Полина Бон - Записки фотомодели - стразы вместо слез

• Название: Записки фотомодели - стразы вместо слез
• Автор: Полина Бон
• Издательство: Амфора
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-367-00939-2

Полина Бон – псевдоним известной российской фотомодели.

Роман рассказывает о закулисной стороне жизни «красивых, богатых и знаменитых».

Изображенный на страницах книги мир модельных агентств, подиумов, олигархических вечеринок, дорогих курортов поражает точностью деталей, убийственным сарказмом и безжалостной честностью.

---

Но я не хочу его слушать.

– Это ты не готов, Марк! Только ты! Конечно, я ребенок. Но в моем возрасте это не так страшно, как в твоем. – Я чувствую, как саднит горло и режет глаза. – Ты же великовозрастный мальчик, который играет в игры. Ты живешь в этом клоповнике и убеждаешь самого себя в том, что это нормально. Ты боишься заводить детей и создавать семью, потому что для этого нужно быть взрослым: зарабатывать деньги, нести ответственность за своих близких…

Марк не дает мне договорить. Вскочив с дивана, он стремительно проносится мимо меня в коридор и остервенело сует ноги в ботинки. Перед тем как хлопнуть дверью, он зло выплевывает:

– Деньги! Деньги! Деньги! Ты повернута на деньгах! А это – дерьмо! У меня есть все, что мне нужно. И я не собираюсь тратить свою жизнь на ваши сраные деньги!

Звуковые волны от удара захлопнутой двери еще некоторое время расходятся по квартире. Я сижу на полу, вытирая глаза и растирая лоб, словно хочу, как фокусник, чтобы в моей голове растворился какой-то предмет, находящийся под моими пальцами. Но там только влага от крупных, как стразы, слез.

Глава тринадцатая

Перенесемся туда, где создаются желания и фантазии миллионов читателей глянцевых журналов и посетителей магазинов. На съемочную площадку, где я воплощаю образы, рожденные в голове человека, который выглядит как партизан постъядерной эры. Длинные сальные волосы заправлены под вылинявшую бейсболку с золотым якорем на лбу. Толстая шея в фурункулах с зеленоватыми гнойными головками перебинтована длинным рваным шарфом. Поверх лиловой майки с принтом, изображающим арабскую вязь, надета черная толстовка. Сверху наброшена суконная куртка в клетку со множеством карманов. Толстые ноги затянуты в камуфляжные штаны с таким количеством карманов, что в них можно рассовать приличный боевой арсенал…

Как вы уже, наверное, догадались, это режиссер. Мне даже не нужно обращать ваше внимание на то, что этот мудак сидит на холщовом стуле и чешет яйца. Возможно, вас занимает тот же вопрос, что и меня: их что, всех одевают в одном магазине «Спецодежда для режиссеров»? Я уверена, что в гардеробе любого российского режиссера есть как минимум три обязательные вещи: бейсболка, толстовка идиотского цвета и камуфляжные штаны со множеством карманов. Да, и, конечно, обязательный холщовый стул (желательно с фамилией режиссера, написанной белой краской на спинке, – как будто это вещь, которую специально пометили, потому что она принадлежит больному, зараженному опасным вирусом). В поисках ответа на мучивший меня вопрос я перебрала множество версий. Начиная с гипотезы, что почти все отечественные режиссеры одеваются у одного страдающего маниакально-депрессивным психозом модельера, заканчивая предположением, что их всех вывели искусственным путем в лаборатории на планете, которой правит безумный белый клоун из романов Стивена Кинга. Но все эти объяснения мне не подходили. Секрет этого странного дресс-кода обрушивается на меня внезапно в переходе метро, когда сидящий в коляске инвалид бодро вскакивает на ноги и стремительно удирает от пришедших его прессовать конкурирующих попрошаек.

Это же декорация! Для того чтобы заработать несколько тысяч, попрошайка пользуется каталкой. Для того чтобы заработать миллионы, режиссеру нужен холщовый стул. И кепка. И растянутый свитер. И черные очки. Потому что именно так представляют себе режиссера вчерашние каталы, ставшие продюсерами, и вчерашние мальчики-мажоры, ставшие банкирами и владельцами нефтедобывающих компаний. Это же диснейленд, детка! Глобальный диснейленд, где всё – от титек до храма Христа Спасителя – муляж какой-то несуществующей сказочной страны. В диснейленде нужен именно такой режиссер-зазывала в карикатурной кепке и черных очках, с недельной небритостью и холщовым стулом, прикрученным к заднице невидимыми шурупами.

Все, что происходит со мной на площадках или в студиях, в полной мере обусловлено законами, по которым живет наш диснейленд.

В ожидании озарения свыше, которое должно снизойти на сидящее на холщовом стуле существо с рукой, перебирающей промежность, я стою на холодном полу рядом с ванной, наполненной чем-то темным и плотным, похожим на черный пузырящийся кефир.

– Что ЭТО? – удивленно смотрю я на режиссера и кучку его ассистентов.

– Это нефть, – отвечает он невозмутимо, без тени иронии. – Не переживай, она не вредная.

Я скидываю махровый халат, наброшенный на голое тело, и, отдавая его ассистентке, не слишком уверенно перекидываю ногу через борт ванны и опускаю ее в колышущуюся темноту, сквозь которую не видно дна.

– Надеюсь, она когда-нибудь отмоется…

– Позовешь кого-нибудь, кто тебе поможет, – режиссер озабоченно потирает небритые щеки. – Кстати, если это тебя серьезно беспокоит, у нас есть ацетон и скипидар на случай, если водой не смоется.

Он критически осматривает мою голову, которая торчит над маслянистой, темной как космос поверхностью.

Несколько секунд пристально смотрит на получающуюся картинку, задумчиво потирает висок и подбородок. И, несколько раз вздохнув, произносит:

– Детка, я думаю тебе придется залезть туда с головой!

– Вы что, с ума сошли?! – Я ощущаю, как две таблетки пиразидола, съеденные утром, стремительно теряют свой энергетический заряд и на меня наваливается плаксивость и чувство беспомощности. – Что я потом буду делать с волосами? И эта гадость – я даже не знаю, может, она мне глаза проест… Какого хрена вообще мы тут снимаем?

Мой срывающийся голос действует ему на нервы.

– Кто-нибудь принесите ей воды или что-нибудь выпить! – После чего снова обращается ко мне: – Детка, я не думаю, что ты готова платить неустойку. Ты сюда работать пришла, так же как и все мы, так что давай, не капризничай и погружайся с головой. Это всего на несколько секунд. Ты погружаешься, задерживаешь дыхание, а после встаешь и выходишь из ванны.

После того как выставлен свет и включена камера, я так и делаю. Ощущая себя птицей, попавшей в зону экологической катастрофы, я выхожу из маслянистой ванны, оставляя за собой черный шлейф.

– Дай мне секса! Больше секса! – краснея, надрывается режиссер. – Вот так! Выше подбородок и работай бедрами!

Он корчится на своем холщовом стуле в приступе восторга.

– Дай мне шик, детка! Это же нефть! Нефть – это большие деньги и секс!

Самые непредсказуемые съемки – это съемки для глянца. Никогда не знаешь, что ждет тебя на этот раз. Тебя нанимают для съемок в рекламе джинсового бренда, а привозят на скотобойню. Или приглашают в рекламу нижнего белья, а снимают на аэродроме. Это все потому, что количество рекламы в глянцевых журналах таково, что читатели ее уже просто не воспринимают. Чтобы зацепить их усталый и пресыщенный взгляд, просто красивых лиц и голого тела недостаточно, нужно каждый раз придумывать что-то все более и более извращенное.

Стройплощадка высотного жилого здания. Здесь снимают fashion-сессию для женского глянцевого журнала. Виктория и я должны демонстрировать новые дизайнерские шмотки на тридцать девятом этаже среди торчащей арматуры, железобетонных стен и огромных незастекленных оконных проемов, за которыми начинается небо.

Переодеваться приходится здесь же, за одной из уродливых стен.

Виктория заводит разговор:

– У тебя с Сашей что-то было?

Стилист прилаживает на моей спине большие черные крылья ангела, сделанные из настоящих перьев. Визажисты спешат нанести еще несколько легких штрихов кисточками на наши лица, пока не раздастся чей-нибудь командный голос.

– Нет, – отвечаю я. – А что-то должно было быть?

Виктория в образе белого ангела, одетого в короткое белое платье без рукавов и сапоги – все отFendi, – произносит чуть более равнодушно, чем это бывает, когда человеку просто интересно:

– Ну, я не знаю… Он от тебя весь вечер не отрывался. Я такого не видела никогда. Мне кажется, он на тебя запал…

Даже если на улице стоит чудесная погода, на тридцать девятом этаже воздух холодный и разреженный, как в горах. Мой голый живот, символически прикрытый короткой черной блузкой с широким вырезом до пупка, судорожно подергивается от холода, так как расстегнутая курткаIcebergв моем случае не предназначена для того, чтобы согревать. Куртка и я – это две вещи, которые выгодно дополняют и подчеркивают достоинства друг друга. Вещи не должны испытывать чувство голода, холода, боли – иначе они потеряют свое очарование.

Я встаю вполоборота, так чтобы были видны бедра и полоска живота, и кокетливо отставляю ногу, опираясь только на самый носок черного сапога. Мои руки согнуты в локтях и придерживают капюшон, из-под которого выбивается копна кудряшек. Виктория с воинственным и бесстрастным видом стоит на втором плане.

Фотограф кричит: