Борис Флоря - Иван Грозный

• Название: Иван Грозный
• Автор: Борис Флоря
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1999
• ISBN: 5-235-02340-4

Мрачная фигура царя Ивана Грозного заслоняет собой историю едва ли не всего русского Средневековья. О нем спорили еще при его жизни, спорят и сейчас - спустя четыре столетия после смерти. Одни считали его маньяком, залившим страну кровью несчастных подданных. Другие - гением, обогнавшим время. Не вызывает сомнений, пожалуй, только одно: Россия после Грозного представляла собой совсем другую страну, нежели до него.

О личности царя Ивана Васильевича, а также о путях развития России в XVI веке рассуждает известный историк Борис Николаевич Флоря.

---

Все сказанное заставляет отдать предпочтение рассказу Штадена: земские бояре и дети боярские хотели возвести на трон Владимира Андреевича Старицкого, и об их намерениях царь узнал во время военного похода в Ливонию не от кого иного, как от самого двоюродного брата. Почему это произошло именно в данный момент и какова была роль бывшего правителя Старицы?

Ответ на этот вопрос дает обращение к русско-литовским отношениям того времени. Как отмечалось выше, уже с начала 60-х годов под влиянием известий об обострении отношений между Иваном IV и знатью у политиков Великого княжества Литовского и союзной с ним Польши появились надежды на то, что недовольная знать перейдет на сторону Сигизмунда II и тем самым польский король получит возможность взять верх над противником. Отъезд в Литву Курбского показал, что эти надежды имеют под собой основание.

Когда к 1567 году правящим кругам Великого княжества Литовского стало ясно, что договориться с Иваном IV не удастся и придется продолжать войну, они предприняли попытку склонить ряд виднейших представителей русской знати перейти на сторону короля. Некий Иван Козлов, бывший слуга князей Воротынских, был тайно послан в Россию с письмами Сигизмунда II и гетмана Григория Александровича Ходкевича, сменившего в этой должности командующего армией Миколая Радзивилла Рыжего. Письма эти не сохранились, но содержание некоторых из них можно восстановить по имеющимся ответам на них. Два из этих писем были адресованы князьям Ивану Дмитриевичу Бельскому и Ивану Федоровичу Мстиславскому, стоявшим во главе земской Боярской думы. Близкие родственники царя по женской линии, они, как и Сигизмунд II, были потомками Гедимина и близкими родственниками наиболее знатных княжеских родов Великого княжества Литовского. Сочувствуя столь знатным князьям, которые терпят от царя «неволю и безчестье», Сигизмунд II обещал дать им земли и сделать «удельными князьями» в Великом княжестве Литовском, если они отъедут в Литву со всеми, «кого бы вразумели годного к службам нашим». Третьим адресатом Сигизмунда стал князь Михаил Иванович Воротынский, только что вернувшийся после ссылки и опалы в свои родовые вотчины. Предложения Михаилу Ивановичу Воротынскому, чьи владения располагались у литовской границы, были несколько другими. Он должен был перейти на сторону короля со своими владениями, а король и гетман обещали помочь в этом «войсками немалыми». Король обещал также пожаловать князю Воротынскому «замки», которые «подошли» к его владениям, и обращаться с ним как с одним из «княжат удельных».

Еще одним адресатом «листов» короля и гетмана стал боярин Иван Петрович Федоров. О нем уже шла речь на страницах этой книги. В 1546 году в лагере под Коломной он едва не был казнен молодым великим князем. С этого времени Иван Петрович сделал блестящую карьеру. В начале 60-х годов XVI века, когда подготавливалась, а затем началась война с Великим княжеством Литовским, Иван Петрович занимал важный пост наместника Юрьева — фактически главы всех русских владений в Ливонии. Вскоре после взятия Полоцка Иван Петрович Федоров вернулся в Москву и стал здесь одним из наиболее уважаемых членов сначала Боярской, а после учреждения опричнины — Земской думы. По свидетельствам иностранцев Шлихтинга и Штадена, царь в случае отъезда из Москвы неоднократно поручал боярину ведать государственными делами в его отсутствие, что подтверждается и русскими источниками. Это, разумеется, говорит о доверии царя к Ивану Петровичу Федорову. О том же свидетельствуют поручения, которые давал ему царь в первые годы опричнины. Так, именно Федорову он поручил в 1566 году провести обмен землями со старицким князем. Злоязычный Штаден, с каким-то особым удовольствием писавший в своих записках о злоупотреблениях приказных судей и дьяков, об Иване Петровиче записал: «Он один имел обыкновение судить праведно, почему простой люд был к нему расположен». Свой авторитет и влияние Иван Петрович Федоров использовал для заступничества за опальных. В марте 1564 года он выступал в качестве главного поручителя при снятии опалы с боярина Ивана Васильевича Шереметева Большого, в апреле 1566 года он же оказался главным поручителем при снятии опалы с князя Михаила Ивановича Воротынского. За Шереметева поручилось 83 человека, за Воротынского (уже после установления опричнины) — 111 человек. Эти цифры наглядно говорят о том, каким авторитетом в кругу детей боярских «государева двора» пользовался Иван Петрович Федоров. Когда с лета 1566 года дело снова пошло к войне с Литвой, Иван Петрович получил ответственное назначение — воеводой в пограничный Полоцк. Это назначение в Великом княжестве Литовском, по-видимому, расценили как знак немилости и опалы. Поэтому гетман и король отправили «листы» и к Ивану Петровичу Федорову, предлагая ему перейти на свою сторону, так как царь хочет над ним «кровопроливство вчинити». Ему обещали дать в Литве такое «жалование», какое он сам пожелает.

Иван Козлов с письмами при неизвестных для нас обстоятельствах попал в руки царя (возможно, его выдал царю один из адресатов, скорее всего, наместник пограничной крепости Иван Петрович Федоров). Перед смертью его пытали. Поскольку выяснилось, что посылке писем не предшествовали тайные сношения короля с боярами, царь пришел к выводу, что это интрига польского короля, который хочет поссорить его со своими советниками. Об этом он говорил летом 1567 года английскому послу.

Можно было предать весь этот эпизод забвению или заявить официальный протест при возобновлении дипломатических отношений. Царь не сделал ни того, ни другого. Он продиктовал ответы королю и гетману от имени своих бояр. Никаких практических результатов такой шаг иметь не мог, но для личности Ивана IV он представляется очень характерным. Появилась возможность продемонстрировать противникам свое превосходство, и царь не упустил такого случая.

Как и в официальном ответе Сигизмунду II 1562 года, в новых письмах к Сигизмунду царь, говоря как бы от имени бояр, выступал снова в разных обличьях. Одно из них — обличье наставника. В своих письмах боярам король призывал их перейти на его сторону и, порицая царя за «неволю и бесчестье», которое терпят его подданные, писал, что так «негодно чинити» тем, кому Бог вверил в руки власть, так как «сам Бог сотворитель, человека сотворивши, неволи никоторое не учинил». Царь наставительно пояснял королю, что его «писание много отстоит от истины». Действительно, Бог сотворил первого человека Адама свободным («самовластна и высока»), но когда тот преступил заповедь и был изгнан из рая, это была «первая неволя и бесчестье», ибо он брошен был «от света во тму» в наказание за свои проступки. Царь снова повторяет свой излюбленный тезис, что государство не может существовать без твердой сильной власти: когда подданные «государской воли над собою не имеют, тут яко пьяные шатаютца и никоего же добра не мыслят».

Недостойный поступок (попытка склонить верных советников царя к измене), в котором оказался замешан король, явился закономерным следствием того, что в Великом княжестве Литовском царит «самовольство» и король вынужден следовать дурным советам своих вельмож. Король говорит о свободе, но сам находится в неволе у своих панов, а его красивые слова только прикрывают его действительное бессилие: «А то прокрасу себе притворяешь, што будто ты милостию волю даешь, а ты сам не волен ни в чем». В одном из писем царь готов был скорбеть над тяжелой участью короля, припоминая все дурные поступки панов по отношению к своему государю: «И королеву твою Барбару отравою с тобою разлучили, какие тобе про нее укоризны от подданных были». Да и то, что король «повсегда прихворал и есть не добраго здоровья» — все это «от панов твоих повольства».

За этими припоминаниями уже отчетливо звучит другая характерная для текстов, вышедших из рук царя, интонация — интонация злой насмешки над восхваляющей «свободу» несчастной жертвой «самовольства» своих советников.

Интонация насмешки звучит открыто и вызывающе уже в тех разделах писем, где благодарные адресаты отвечают согласием на предложения короля. Иван IV хорошо знал прошлое Великого княжества Литовского и историю рода потомков Гедимина. Ему было хорошо известно, что предок Мстиславских князей Явнута после смерти Гедимина занимал великокняжеский трон в Вильне, с которого его согнал брат Ольгерд, предок Сигизмунда II. Он также хорошо знал, что среди потомков Ольгерда предок князей Бельских — Владимир — был старшим, а предок Сигизмунда — Ягайла — младшим сыном. Этим царь ловко воспользовался при написании ответов. Напомнив Сигизмунду II, что у его бояр более предпочтительные права на литовский великокняжеский трон, нежели у самого короля, он, от имени бояр, заявил, что те готовы пойти навстречу его предложениям, если король останется в Польше, а им передаст принадлежащее им по праву Великое княжество Литовское, добавив заодно к нему и Пруссию. После этого, говорят в послании Ивана князья Сигизмунду II, мы будем жить вместе мирно под защитой царя — «мощен есть обороняти» всех нас «от турок и от перекопского (крымского хана. — Б.Ф.) и от цысаря».