Дэниел Уолмер - Дважды рожденные

• Название: Дважды рожденные
• Автор: Дэниел Уолмер
• Издательство: Тролль
• Жанр: Героическая фантастика
• Год: 1996
• ISBN: 5-87365-038-1

…В день Крадущейся Рыси все юноши, которым в этом году исполнилось пятнадцать лет, получали возможность стать настоящими охотниками и полноправными членами общины. Конану весной этого года исполнилось тринадцать лет. Сын кузнеца Ниала считал, что имеет право участвовать в испытаниях дня Крадущейся Рыси — но взрослые рассудили иначе…

---

Он слышал, как говорила с ним его мать. Киммерийские женщины никогда не плачут, даже когда теряют своих сыновей. Маев сидела возле недвижного тела сына долго, очень долго. Порой она брала его холодную ладонь и держала в своей, словно пытаясь отогреть, оживить, растопить застылую кровь. Конан изо всех сил пытался шевельнуть пальцами, дать ей понять, что он жив, — но даже пальцы, даже легкие и чуткие пальцы не слушались его…

«Отчего ты ушел, Конан? — спросила Маев после долгого и черного, как беззвездная ночь, молчания. — В мир Серых Равнин не уходят от десяти ударов плетью. Ты обиделся на меня за два моих удара и ушел?.. Но разве моя обида не больше? Мой сын, сын могучего и славного Ниала стал вором. Может быть, ты ушел, чтобы не носить на себе всю жизнь позорное клеймо вора? Тогда я понимаю тебя. Я прощаю тебя, сын мой, если ты ушел от стыда. Прости и ты».

Конан слышал, как к ней подходят мужчины и говорили, что тело мальчика нужно предать земле. Они говорили, что нельзя держать тела умерших не зарытыми слишком долго. Но Маев только молча смотрела на них, и они уходили.

«Но что ты будешь делать на Серых Равнинах, сын мой?» — снова спрашивала она его. — Кром почитает и сажает с собой за пиршественный стол лишь тех, кто погиб славной смертью в битве. У тебя не будет там друзей. Не будет зеленых лесов для охоты, синей воды, в которую можно нырять с разбега…

Не будет лугов и резвых коней, и верной собаки. Зачем ты ушел? Ты ведь еще так молод. Позорное клеймо вора ты мог бы смыть с себя воинской доблестью, кровью и жизнью врагов, своей собственной, пролитой в честных битвах кровью. Отчего ты так поспешил? Ведь там, на Серых Равнинах, где нет битв, где мечи со звоном не ударяются друг о друга — клеймо вора будет пребывать на тебе вечно».

Мать сидела над ним всю ночь и весь следующий день. Вечером снова пришли мужчины, снова требуя похоронить тело, уже резче и тверже. «Ты сошла с ума, Маев, ты стала безумна, — слышал Конан их грубые, режущие слух по сравнению с тихим голосом матери, речи. — Посмотри на себя, Маев. Посмотри в полированный медный щит или в воды озера: ты стала совсем седой, ты стала совсем безумной. Если тело не опустить в землю до тех пор, пока на ней не появятся первые признаки разложения, дух умершего разгневается. Он оскорбится, он сочтет это надругательством над своим телом и будет мстить. Он будет мстить всем нам, Маев».

Невзирая на молчаливый протест матери, они взяли тело мальчика, завернули в грубую ткань и понесли на кладбище, к уже готовой, разверстой в земле яме.

«Не отдавайте меня им, мама!» — беззвучно молил Конан, но Маев, даже если и слышала что-то в самой глубине души, уже ничего не могла поделать. Обычаи деревни были сильнее любых материнских чувств.

Голоса ее Конан больше не слышал. Как только холодную ладонь сына выдернули из ее руки, Маев замолчала и хранила молчание во все время недолгих похорон.

Другие голоса кружились над недвижимым, закутанным в холстину телом. Отрывистые, сокрушенные, хмуро-деловые…

Чаще и громче всех жужжал приторный голос вездесущего колдуна. Он причитал, вздыхал, укорял Черока за то, что тот не мог сдержать праведный гнев руки… Он укорял и ругал сам себя за то, что не был достаточно настойчив и не смог убедить мужчин не наказывать мальчика вообще… Конана мутило от бессильной ненависти. Кром! Если б у него хватило сил, хотя бы на одно движение — этим движением был бы плевок в наигранно сокрушающееся лицо…

И еще один голос — тонкий, отчаянный — плеснулся над ним однажды. Это было, как только тело мальчика опустили в землю.

— Он не был вором! — кричала Гэлла. — Вы не должны были его наказывать! Он пытался спасти Кевина и всех остальных, а вы… вы убили его!.. Теперь Кевин не вернется к нам!.. Зачем, зачем вы поверили колдуну?!

«Замолчи, глупая! — хотел крикнуть ей мальчик.

Он мучительно и безуспешно пытался хотя бы шевельнуть языком.

— Замолчи, убегай, прячься… Буно уничтожит тебя. Он расправится с тобой так же, как и со мной…»

— Бедная девочка, рассудок ее совсем помутился… потерять жениха, а теперь еще эта нелепая смерть… но я попробую ее исцелить… Не отчаивайся, моя девочка… — скрипел сладкий голосок, в то время как Гэлла все кричала, вырываясь из рук рассерженных женщин.

Конан слышал, как ее силой оттаскивали от распахнутой могилы.

И наступило самое страшное. На грудь, на живот, на лицо мальчика, прикрытые тканью, полетели комья глины. Они больно ударяли его и царапали, и казалось, что это враги побивают его камнями. Конан напрягся в последнем, разрывающей изнутри жилы усилии, чтобы крикнуть: «Не зарывайте меня! Я живой!» — но не смог издать даже слабого шепота.

Глина давила на рот и ноздри. Безжалостная, холодная тяжесть земли навалилась на грудную клетку. Конан стал задыхаться. Великая мука удушья охватила его, но даже от этой муки ни один мускул его тела не дрогнул, ни один звук не сорвался с его белых губ.

* * *

Конан очнулся от того, что кто-то рядом с ним громко прошипел:

— О, непокорный камень! Погоди же, я сумею тебя укротить…

Мальчик открыл глаза и тут же зажмурился: тысячи разноцветных искр переливались прямо над его зрачками, и вынести их яркое сияние было совершенно невозможно.

— Я все-таки заставлю тебя работать на меня, мой чистенький, мой благородненький камушек… — раздалось возле него опять.

Хотя интонации были другими, чем обычно, голос узнать было нетрудно. Конечно же, это опять Буно. Вездесущий и омерзительный…

— Проклятый колдун… — пробормотал мальчик.

К его удивлению, язык и губы снова его слушались, и негромкие эти слова прозвучали вполне отчетливо.

— Очнулся, очнулся, мой мальчик! — радостно захихикал Буно. — Открой же свои синие глазки, не бойся!

Конан снова приоткрыл веки, на этот раз совсем чуть-чуть, и повернул голову, чтобы пляшущие вверху искры не слепили его. Веки, язык, губы и шея теперь его слушались. Но как он ни напрягал мускулы спины, рук и ног, встать или хотя бы приподняться он был не в силах.

— Не дергайся, не дергайся, — заметив его усилия, весело сказал старик. — Пока что ты мне нужен спокойненьким. Неподвижным, как камушек. Этакий большой, теплый камень, смирно лежащий там, куда его положили… совсем скоро ты забегаешь, можешь мне поверить! И даже не на двух, а на целых шести ножках! Ведь, правда, здорово, мой мальчик? Шесть замечательных быстрых ножек, вместо вот этих двух неуклюжих столбов…

Судя по затхлому воздуху и пылающим факелам вдоль стен, он был в подземелье. Но как отличалось это помещение от сырой и грязной шахты, где долбили землю изможденные мертвецы! Низкий потолок был весь выложен прозрачными, как вода в лесном источнике, кристаллами. В их гранях дробился и умножался до бесконечности свет шести факелов, создавая ощущение сказочного дворца, достойного богатейшего из земных королей. Было почти так же светло, как на вершине горы в ясный полдень. Стены были выложены отполированным темным камнем с вкраплениями переливающихся сине-зеленых кристаллов. Из того же камня был и пол, и огромный стол, на котором лежал на спине Конан. За тем же столом на расстоянии одного локтя от головы мальчика сидел Буно, низко склонившись, как индюк над горстью зерна, над россыпью мерцающих разноцветных камней. Внимательно разглядывая и, старик как будто что-то искал, передвигая камни узловатыми пальцами. Вот он ухватил один из них и торжествующе поднял над столом, прицокивая языком от восхищения. Прекрасный изумруд, прозрачный и чистый, мерцал в стариковских пальцах короткой и радостной зеленью. Он был того же оттенка, как самая первая майская листва на деревьях.

— Ты-то мне и нужен, мой чистенький камушек. Отправляйся-ка на свое место, рядом с влюбленными рубинами, и жди, пока я буду подбирать тебе пару…

Но зеленый камень внезапно раскололся прямо в его пальцах, просыпавшись на стол мелкими острыми осколками.

— О, гордец! — огорчился старик. — Уже третий камень убивает себя у меня в руках, — сказал он со вздохом, посмотрев на мальчика. — Изумруд — очень трудный камень.

Может быть, самый трудный. Он очень сильный и очень влиятельный, он талисман Орла, без которого мне никак не сделать настоящее звездное ожерелья из влюбленных камней.

Нет больших гордецов и чистюль, чем изумруд! Он, видишь ли, не желает служить темным и грязным помыслам. Он кончает с собой в руках человека, который кажется ему колдуном, лжецом или убийцей… гордый, гордый камушек! Но я перехитрю его. Когда я делал ожерелье для Шедда, погибло пятеро прекрасных камней, но все-таки я справился с ними. Справлюсь и сейчас…

Буно поднялся из-за стола и похлопал Конана по застылому плечу.

— Побудь еще недолго, мой мальчик. Я скоро вернусь. Я только подберу в своей кладовой несколько стражников. Знаешь, какие камни сторожат лучше всего? Алмазы! Ох, и крепкие это ребята! Они помогут мне справиться с неженками и гордецами. Семь-восемь алмазов — и дело пойдет на лад…