Владимир Шигин - Чесменский бой

• Название: Чесменский бой
• Автор: Владимир Шигин
• Жанр: Историческая проза

АННОТАЦИЯ.

Исторический роман Владимира Шигина «Чесма» посвящен событиям русско-турецкой войны 1768-1774 гг. Центральное место занимает описание знаменитого Чесменского боя, победа в котором принесла всемирную славу российским флотоводцам А. Г. Орлову, Г. А. Свиридову, С. К. Грейгу и другим.

---

В глубине Виттулийской бухты стояло купеческое судно. Паруса убраны, якорь отдан, на мачте венецианский торговый флаг.

С Венецией у россиян мир, ведут себя купцы пристойно, ну и стой себе на здоровье! Однако в полдень отвалила от судна шлюпка и ходко пошла к «Евстафию». Взобравшись по штормтрапу, венецианский капитан кинулся обниматься к первому же попавшемуся матросу. Капитан плакал…

– Братья, – шептал он, – братья, наконец-то вы пришли, вняв мольбам нашим!

Встав на колени, целовал вычищенные до ослепительной белизны палубные доски. Узнав о прибытии столь странного гостя, поднялся наверх сам Спиридов.

– Адмирал! – сказал, вставая с палубы, капитан. – Я привел сюда судно, чтобы сдать его под твое начало. У меня два десятка пушек и отчаянная команда! – Кто ты? – спросил Спиридов удивленно. – Славянин! – был гордый ответ.

Скоро над торговым фрегатом, нареченным в честь покровителя мореплавателей «Святым Николаем», был поднят Андреевский флаг. А капитан судна Александр Полекутти получил чин лейтенанта флота российского.

Едва факт перехода на русскую сторону фрегата стал известен в Венеции, Полекутти был немедленно заочно приговорен к повешению. Тогда же по указу венецианского сената весь боевой флот торговой республики с многотысячным десантом на борту был отправлен в Архипелаг к островам Занте и Кефалония. Венеция не терпела чужаков в своих водах!

А в это время с русских кораблей спешно свозили на берег припасенный еще с Кронштадта лес для постройки трех полугалер. Имена гребным судам давали сами матросы, называли их ласково и душевно: «Жаворонок», «Ласточка», «Касатка».

А на следующий день еще одна приятная новость – пришла в порт полярка «Генрих-Корон» с командой из самых неукротимых греческих корсаров.

– Адмирал! – сказали они Спиридову, плотной стеной его окруживши. – Мы приплыли сюда, чтобы победить или умереть под твоим флагом!

Пользуясь небольшой передышкой, команды приводили в порядок свои суда. С раннего утра до позднего вечера стучали топоры и визжали пилы.

Началась жесточайшая война с крысами, которых расплодилось за месяцы плавания невидимое множество.

«На корме ниже задних портов прогрызли более десяти дыр, где кучами собирались греться и пить, воду из дыр доставали, отчего в корабле течь большая и гады все жрали, были мыши, что лазили на марс, бушприт, и жрали паруса, в крюйт-каморе патроны и картузы объедали, выпустили из бочек воду, о провизии уже не говорю!» – писал позднее один из участников экспедиции.

Иногда, озорничая, ловили матросы акул, которых за свирепость нрава и ненасытность окрестили прожорами. Удивлялись без конца, до чего живучи окаянные! Иную уже и выпотрошат, а кинут за борт, так она щелкнет зубами, вильнет хвостом и в пучину уплывет.

На «Евстафии» иеромонах корабельный, проходя как-то мимо, долго зрил одну из таких прожор, а затем, подняв кверху палец указующий, изрек громогласно:

– Тварь сия от нечистого, ибо дух и суть ее зело нечисты. Не мог Господь создать этакую отвратину! Мясо акулье в пищу не потребляли, брезговали.

Чтобы роздых командам дать и здоровье немного поправить, свозили служителей в несколько очередей на берег. Греки выходили встречать шлюпки толпами, забирали матросов к себе домой и угощали во славу.

Сын Спиридова Алексей на кораблях и не показывался. Юноше казалось, что он в сказке. С детства бредящий Индией и Грецией, он наконец-то попал в одну из этих благословенных стран. С утра до вечера лазил младший Спиридов по останкам древнеэллинских строений, срисовывал их старательно. Закуток юного археолога на «Евстафии» был доверху завален осколками амфор и кусками мраморных ваяний. Алексей был счастлив, сбывались его мечты.

В первый же день съехали на берег и Ильин с Дементарием Константиновым. Дементарий был взволнован: сколько лет да дорог позади – и вот наконец отчий дом!

Уверенно вел он русского сотоварища по узким улицам Виттуло и вдруг остановился оторопело…

На месте родительского дома были одни развалины, сад порос сорной травой… Опустив голову, прошептал Дементарий горько:

– Сам ты избегнешь смерти, но бедственно в дом возвратишься…

Подошедшие соседи, признав в седом незнакомце старшего сына скорняка Константинова, поведали печальную историю его семьи.

Вскоре после бегства Дементария с турецкого судна в Очакове отец его был брошен в долговую тюрьму, где и скончался от побоев.

Мать умерла от горя, а младший брат Варваций, снарядив рыбачью шебеку, подался куда-то в корсары.

Плакал Дементарий, рассказ этот слыша. На «Гром» он больше не вернулся.

– Мне теперь одна дорога – в повстанцы! – прощаясь, сказал он Ильину. – Пока жив, буду мстить за отца с матерью. Тебя об одном прошу: ежели брата моего где повстречаешь, то передай ему низкий поклон от меня. А это тебе обо мне на память кинжал, что от прадеда в нашем роду хранится. – Дементарий вытащил из-за пояса и протянул Дмитрию красивый кинжал в расписных ножнах.

Обнялись друзья, поцеловались троекратно и распростились навсегда.

Уже на корабле разглядел Ильин кинжал внимательнее: на тускло мерцающем лезвии был выбит восьмиконечный православный крест и одно лишь слово – Свобода!

Волонтер Федор Козловский уговорил было Петра Долгорукого взять с собой и его. Но Спиридов запретил, отчитав при этом:

– На службу не напрашиваются, но и не отказываются. Не лезь куда не след, нужно будет – пошлют!

И отправил Козловского заготовлять лес для починки кораблей. – Покажи-ка себя там, князюшка!

Козловский, впрочем, нисколько не обиделся. Скинул он шитый золотом Преображенский мундир, засучил рукава и ну топором махать, только щепки полетели! Так до самого ухода эскадры под Корон на заготовках и проторчал!

Российские матросы, на берег спускаемые, вели себя там с достоинством. Прогуливались чинно по улицам, раскланивались с жителями, деликатно угощались виноградом, апельсинами и прочими померанцами. Особенно нравились апельсины – вкус слаще сахара и от жажды помогают. Греки, смеясь, советовали их от скорбута: дескать, зубы укрепляют, особенно же хвалили кожуру. Вняв их советам, пожилые матросы терпеливо ее жевали, выкидывая прочь сочную сердцевину. Предлагали греки и морские ракушки. Показывая пример, ловко вскрывали створки и быстро уничтожали содержимое.

– Вы, братцы, извиняйте, конечно, – отводили глаза офицеры и матросы, – но слизняков не потребляем!

На третий день стоянки и до Васьки Никонова дошла очередь съезда на берег. Обратился он по такому случаю чин-чинарем. Надел белого сукна камзол с обшлагами зелеными, штаны-бркжинги белые, на голову водрузил круглую шляпу с подбоем васильковым, по цвету корабля. Васька – парень общительный и языкатый. Скоро познакомился с девкой-гречанкой. Девка – красавица, черные волосы по плечам распущены. Угощала она Ваську фисташками сладкими. А потом он, как барин, восседал у нее в доме на почетном месте в красном углу, а отец девки все подкладывал ему в тарелку угощения да подливал в стакан. Васька ел и пил учтиво, откушав, благодарил вежливо. Нельзя, чтобы на чужбине люди о российском матросе думали худо.

На улицах ребята с «Трех Святителей» да с других кораблей отплясывали вприсядку.

– Эй! Василь! Давай к нам! – кричали они, завидя выходящего из дома Ваську с девкой. – Пошли, что ли, отпляшем! – подмигнул тот девке.

– Пошли, – смеялась, тряся серьгами, гречанка. – Пошли, Васья!

Покинув Минорку, отряд Грейга прорвался сквозь шторм к берегам Италии.

Алексей Орлов встречал бригадира на ливорнской набережной самолично.

– Ты у меня наипервейший из героев! – хватал его за плечи. – Твой подвиг Россия не забудет, а я при случае отпишу матушке-государыне о всех твоих деяниях достославных!

Грейг был счастлив, сбывались его самые смелые мечты.

Сели Орлов с бригадиром в раззолоченную карету и во дворец графский поехали. Грейг в Ливорно впервые, много где побывал, а вот здесь не пришлось. По этой причине всю дорогу выглядывал из окошка, любопытствуя. Вот памятник мраморный мужу государственному в окружении четырех мавров из бронзы. – Кто таков? – спросил Орлов. – Сие изваяние есть герцог Фернандо Медичи.

Жители, усевшись верхом на ослов, беспрестанно жевали черные маслины. Лавки были забиты всякой всячиной: от оливкового масла до зеркал венецианской работы. Весенний ветер устилал мостовые лепестками первых роз, сорванных в садах.

Обедали Орлов с Грейгом под оркестр итальянской музыки. Присутствовал за столом еще и «политический агент» кавалер Дик, устало глядевший на все происходившее мутными глазами.

Орлов, хвалясь перед Грейгом силой, гнул вилки, сворачивал в трубку серебряные тарелки. Лицо его, обезображенное шрамом, краснело от натуги.

– Я, – хвастал, – в тутошних салонах наипервейший агрессор! Лакеи метались, меняя приборы.