Даниэл Уолмер - Чаша бессмертия

• Название: Чаша бессмертия
• Автор: Даниэл Уолмер
• Издательство: Северо-Запад
• Жанр: Фэнтези
• Год: 1997
• ISBN: 5-7906-0014-Х

---

Столицы он достиг быстро, и эта быстрота несколько обескуражила его. Что делать дальше, куда направить копыта своего жеребца? Под своды гостеприимного и унылого особняка Гарриго? Но встречаться с измученным, сломленным и трепещущим перед ним герцогом ему хотелось не немногим больше, чем с Ричендо и Кайссом… Раздумья Конана прервали голодные спазмы в желудке, ощутимо напомнившие ему, что последний раз он ел накануне вечером. Конан направил коня к базарной площади, где надеялся купить себе прямо с жаровни горячее мясо с приправой из овощей. Медленно прокладывая себе путь в толпе, каждое утро обильно заполнявшей площадь и прилегающие к ней улицы, киммериец неожиданно натянул поводья и заставил жеребца остановиться. Только через некоторое время он сообразил, почему так сделал. Шагах в пяти от него, прислонясь спиной к стене дома, сидел оборванный и грязный вендийский фокусник. Щеки и скулы его были темны, как ночи его родины. Неясно было, то ли это природный цвет его кожи, то ли такими их сделал густой слой пыли странствий.

Блестящие, словно намазанные маслом, смоляные волосы падали на лоб и плечи и были не намного темнее лица. На макушке красовался тюрбан, когда-то, очевидно, бывший белым, теперь же потерявший всякое подобие цвета.

К губам оборванец прижимал длинную дудку из красного дерева и извлекал из нее незатейливую мелодию, полуприкрыв веки и шевеля в такт пальцами ног, вылезающими из дыр в ветхой обуви. Между его ступнями стоял высокий кувшин с узким горлышком и облупившейся голубой эмалью на округлых боках. Из горлышка вытянулась на высоту локтя змея, плавно покачивавшаяся из стороны в сторону в такт мелодии. Судя по раздувшемуся клобуку на шее, то была кобра, хотя и очень необычной для кобры окраски: темно-синяя, с четким черным узором вдоль спины.

Конан спешился и, держа коня в поводу, подошел вплотную к самозабвенному музыканту. Не змея поразила его — подобных чудес он успел уже навидаться прежде, — но мелодия. Музыка, под которую танцевала кобра, показалась ему странно тревожащей и очень знакомой. Где он мог ее слышать? Отчего так томит сердце этот чуть заунывный мотив? Почему кровь его заструилась в жилах быстрее обычного?..

Внезапно он вспомнил. Мелодию эту не раз наигрывал Шумри — его спутник и побратим, с которым около десяти лет назад они совершили долгое путешествие к берегам Южного океана. Многое из того, что произошло с ними в пути, навечно врезалось в память. Бродяга Шумри! Непутевый отпрыск знатного немедийского рода, ненавидящий оружие и кровь, полная его противоположность и одновременно — один из самых близких людей, когда-либо встреченных Конаном в его бурной и яркой жизни…

Вендиец кончил играть, опустил от губ дудку и открыл глаза. Они были отрешенными и мечтательными. Казалось, перистые облака скользят в них, затуманивая то и дело зрачки. Змея, покачавшись какое-то время в тишине, скользнула в кувшин, который фокусник тут же закрыл круглой крышкой.

Из толпы сгрудившихся возле него зрителей к ногам в рваных сандалиях полетело несколько медных монет. Не обращая внимания на звонкие кружочки, музыкант обвел всех туманным и словно грезящим наяву взором и неожиданно спросил:

— Скажите-ка, добрые люди, зингарцы и чужеземцы, не встречал ли кто-нибудь из вас человека по имени Конан, богатыря и воина из далекой Киммерии?

Конану показалось, что он ослышался. Слишком невероятно было услышать свое имя из уст незнакомого бродяги, уроженца далекой Вендии. Музыкант повторил свой вопрос. Тогда, шагнув вперед и громко выдохнув, киммериец ответил:

— Я. Я знаю этого человека, воина из Киммерии, Конана-варвара.

Вендиец оживился. Поманив к себе поближе киммерийца черным и грязным пальцем, он одновременно сделал знак окружающим, что фокусов и музыки больше не будет и почтенная публика может расходиться.

— Где ты его встречал, и не знаешь ли ты, в каком месте этот самый Конан пребывает сейчас? — спросил оборванец, лишь только варвар присел рядом с ним на сомнительной чистоты подстилку, предварительно отодвинув кувшин со змеей в сторону.

Как ни странно, в глазах его не было страха, к которому так привык Конан за последние дни. Возможно, причиной этому был мечтательный туман, застилавший зрачки и не дававший возможности рассмотреть как следует того, кто находится возле.

— Если ты скажешь мне, кто поручил задавать тебе такие вопросы, я, так и быть, отвечу, — сказал Конан.

— Охотно скажу! — добродушно кивнул оборванец. — Меня попросил об этом его давний приятель, с которым они не виделись много лет. Приятель этот долгое время путешествовал вместе с женой по морям и океанам, не задерживаясь подолгу ни в одном месте. Но вот уже два года, как странствия его окончились. Теперь он живет с женой и двумя детьми в Зингаре, не особенно далеко отсюда.

— И приятеля этого зовут Шумри! — воскликнул радостно Конан.

— Его зовут Кельберг, — поправил его музыкант. — Жену его зовут Илоис. Детей же, извини, не помню.

— Ну, да, Кельберг, это одно и то же! — Конан расхохотался и от избытка чувств потряс доброго вестника за плечо, чуть не разорвав и без того ветхую одежду. — И что же этот старый бродяга просил передать мне?..

— Тебе?..

— Ну да! Ведь я и есть тот самый Конан-киммериец. И если ты взглянешь на меня повнимательней, ты бесспорно меня узнаешь. Ведь Шумри, конечно же, назвал тебе мои основные приметы, из-за которых меня трудно с кем-нибудь перепутать!

— Да-да, назвал. — Вендиец вгляделся в своего собеседника. — Пожалуй, это и вправду ты, богатырь-Конан, воитель-Конан, Конан, повергающий в прах всех своих врагов…

По мере того как он всматривался в радостные черты варвара, туман в его глазах рассеивался, облака исчезли, а в расширившихся зрачках поселился страх. Тот самый, хорошо знакомый, обреченный страх, при виде которого киммерийцу захотелось хорошо выругаться.

— Клянусь Кромом! Я не съем тебя! Прекрати трястись, как затравленный собаками заяц! — взревел варвар.

Как и следовало ожидать, взрыв этот не успокоил вендийца, но вверг в еще большую панику.

— Да-да, Конан-воитель, конечно, — залепетал мечтательный музыкант. — Ваш друг Кельберг просил передать, если я где-нибудь и когда-нибудь вас встречу, что он окончил свои странствия. Теперь он оседлый человек, и у него есть свой дом, вернее, небольшой домишко в нескольких днях пути отсюда, на острове на реке Громовой, там, где впадает в нее река Ширка, вы без труда найдете, а если не найдете, спросите у местных жителей, его там хорошо знают, он вас очень ждет к себе в гости, очень-очень ждет, а мне пора, безмерно рад знакомству с вами, но мне надо торопиться… — Затравленный лепет его превратился в скороговорку.

Быстрые, как и язык его, руки в это время скатали подстилку, выдернув ее предварительно из-под киммерийца (при этом несчастный побледнел, должно быть, от ужасного предположения, что Конана жест этот может разгневать), затем, зажав под мышкой дудку и голубой кувшин, вендиец рванулся прочь, намереваясь как можно скорее затеряться в базарной толпе.

— Эй, погоди, приятель! — Конан ухватил его за плечо.

Музыкант зажмурился и присел под его рукой, ожидая чего-то невыносимо страшного. Пальцы его так тряслись, что случайно (а может, и не совсем случайно) сорвали круглую крышечку с горлышка кувшина. Синяя кобра тут же высунулась наружу и угрожающе раздула свой клобук. Конан отдернул руку и подался назад.

— Осади-ка свою подружку, — сказал он как мог спокойно. — Прикрой ее крышкой. Вот так… — Он внимательно следил, чтобы дрожащие пальцы как следует закупорили сосуд с рассерженной гадиной. — Я всего лишь хотел задать тебе несколько вопросов. Я не видел своего старого друга Кельберга десять лет и хотел бы услышать о нем хотя бы на два слова больше. Как он теперь? Каким путем оказался на острове? Счастлив ли он? Каким ветром занесло к нему на остров тебя, и отчего ему пришла такая замечательная идея: поручить тебе расспрашивать обо мне всех встречных?..

Вендиец вздохнул, затравленно огляделся вокруг и снова опустился на землю, уже без подстилки. Кувшин с коброй он прижимал обеими ладонями к груди, словно черпая силы от близости своей опасной подружки. Конан присел рядом и ободряюще похлопал его по спине, отчего несчастный дернулся и снова зажмурился.

— Хорошо, — покорно сказал он, не открывая глаз и отворачиваясь, чтобы не взглянуть ненароком в страшное лицо с пепельным оттенком кожи. — Я расскажу все, что ты хочешь услышать. Только не наклоняйся ко мне так близко и, умоляю тебя, не касайся меня, ибо твое дыхание леденит, а дружеские шлепки вколачивают в землю.

Конан отодвинулся, однако зорко следил, чтобы вендиец не вскочил и не растворился в толпе.

— Я шел из Аквилонии в Зингару вдоль правого берега реки Ширки, — начал музыкант. — В селениях, встречавшихся мне на пути, я давал свои представления, и хотя народ там небогатый, и денег мне никто не бросал, но зато меня кормили, а женщины чинили порвавшуюся одежду. Большего мне, впрочем, было и не нужно… Около трех лун назад я остановился в небольшой деревушке, расположенной в месте, где Ширка впадает в реку Громовую. Вечером, совершая свои ритуальные омовения в водах реки, я услышал прекрасную незнакомую музыку. Она доносилась со стороны скалистого острова локтях в пятистах впереди меня. Звуки были отчетливые и завораживающие. Прежде я никогда такого не слышал. Казалось, играют сами камни, сами деревья, сама река… Конечно же, я расспросил местных жителей. Они поведали мне, что играет один чудак и странник, года два назад поселившийся на острове вместе с женой и двумя детьми. Они были так любезны, что одолжили мне лодку и подсказали, как отыскать узкую тропинку в скалах. По ней я прошел сквозь заслон неприступных камней в зеленую плодоносящую долину, где стоит скромная хижина музыканта и его семьи. В этой долине я провел несколько поистине чудесных дней. Кельберг и его жена приняли меня с таким радушием, словно я был их старым другом. Дети их, чьих имен, к сожалению, я не помню, подружились с моей Чейей. — Вендиец ласково провел ладонью по изгибу голубого кувшина. — Надо сказать, ни один человек, кроме них, не осмеливался когда-либо гладить Чейю, кормить ее с рук и носить на шее, подобно живому синему ожерелью. Расставаясь с ней, они плакали. Многим прекрасным мелодиям научила меня лютня Кельберга… Мне жаль было покидать их. На прощанье Кельберг попросил меня, где бы я ни был, спрашивать у своих зрителей, не знают ли они Конана-киммерийца, что я и делаю в благодарность за добрые дни в его доме. Он просил передать, что ждет своего друга и побратима Конана в любое время. Если ему тяжело, если сумрачно, если светло и радостно и не с кем разделить эту радость… Вот, теперь я сказал все.