежде: ставить силки на зверя, ловить руками рыбу в ручье, забираться в поисках сладких медовых сот на самые высокие деревья. И получалось у неговсе не хуже, чем у коренных обитателей джунглей. Каждый вечер он приносил женщинам племени то тушу антилопы, то полную корзину рыб, то груду крокодильих яиц — и с полным правом принимал участие в общих трапезах.

Но не только возросли его навыки охотника, добытчика и старателя — он обнаружил в себе и другие новые и странные привычки. Так, прежде чем послать стрелу в зверя, он на миг вкладывал каменный наконечник в рот, словно уже ел пораженную и зажаренную добычу. А когда ему приходилось забираться в особенно густые джунгли, он привязывал себе на одежду кожу лягушки: став скользким, как это животное, он сможет легко впутываться из самых цепких и колючих кустов.

Как-то раз, раскачавшись на длинной и прочной лиане я перелетев с ее помощью через реку, Шумри с удивлением подумал, что еще пол-луны назад совершить такое для него было бы немыслимо. Что произошло с ним, с его телом, со всей натурой?.. Ему вспомнились последние слова девушки из племени озерного бога: «Ты станешь уметь все то, что умела Айя-Ни…» Неужели и впрямь ее нежная душа вошла в него при последнем выдохе, и все ее дикарские навыки, способности и предрассудки перешли теперь к нему?.. В это трудно было поверить. Поразмышляв основательно, немедиец усмехнулся: помнится, девушка сказала еще, что теперь ее дух устами Шумри будет разговаривать с Конаном. На это как раз и не похоже: по-прежнему он говорил с киммерийцем только в случае крайней необходимости. Нет, видимо, все его новые навыки и туземные привычки — результат гибкости и восприимчивости натуры, изменившейся и приспособившейся, чтобы выжить.

Конан на молчание отвечал таким же молчанием. Только в первый вечер того дня, когда четверо дюжих туземцев перенесли его из пироги в хижину старухи, он обратился к немедийцу, с видимым усилием выдавливая из себя слова.

— Пошли кого-нибудь из них в племя Ба-Лууун. Дай им побольше золота. Пусть разыщут Айя-Ни и скажут ей, что я ранен и что я зову ее.

Шумри отвернулся. Он до сих пор не сказал киммерийцу, что племени Ба-Лууун больше не существует. Но когда-то это сделать все равно придется. Не поворачиваясь, он ответил:

— Айя-Ни нет больше Никого из них больше нет. Конан не произнес ни звука, и немедиец, не в силах делить с ним это молчание, бросился вон из хижины и бродил по джунглям до глубокой ночи.

Каждый вечер старуха-знахарка с помощью Шумри и одного из туземцев осторожно приподнимала тело Конана и переворачивала на живот. Она втирала очень вонючую, похожую на деготь, мазь в какие-то видные ей одной точки на шее, плечах и пояснице варвара. Затем плавными движениями, не касаясь тела, водила ладонями вдоль его спины — вверх и вниз, справа налево, по кругу. При этом она пела. Неожиданно звонкий и сильный для ее возраста голос выводил звуки, то быстрые, резкие и яростные, то нежные, похожие на колыбельные напевы, которые поют своим младенцам все матери на свете. В этом заключалось все лечение. После песни и взмахов ладоней киммерийца снова осторожно переворачивали на спину и оставляли с самим собой.

Дня через три, когда знахарка, окончив очередной сеанс лечения, оставила раненого в покое, Конан снова заговорил:

— Дай мне мой кинжал, Шумри.

Немедиец отрицательно покачал головой. Он был готов к такой просьбе. Тело Конана было полностью неподвижно ниже пояса, руками же, шеей и головой он шевелить мог, хотя и с большим трудом. Возможно, для того, чтобы пронзить себе сердце, сил у него не хватит, но перерезать острым туранским лезвием горло — с этим справится и совершенно лишенный сил человек.