Даниил Данин - Нильс Бор

• Название: Нильс Бор
• Автор: Даниил Данин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1978

Эта книга — краткий очерк жизни и творчества Нильса Бора — великого датского физика-мыслителя, создателя квантовой теории атома и одного из основоположников механики микромира. Современная научная мысль обязана ему глубокими руководящими идеями и новым стилем научного мышления. Он явился вдохновителем и главой интернациональной школы физиков-теоретиков. Замечательной была общественная деятельность ученого-гуманиста — первого поборника международного контроля над использованием ядерной энергии, борца против политики «атомного шантажа»

Книга основана на опубликованных ранее материалах, обнаруженных автором в Архиве Н. Бора и в Архиве источников и истории квантовой физики в Копенгагене.

---

Манчестерская поездка привлекала еще тем, что, кроме возвращения в молодость, обещала отраду его отцовскому чувству. Там его ждали вместе с Oгe. И не просто с сыном Oгe, а с профессором Oгe Бором, тридцатидевятилетним профессором теоретической физики, в которого успел превратиться его юный секретарь лос-аламосских времен Джимми Бейкер! Самостоятельные и выполненные совместно с копенгагенцем Беном Моттельсоном важные работы по теории ядра сделали Бора-младшего видной фигурой в ядерной физике 50-60-х годов. И теперь университет Виктории, где полвека назад атомное ядро родилось, присудил второму Бору степень доктора наук. Предстояла торжественная церемония с вручением традиционной мантии и остроугольной шапочки, и прочее и прочее.

Все это было уже так давно не внове самому Бору-старшему! В 36 университетских точках земного шара он уже получал эти почетные докторские степени, начиная с первой — кембриджской — в 23-м году и кончая последней — московской — в нынешнем 61-м. Лондон, Париж, Нью-Йорк, Осло, Афины, Хайфа, Варшава, Монреаль, Загреб, Калькутта и десятки других городов лежали на этом пути. А в скольких столицах избирался он иностранным членом всяческих академий! Скольких медалей и премий удостаивался! Сколько орденов навешали ему на грудь! Даже орден Слона, учрежденный лишь для членов королевских фамилий и глав иностранных государств. Между прочим, ему пришлось по этому случаю изобрести собственный герб для почетного зала во Фредериксборгском замке. В контуре рыцарского щита — древнекитайский символ Инь и Янг: две равновеликие криволинейные фигуры, светлая и темная, вместе образующие круг — образ Мира. А над щитом — геральдическая лента с латинской надписью: «Контрарна сунт комплемента». ПРОТИВОПОЛОЖНОСТИ СУТЬ ДОПОЛНИТЕЛЬНОСТИ. (И, как бы в ироническое подтверждение этого принципа, разместился неподалеку от его герба герб другого — противостоящего ему — кавалера ордена Слона Уинстона Черчилля.)

С нерастраченной детскостью Бор всегда принимал награды радостно, но с истинной взрослостью никогда не преувеличивал их значения. И не утруждался размышлениями о них. А возвышенные церемонии давно уже стали для него рутиной славы. И не волновали. Однако то, что предстояло Oгe, было совсем другое дело.

Он мог гордиться сыном.

…Для подготовки манчестерской лекции и брюссельского обзора впереди лежало целое лето в Тисвиле. Он верно рассчитал, что успеет сделать обе работы. Тем более одна из них вчерне уже существовала на бумаге: три года назад — в 58-м — он начал диктовать воспоминания о Резерфорде ассистенту Йоргену Калькару, широко образованному юноше, склонному к философической мечтательности, что было как нельзя более кстати в мемуарной работе.

Но прежде чем отправиться за молодостью в свое предпоследнее тисвильское лето, а потом — с добычей памяти — в Манчестер и Брюссель, Бор еще собрался с трехдневным деловым визитом в Нью-Йорк. Так удивительно легок он был на подъем и такой по-прежнему круглой была для него Земля, что сразу после майского Закавказья — июньская Атлантика. И там, в Нью-Йорке, его тоже поманила к себе история. Да еще как!

К нему пришли физики-историки во главе с его принстонским соавтором и младшим другом Джоном Арчибальдом Уилером, который стал теперь пятидесятилетним. Два часа они обсуждали беспрецедентный проект.

Впоследствии, когда этот проект действительно осуществился, Джон Уилер написал: «Никогда в истории науки не предпринимались столь успешные усилия запротоколировать решающие моменты в эволюции новых идей, пока еще живы ключевые участники происходившего».

А происходившее он определил как «НАУЧНУЮ РЕВОЛЮЦИЮ, НЕ ИМЕВШУЮ ДЛЯ СЕБЯ ПАРАЛЛЕЛЕЙ НА ПРОТЯЖЕНИИ ПОСЛЕДНИХ ТРЕХСОТ ЛЕТ».

Бора захватил этот замысел — создать Архив источников к истории квантовой физики. И архив необычный: кроме документов — писем, рукописей, дневников, лабораторных журналов, заметок, — магнитофонные записи подробных интервью-воспоминаний тех, кто делал квантовую революцию. Живые голоса ветеранов — их рассказы о времени и о себе. И главное — о драме научных исканий. Таких материалов и в самом деле еще не хранили сейфы научных архивов!

Бор выспрашивал детали замысла и узнал, что начало всему положили частные беседы историков и физиков. Потом два американских ученых общества — Физическое и Философское — обсуждали возникший проект. Решили объединить свои силы. Изыскивали нужные средства. Раздумывали о подходящих исполнителях замысла. Все развивалось разумно, но неторопливо, пока 5 января 61-го года — пять месяцев назад — не пришло и8 Вены печальное известие о кончине семидесятитрехлетнего Эрвина Шредингера,

Эта скоропостижная смерть создателя волнового варианта квантовой механики громко напомнила, что вымирают мамонты. И с ними навсегда уходят живые черты минувшего.

Ах, надо бы десять — по меньшей мере десять! — лет назад родиться этому замыслу, пока еще не ушли Арнольд Зоммерфельд (1951), Антон Гендрик Крамерс (1952), Энрико Ферми (1954), Альберт Эйнштейн (1955), Фредерик Жолио-Кюри (1958), Вольфганг Паули (1958)… И вот Шредингер. Отчего-то лишь теперь историки остро почувствовали, что медлить больше нельзя.

Бор узнал, что в марте штаб проекта возглавил Томас Кун, физик-теоретик по образованию, а ныне профессор истории науки в Беркли. Он работал тогда над книгой «Структура научных революций». (Ей суждена была всемирная известность.) Лучшей кандидатуры нельзя было бы найти. Работа штаба уже началась и рассчитана на три года. Один из них будет целиком европейским.

Не раздумывая ни минуты, Бор оказал то, чего ждали от него физики-историки:

— Свой европейский год вы проведете в Копенгагене!

Это прозвучало как приглашение приехать из нью-йоркской глуши в столицу квантовой физики.

…Наконец после этой встречи в Нью-Йорке, после тисвильского лета, после сентябрьского Манчестера и октябрьского Брюсселя 61-й год еще раз окунул его в историю: 5 декабря исполнялось шестьдесят лет со дня рождения Вернера Гейзенберга, и выходил том, посвященный этой дате. Его, Бора, попросили написать вступительную статью. И он не отказался. Время сгладило дурную память о двусмысленном гейзенберговском визите двадцатилетней давности. В конце концов, за все свое поведение во время войны он был наказан Историей с большой буквы и собственной совестью — пусть с маленькой буквы. Пять лет назад, когда летом 56-го года Гейзенберг вместе с семьей проводил каникулы в тисвильском краю — в шести милях от Верескового дома, они снова дружески сошлись. Часто встречались и обсуждали возможные идеи будущей теории элементарных частиц. И это о новых идеях Гейзенберга Бор потом сказал, что они недостаточно безумны…

Незатихающей темой их бесед на долгих прогулках в Тисвиле было, конечно, и боровское Открытое Письмо; Тут споров не возникало: зло атомного шантажа и ядерных испытаний было младшему не менее ясно, чем старшему. Но Бору радостно было убедиться, что Гейзенберг готов к энергичному участию в борьбе с атомной угрозой: Аденауэр требовал тогда для Западной Германии права на ядерное вооружение, а 18 ведущих геттингенских физиков во главе с Гейзенбергом и фон Вейцзеккером решительно протестовали против этих притязаний. Они выработали свой манифест с публичным отказом в любой форме служить атомной военной программе. И когда вскоре — в апреле 1957 года — появился этот Манифест 18-ти, Бор почувствовал, что Гейзенберг наконец обелил себя перед моральным судом современников…

Словом, Бор с легким, сердцем написал вступительную статью к юбилейному гейзенберговскому тому. И вспомнил на ее страницах о многих, кто был неизменно дорог его душе: о Крамерсе, Паули, Дираке… И закончил ее признанием лирико-историческим.

«При публикации моих воспоминаний о старом времени моему сердцу ближе всего желание подчеркнуть, что только близкое сотрудничество целого поколения физиков из многих стран позволило шаг за шагом навести порядок в новой широчайшей области знания. Было замечательным приключением жить в ту эпоху, и Гейзенберг занял в ней выдающееся место».

Жизнь и без заданного заранее сюжета сводила концы с концами…

Потом настала короткая пора — не годы, а месяцы, недели, дни, — когда все в его жизни свершалось в последний раз, а он не знал, что в последний раз.

…В последний раз была традиционная рождественская елка в институте на Блегдамсвей.

…В последний раз был Новый год.

…В начале этого нового года — тысяча девятьсот шестьдесят второго — случай, всегда безучастный к прошлому и будущему, в последний раз нанес ему тяжелый УДар.

Воскресным вечером 7 января пришла телеграмма из Москвы. Щадя старого друга, Капица адресовался к его семье. Утром по дороге в Дубну — Бор с прошлогодней весны хорошо помнил это шоссе — Ландау попал в автомобильную катастрофу. Он лежал без сознания. Грозил отек мозга.