Тээт Каллас - Звенит, поет

• Название: Звенит, поет
• Автор: Тээт Каллас
• Жанр: Научная Фантастика

Тээт Каллас

ЗВЕНИТ, ПОЕТ

роман-ревю

Печатается с сокращениями.

© Перевод на русский язык. Издательство «Ээсти раамат», 1980

---

Вскоре Марге вернулась. Теперь она не смеялась. Краем глаза я покосился на ее влажные лодыжки, к которым пристали мелкие песчинки. Мокрый купальник шлепнулся на траву возле плаща.

— Спасибо, — сказала Марге. — Вы очень любезны.

— Чего-чего?.. Ты о чем? — притворился я непонимающим.

— Ты на меня смотрел, — тихо и серьезно сказала Марге.

— Не знаю, а что?

— Ты на меня смотрел, потому что иначе это все не было бы мне в самый раз.

И она быстрым движением дотронулась до своих бедер и груди.

В чертовски затруднительное положение она меня поставила. С одной стороны, как хорошо воспитанный человек, я знал, что интимные предметы туалета, особенно белье, можно дарить только очень близким людям; с другой стороны, не могла же она оставаться в мокром купальнике.

— Там, — махнул я рукой в направлении кучки одежды Марге, — твои туфли. Каблук на месте, вот так вот. И чулки целые. И вообще, кончим этот разговор.

— Ладно, кончим. Спасибо, Кааро.

Она села рядом.

Я смотрел на море и пытался беззаботно насвистывать. Но тут же вынужден был это прекратить, моя растерянность все больше усиливалась — мне хотелось свистеть пресловутую арию «Смейся, паяц».

— Это самое… ну… видишь, вот уже и утро наступило, — заговорил я после довольно длинной паузы.

— Кааро, — сказала Марге.

И я понял, что выхода нет. Ну просто-таки никакого, деваться мне совершенно некуда. Предстоял серьезный разговор. Да еще какой серьезный. Это было видно по лицу Марге и слышно по голосу.

16

— Ты мне много раз говорил и даже подчеркивал, — сказала Марге, отбрасывая назад волосы теперь уже таким знакомым мне движением головы, — что вообще совершенно невозможно, чтобы волшебники и учигры и все прочие — я не знаю, кто, но, наверное, есть и какие-то еще, а? — чтобы они могли предпринять нечто совместно. Если это так, то это ужасно грустно, несправедливо и неправильно. Ибо мы… (да, она произнесла «мы», произнесла как нечто само собой разумеющееся)… своего рода обособленность, тайность — кажется, есть такое слово? — непостижимость для всех остальных людей и даже друг для друга; ведь это же несправедливо? По-моему, это какое-то эгоистическое наслаждение, одинокое наслаждение, ну, например, как от утреннего кофе и газеты. Откуда я, девчонка, это знаю? А вот знаю. Мой отец наслаждается именно так, и в этом ведь нет ничего дурного, разве только что видимся мы мало, и если вдруг утром, забывшись, я хочу ему что-то рассказать, он смотрит на меня как-то странно, как-то недовольно и обиженно — чего, мол, ты мне мешаешь? Почему, Кааро, почему люди не должны знать больше? Люди ведь теперь уже не те, которые сжигали кого-то на костре только потому, что этот кто-то не такой, как они. Я верю, что люди в основе своей хорошие. Но, Кааро, почему я не должна верить, что мы… ох, что я говорю… что ты, например, смог бы их каким-то непосредственным действием сделать лучше или еще как-нибудь воздействовать на них, изменить их к лучшему? А знаешь, а знаешь, а знаешь, по-моему, можно ведь сделать так, чтобы в один прекрасный день, одновременно, прямо в одну и ту же секунду, все люди перестали замышлять друг против друга зло! А знаешь, а знаешь — я верю в это, верю! Подумай — ведь, может быть, тогда вовсе не было бы войн! Ты извини, теперь я, кажется, переборщила. Но хочется верить в это, если иного нет. Что явится добрый волшебник и сделает так, что больше ни один человек не умрет не своей смертью. Кааро, я ведь знаю, что по правилам игры мы вскоре должны расстаться и, может быть, никогда, больше не увидимся… Но почему, почему это должно быть так?

— Должно, Марге, должно, — бросил я со вздохом.

— Да, но почему, почему, почему? Пусть так… Но ты все равно слишком слабый. Да, ты слабый и грустный человек, я не знаю, почему, но ты грустный человек…

— Хм.

— Подожди, пожалуйста. То, что ты очень слабохарактерный, я окончательно поняла там, на площади Трех Толстяков. Ты знаешь, как ты прекратил эту жуткую историю? А вот так — представим себе, что всего этого не было, быстренько забудем все плохое, и зло исчезнет. Разве так надо было закончить эту сказку?

— Ну а как? — нехотя спросил я.

— Этой Десподите надо было голову отрубить! — воскликнула Марге.

— Это же была не моя сказка, — пробормотал я, — и конец, по правде сказать, наступил несколько неожиданно, ей, сказке, помешал один камешек… И вообще, до сих пор в Городе такого не бывало.

Марге не ответила. Она размышляла.

И в самом деле, почему, думал я в это время, почему молодежь всегда рвется в бой? Почему молодые не хотят смириться с тем, что некоторые вещи — ветер, например, солнце, воздух, «здравствуй», а также игру — надо принимать такими, какие они есть?.. Грустно мне было. И тут я вспомнил, что много лет назад я ведь тоже иногда, — правда, не высказываясь, — рассуждал примерно так же, как сейчас Марге.

— Кааро, — сказала она, — я приехала сюда вовсе не из-за Прийта.

— Вот как?

— Кааро, я ведь знаю, что тебе плохо, что тебе мешают, ты же сам в этом признался! Ты меня прости — ты ведь страдаешь…

— Нисколько я не страдаю, — возразил я с вымученной улыбкой.

— Ведь тот, в машине, был Фантомас, а возле него — конечно, та самая, которой ты просто позволил уйти. И еще: в Городе ты смотрел на одну афишу… Я знала, ты не хотел, чтобы я заметила, и я не заметила. А в том ателье или, как его… туда ведь тоже приходил Фантомас. Ах, Кааро, я ведь, например, знаю и то, что это мерзкое кинопугало не действует самостоятельно, что это просто робот. У меня хорошая память, Кааро. Моторная лодка, помнишь? Вертолет… Вы ведь и по дороге его тоже видели — это твой Корелли рассказывал девушкам в лагере Кабли. Видишь, сколько я знаю. Кааро, кто-то желает тебе зла… Хочешь, я скажу, кто? Я поняла наконец. Тот самый человек, который на автобусной станции в Таллине уговаривал меня остаться. Я просто уверена, что это он! Кааро, я хочу тебе помочь.

— Марге, это невозможно, — ответил я тихо. — Это абсолютно невозможно.

— И все-таки в одном случае позволительно, — сказала Марге так тихо, что я почти не слышал.

Я смотрел на море. А что мне оставалось делать? Бедная Марге, думал я, если бы она только знала, какой я плохой волшебник! Если бы она только знала…

На горизонте появился корабль. У него были алые паруса. «Алые паруса, алые паруса, разгоните печаль этой девушки, принесите ей счастье!» — думал я, плохой волшебник.

Марге взглянула на судно и сказала:

— Я не Ассоль.

Алые паруса мгновенно скрылись за горизонт»

— Я не Ассоль, — повторила Марге. — Еще позавчера я, может быть, хотела бы быть такой, как она, а теперь — нет. Я вздохнул и тихо начал:

— Все, что ты сказала, в общем-то правильно. Так почти могло бы быть! Но, Марге, сейчас у нас с тобой на двоих примерно полторы нормы полагающегося человеку чувства юмора, и я надеюсь, что мы не обидимся друг на друга, если я нарисую одну картину — конгресс волшебников и учигров. Грандиозный конгресс! Журналисты и газетчики со всего мира печатают о нем корреспонденции. Каналы телевидения перегружены. Милая Марге, к сожалению, все обстоит не так просто. Практически волшебников не существует, постарайся с этим примириться. Я выскажу одну мысль, — может быть, она нам с тобой поможет. Правда, ее когда-то уже высказал мой друг Энн: считать, что художественная литература кого-то конкретно направляет и воспитывает, — упрощенное и даже вредное представление, совершенно ложное понимание ее функций. Ибо в этом случае такие гиганты, как Лев Толстой, Виктор Гюго, Достоевский, Гоголь, Бальзак, давным-давно смели бы все зло мира в кучу и выбросили на помойку. И первой мировой войны не было бы. Правда, иногда то или иное произведение и в самом деле добивается чего-то конкретного — ну, допустим, если где-нибудь тротуары не посыпаны песком и об этом напишут в газете, дворник получит нагоняй. С волшебством, Марге, положение еще более неопределенное. Четыре тома «Войны и мира» весят по крайней мере килограмм, есть что в руки взять, а игру, как бы это сказать, практически не ощутишь. Мы можем воздействовать на людей только косвенно, окольными путями. Какой-то маленький факт или намек, которые толкают человека хотя бы на пятиминутное размышление о добре и честности, — это уже немало. Давай-ка лучше поговорим о чем-нибудь еще. Скажи мне, кем ты хочешь стать?

От этого вопроса Марге вздрогнула.

— Ты словно Прийт. Если это имеет какое-то значение, то — учительницей. Но я сейчас не хочу об этом разговаривать. Кааро, я знаю, что тебе плохо и трудно. И еще я знаю, что в одном случае я имею право тебе помочь.

Опять она повторила это.

— С тобой когда-нибудь… так случалось, — потупившись спросила Марге, — вообще, можно ли влюбиться с первого взгляда?