Анна Оуэн - Стальное зеркало

• Название: Стальное зеркало
• Автор: Анна Оуэн
• Жанр: Фэнтези

Четырнадцатый век. Это Европа; но границы в ней пролегли иначе. Какие-то названия мы могли бы отыскать на очень старых картах. Каких-то на наших картах не может быть вовсе. История несколько раз свернула на другой путь. Впрочем, для местных он не другой, а единственно возможный и они не задумываются над тем, как оказались, где оказались. В остальном — ничего нового под солнцем, ничего нового под луной. Религиозные конфликты. Завоевательные походы. Попытки централизации. Фон, на котором действуют люди. Это еще не переломное время. Это время, которое определит — где и как ляжет следующая развилка. На смену зеркалам из металла приходят стеклянные. Но некоторые по старинке считают, что полированная сталь меньше льстит хозяевам, чем новомодное стекло. Им еще и привычнее смотреться в лезвие, чем в зеркало. И если двое таких встречаются в чужом городе — столкновения не миновать.

---

Королю очень хотелось взбрыкнуть, задурить и сослать де ла Валле к чертям в родовое южное поместье, чтоб носа не высовывал, чтоб сидел и молился Господу за то, что уцелел — и учился вести себя.

Но он же уедет. И будет там сидеть с молодой женой в свое удовольствие. И растить детей. И не вспоминать, как выглядит столица. И у него это на лице написано. Не хотите — не надо. Я-то обойдусь. И правда, обойдется. Пьер… Пьер не мог бросить дело, армию, людей, которые от него зависят. Этот может. Не по безответственности, конечно нет. Просто он считает, что от беспомощного от него равный толк, что здесь, что в ссылке.

Этот мальчик не хочет ничего дурного, в тридцатый раз напоминает себе Людовик. Он не хочет ни положения фаворита, ни власти надо мной, ни титулов, ни владений ни наград. У графа де ла Валле все это есть. Первый по знатности дворянский род в стране, богатый и владеющий большими землями — и традиционно считающий, что это все лишь инструменты для служения державе и своему королю. Именно в такой последовательности. Иногда короля можно вычеркнуть вовсе — как покойного дядюшку. Не вычеркнуть даже, а считать чем-то вроде стихийного бедствия, которое все равно нужно обращать на пользу державе и сдерживать там, где получается. Жан де ла Валле хочет только наводить порядок в стране — и у него много дельных идей, а там, где они становятся завиральными или преждевременными, его можно окоротить… где не получится у меня, там сумеет Клод — или можно просто запретить. Он никогда не будет бунтовать. Обольет презрением, проест плешь, будет долбить рогом в стену, пока стена не рухнет — но не устроит ни заговор, ни восстание.

Но до чего же невыносимая опора трона вышла…

В отличие от Клода этот по кабинету не бегает. Стоит, докладывая из полупоклона, словно замер в танцевальном па, и при этом ухитряется нависать, словно покосившаяся башня.

Вот посадить бы его на мое место и заставить терпеть все это. Терпеть — и не взрываться. И кивать. И одобрять нужное. И закрывать глаза… да какого черта я должен закрывать глаза на тон? Эта опора престола в два раза моложе меня.

— Мы благодарны вам за верную службу, граф. Мы рады числить вас среди тех, на кого мы можем положиться. Мы рассмотрим ваши советы на досуге и, полагаю, частью из них с удовольствием воспользуемся.

Опора трона смотрит исподлобья лазурно-синими глазами, кланяется подобающим образом, и выглядит в очередной раз недовольной. Наверное, хотел, чтобы все его предложения и требования были одобрены немедленно. Обойдетесь, юноша. Подождете. Господин коннетабль отпустил вас с докладом на неделю — вот и проведите Рождество с семьей, а перед отъездом мы еще раз побеседуем.

Полагаю, к тому времени, вы уже осознаете, где именно совершили ошибку. И будете готовы ее исправить. В конце концов, вы неглупый молодой человек. И не такой уж молодой молодой человек для своих лет. Просто на вас свалилась слишком большая ответственность. Я могу это понять. Но не стоит давать другим почувствовать, сколь тяжкое бремя вы несете. Они могут и посмеяться над вами.

Во дворце никогда не бывает тихо. Прислушиваешься к шагам уходящего де ла Валле — и слышишь еще сотню других звуков. Птица за окном бьет крыльями, прокашливается в кулак гвардеец, скребется за обивкой обнаглевшая крыса, далеко в коридоре гофмаршал двора распекает нерадивого пажа, хотя ему это не по чину, ржет лошадь в дворцовой конюшне, трещит свеча… все это складывается в ритмичный гул сродни тонам сердца. Медики по этим тонам различают болезнь и здоровье. Его Величество задумывается ненадолго, потом приходит к выводу, что дворец пребывает в добром здравии, а двор — в некотором порядке.

Сегодня длинный утренний прием, опять вздыхает король. Потом всю неделю — праздник. Служба, балы и большие торжественные выходы. А потом целый месяц — подготовка к бракосочетанию. Наконец-то. Но почти весь месяц он не увидит Жанну — не положено, царственные супруги не должны ни встречаться наедине, ни тем более проводить время в уединении. Ладно, это можно вытерпеть. Теперь вообще многое можно вытерпеть — и разрешение для Маргариты наконец-то получено, и Его Высочество посол убыл из Орлеана.

Убыл. Выбыл. Уехал. Домой, заниматься своими делами. Замечательно. Его не нужно видеть, с ним не нужно разговаривать, ему не нужно быть благодарным — а ему же у нас все, все поголовно кругом обязаны. Всех оплел за эти девять месяцев, никого не пропустил. Все-таки я был прав с самого начала, а Пьер ошибался. Нечисть. А в другом прав был он — обошлось. Интересы совпали и все обошлось. А обязательства, ну что обязательства. Все знают, чего они в политике стоят.

Может быть, он и вправду не хотел ничего, кроме собственной войны — громкой, красивой и победоносной. Осада Марселя такой не стала. Город пал и не был отбит, но и успешное противостояние де Рубо — достаточная проба сил для молодого человека, еще никогда в жизни не командовавшего ничем, кроме личной гвардии. Сомнительная слава старшего брата еще не скоро будет забыта, но на нынешней основе можно строить совсем другую репутацию.

Но чтобы всерьез поверить в то, что господину Корво была потребна такая малость, нужно быть наивным ребенком. Ладно. Хотя я и не думаю, что без него мы не справились бы на юге — скорее уж, успехом мы обязаны де Беллему, — но мы не потеряли ничего, кроме Марселя, а когда я решу вернуть Марсель, то вспомню в первую очередь про Джанпаоло Бальони. Многообещающий командир, Перуджа — самый сильный город на полуострове, да и дело иметь с молодым ромеем более чем приятно. Умен, остроумен, в меру нахален и в меру почтителен…

И хочет от меня только трех вещей — денег, разумных приказов и того доверия, которым облекают наемника. И ни граном больше. А о том, что он — владетель из семьи владетелей, он будет вспоминать дома. А не когда находится здесь под моей рукой.

Странно, думает король Людовик, глядя через узкую прорезь в ставнях на внутренний двор, через который идут гвардейцы, бежит фрейлина Жанны, кутаясь в подбитый мехом плащ, перепрыгивая через мелкие лужицы, — надо же, как странно все обернулось. Первое предсказание той безумицы из Лютеции сбылось в полной мере: марсельская кампания закончилась неудачей. В Нормандии теперь восстанавливать и восстанавливать все порушенное. Толедо еще лет пять будет лелеять обиды. Южный флот нужно отстраивать целиком. Филипп Арелатский с уютом устроился на зимовку в восточной части нашей Шампани. Весной будет война с Франконией — и на суше, и на море. То есть, нас опять ждут две войны, потому что и Арелат будет ломиться вперед, а их нужно выбить обратно. В казне еще не вешается мышь, но уже нечем поживиться крысе…

Я даже не представляю, принесет ли плоды мой брак с Жанной. Мой единственный друг умер, глава моей партии — молодой человек, словно взявшийся сжить меня со свету из самых лучших намерений, а мой пока что единственный наследник — Клод, и этим все сказано. Разве я этого хотел, когда принимал корону? Я знал, что не будет легко — но не так же, Господи, не так, не все сразу, не в один год, первый год правления?

И все-таки я не боюсь. Совершенно. Устал бояться, наверное.

А может быть, привык. И старые страхи… они даже не кажутся смешными. Они просто от другого человека. Или дело в том, что я больше понимаю… и в торговых льготах, и в том, что кому выгодно. И в том, на что хватит сил у Арелата на следующий год — а они не безумцы и не одержимы идеей мести, они хотят надежно, и по возможности чужими руками, но с этим тоже можно справиться.

Я все-таки стал королем — страна меня приняла, и земля приняла, — королем, правителем, а не тираном, я хочу, чтобы Аурелия процветала, и, наверное, она меня слышит. Пророчицы и соседи, бури и черная магия… мы выстоим. Я не стану вторым Живоглотом, потому что не буду бояться…

— Альбийский посол господин Николас Трогмортон, ожидает в приемной, — напоминает дежурный гвардеец. — Соблаговолите его принять?

— Да, да… проводите. — Встреча назначена заранее, и нет никаких причин отменять аудиенцию, и нет никакого желания — Альба вновь наши верные союзники, и за это я признателен господину послу. К тому же он очень приятный собеседник, а из королевских трудов нужно извлекать все мыслимые удовольствия. Непременно нужно.

Вот теперь легко вспомнить, какие здесь омерзительные зимы. Пять лет он не помнил, заставил себя забыть, убедил, что холод — это естественно, да и какой холод, обычная зима на континенте. Холодно дальше к северу — во Фризии, во Франконии, у данов с норвегами… А в Аурелии просто четыре времени года. А не три, как на Большом Острове, и не два как… дома. Можно подумать. Можно сказать. Сэр Николас Трогмортон из Капских Трогмортонов не будет встречать в Орлеане своего преемника, тем более, что тот и сам отлично знает местные веревочки. Вот сейчас он поздравит короля с грядущей свадьбой, расскажет что-нибудь веселое, а потом еще что-нибудь — и еще неделю будет паковаться и сворачивать дела. Потому что, когда год повернет на весну, из Портленда уйдет караван. Домой. И с этим караваном уйдет сэр Николас Трогмортон, губернатор новосозданной Заречной провинции. Человек, к которому Ее Величество сочла возможным обратиться «друг мой». На бумаге.