Елена Арсеньева - Царственная блудница

• Название: Царственная блудница
• Автор: Елена Арсеньева
• Жанр: Исторические любовные романы

В то время как против России зреет новый заговор, в который, вопреки собственной воле, оказывается вовлечен блестящий красавец, отвергнутый фаворит ветреной императрицы Елизаветы Никита Афанасьевич Бекетов, сама государыня занимается нарядами, подбирает себе новых кавалеров и устраивает пышные балы. При дворе царит обычная неразбериха, сталкиваются различные интересы, осуществляются рискованные авантюры, но Никита Бекетов до сих пор верен своей страсти, а там, где в дела государственные вмешивается любовь, можно ожидать всего, что угодно.

---

– Ваше величество... – с запинкой пробормотала она. – Я... я...

О боже, что сказать?!

– Ваше величество, – послышался новый голос, и в комнату вошел герцог де Сен– Фуа. – Молю о прощении, что нарушаю вашу приватную беседу. Я не успел представить вам нашего секретного посланника к императрице Елизавете. Мадемуазель Лия де Бомон, урожденная...

Тут Сен-Фуа назвал подлинное имя мадемуазель.

Лицо короля приобрело багровый оттенок и являло вопиющий контраст прочим цветам, наполнявшим эту гостиную, особенно лицам Лии и Сен-Фуа. Да, Бастилия оказалась к ним обоим сейчас близка, как никогда...

– М-да, – проговорил наконец король, раздвигая губы в улыбке и с новым интересом озирая Лию. – Любой на моем месте обманулся бы. От души надеюсь, что и Елизавета тоже будет введена в заблуждение... самое приятное!

Он хихикнул и поправил жабо.

Гроза миновала. Лия де Бомон и герцог перевели дух.

Впрочем, слишком радоваться они не спешили, поскольку не забывали, что Людовик был весьма мстителен.

– Хотя говорят, – произнес он, придирчиво озирая Лию, – что Елизавета весьма разборчива и благочестива!

Сен-Фуа потупился, тая улыбку. Так-так... парфянская стрела все же прилетела. Однако насчет разборчивости и благочестия русской императрицы его величество явно заблуждался!

Санкт-Петербург

– Туже затяни! – велела Елизавета и задержала дыхание, отчего следующие слова из ее рта вышли сдавленно и невнятно: – Слышишь, Маврушка?! Еще туже!

Маврушка, вернее, графиня Мавра Егоровна Шувалова, в девичестве Шевелева, считалась лучшей подругой государыни Елизаветы Петровны еще в ту пору, когда императрица была всего лишь рыжей царевной Елисаветкой. Мавра оставалась в числе ближайших к ней дам и ныне, спустя четырнадцать лет после того судьбоносного ноябрьского дня, когда оная Елисаветка на плечах гвардейцев, ошалелых, как и царевна, от собственной смелости, ворвалась в Зимний дворец и свалила с престола императора-младенца Иоанна Антоновича VI, а также его мать, регентшу Анну Леопольдовну, вкупе с супругом, Антоном-Ульрихом Брауншвейгским. Выбора тогда у Елисаветки не было: до правительницы Анны, несмотря на леность ее и скудоумие, начала доходить мысль об опасности иметь у себя под боком дочь Петра, которую поддерживает гвардия. Царевну со дня на день мог ожидать монастырь либо вовсе плаха. Теперь Анны Иоанновны уже в живых нет, после холмогорской-то ссылки, а Иоанн гниет в Шлиссельбурге. А впрочем, при дворе о нем не говорят, его как бы и вовсе нет на свете.

Ну что же, царствование, начавшееся после этаких-то страстей господних, оказалось совсем даже неплохим. А уж какие страшные приметы ему предшествовали! И обрушивались эти приметы именно во время коронации! Триумфальная арка, под которой должна была проехать Елизавета, вдруг оказалась повреждена невесть каким злоумышленником, во время пира с шеи новоявленной императрицы неприметно соскользнуло и невесть куда задевалось жемчужное ожерелье баснословной цены (ой, да на том пиру вино такой рекой лилось, что себя потерять недолго было, а уж каким-то там жемчугам исчезнуть сам бог велел, тем паче что жемчуг – камень слез!..), иллюминация не удалась (задумано-то было широко и пышно, а получился всего лишь жалкий пшик), а потом Преображенский дворец, любимый Елизаветой, потому что она в нем родилась, сгорел в одночасье... Эти приметы, как известно всякому понимающему человеку, пророчили России весьма печальную судьбу, однако держава в деснице Елизаветы (вернее, в нежной, белой и мягкой ручке... однако в то же время – весьма тяжелой длани, которой она с чисто русской щедростью и чисто петровской вспыльчивостью раздавала оплеухи направо и налево) и с помощью божией неприятелями не стеснена, границ своих, установленных Петром I, не теснит, а кое-какие вспыхнувшие войнушки оканчивает победоносно... Правда, у самых дальних границ, на реке Амуре, под стенами какого-то богом забытом Албазина, зашевелились китайцы, желающие отнять у русских то, что некогда русские отняли у них, однако господь не попустит ущемления Великой России, столь грандиозно расширенной завоеваниями Петра, бог не оставит верную, богобоязненную дочь свою и дочь Петра, российскую государыню! Так подумала Елизавета и размашисто перекрестилась.

От этого неосторожного движения Мавра Егоровна нечаянно выпустила шнурки уже совсем было затянутого корсета, и весь ее получасовой труд по превращению обширной талии императрицы в осиную пропал втуне.

– А, зар-раза! – пробормотала Елизавета, ловя сваливающийся корсет и с некоторым недоумение озирая свои выпущенные на волю более чем пышные формы. – С чего это я так раздалась?

– Небось раздашься, ежели станешь на масленой неделе по две дюжины блинков в один присест лопать! – буркнула Марья Богдановна Головина, вдова адмирала Ивана Михайловича Головина, по прозвищу Хлоп-Баба. Марья Богдановна была столь зла, что, совершенно как змея, яду своего сдержать не могла. Добросердечная Елизавета ее за это жалела и не слишком-то обижалась – тем паче что насчет блинков сказана была чистая правда.

– Да будет тебе, – беззлобно усмехнулась императрица. – Не все коту масленица, придет и Великий пост, а там ни щей мясных, ни буженины, ни кулебяки, ни каши гречневой с топленым маслом... Стану один квас пить да варенье есть, ну и опять отощаю, что весенняя волчица. Помяни мое слово, еще сваливаться с меня корсеты станут!

Графиня Анна Карловна Воронцова, урожденная Скавронская, двоюродная сестра Елизаветы по матери, подавила горестный вздох. Она знала истовость императрицы в исполнении церковных обрядов. Стороннему наблюдателю во время Великого поста могло показаться, что Елизавета всерьез решилась уморить себя голодом: ей даже случалось падать в обморок во время богослужений (скоромного-то нельзя, а рыбы она не любила). Приближенные наперебой подражали ей, и Анна Карловна заранее страдала от предстоящих голодовок.

Ну что ж, почетное звание императрицыной ближней дамы и чесальщицы ее пяток (ну да, эта прихоть Елизаветы помогла ей не спать ночами... она ведь помнила, что все предыдущие царствования оканчивались ночными переворотами, и страшно боялась за свою участь) давало много привилегий – однако притом налагало на придворных дам многие, порой весьма докучные и утомительные обязанности потворствовать всем причудам государыни. Анна Карловна с некоторой дрожью вспомнила ее недавнюю жуткую затею: как-то раз, не в силах смыть дурную краску со своих волос, придавшую им неприятный белесый оттенок, императрица просто-напросто велела обрить себе голову. Она пожалела об этом через минуту – когда нацепила вороной парик и в очередной раз убедилась, что носить это ей противопоказано. Вообразив изящно причесанные головки ее придворных дам и среди них – свою, напоминающую воронье гнездо, Елизавета вскипела – и мигом отдала приказ всем, всем до единой дамам, являвшимся во дворец, в первую очередь своим фрейлинам и ближним дамам, также обриться и нацепить черные парики. Боже мой, какой это был ужас, сколько слез пролилось тогда, сколько проклятий вырвалось сквозь стиснутые зубы!

Анна Карловна, едва попавшая благодаря замужеству с Михаилом Воронцовым, близким другом императрицы и участником достопамятного переворота, в почетное и труднодостижимое число чесальщиц императрицыных пяток, рвала бы на себе волосы, ежели после вмешательства цирюльника осталось бы, что рвать. Оно конечно, сделавшись чесальщицей, Анна Карловна вмиг попала в разряд таких влиятельных особ, как Мавра Шувалова, Марья Головина, Екатерина Шувалова, родная сестра фаворита Ивана Ивановича, и страшно этим кичилась: ведь все понимали силу словца, вовремя нашептанного среди ночи в ушко императрицы, и даже дипломатический корпус заискивал перед чесальщицами государыни. Правда, когда пришел приказ от императрицы незамедлительно облысеть, графиня Воронцова сначала сочла, что это чрезмерно дорогая цена. Но тотчас образумилась: уж лучше расстаться с волосами, чем с головой, волосы-то вырастут, а голова – навряд ли. К тому же очень кстати стали носить маленькие, едва взбитые прически, да еще прикрывали их нарядными сетками, усыпанными драгоценными камнями, поэтому разрушения, причиненные злобной волей взбалмошной повелительницы, удавалось легко замаскировать. Однако с тех пор Анна Карловна не без страха наблюдала за туалетом императрицы: а ну как вновь той вдарит моча в голову? Вон углядит на своей лилейной щеке малый прыщ – и постановит всем придворным дамам себе рожи до крови уязвить на том же самом месте! Звучит нелепо, а ведь с нее станется, с императрицы-то! К примеру говоря, на маскарадах, которые соперничают в Елизаветином сердце с богомольями и следуют один за другим (Елизавета унаследовала от отца страсть к переодеваниям), всем мужчинам велено являться в женских платьях (в юбках с широченными фижмами, с которыми кавалеры не знали, как управиться!), а женщины должны надевать камзолы французского покроя, короткие штаны и обтягивающие чулки. Делалось сие исключительно ради того, чтобы Елизавета могла выставить напоказ свои очень стройные и красивые ножки и лишний раз убедиться в том, что никто из дам не может соперничать с нею и в этой области!