Иржи Грошек - Легкий завтрак в тени некрополя

• Название: Легкий завтрак в тени некрополя
• Автор: Иржи Грошек
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-367-00932-3

Первая часть трилогии Иржи Грошека «Легкий завтрак в тени некрополя» – «Большая реставрация обеда» – «Файф-о-клок». Впервые опубликованный в 2001 году как роман «чешского писателя и кинематографиста», «Легкий завтрак» положил начало самой удачной мистификации в русской литературе нулевых годов XXI века.

---

Но ничего особенного не произошло – я уснул, сидя в кресле. Очнулся около пяти часов утра. Видимо, когда я вчера вырубился, потаскушки забросали меня пледами и оставили в покое. Я еле выбрался из этой шерстяной берлоги, налил себе вина и с полным бокалом пошел в сад. Мне надо было припомнить и как следует обдумать свой сон…

…Будто я брожу по какому-то огромному залу, запрокидываю голову, вглядываюсь и не вижу потолка. Наверное, это древнегреческий храм. Вокруг строительные леса, на них копошатся рабочие, вдруг что-то падает сверху мне прямо на голову. Боли я не чувствую, только в том месте, куда меня ударило, на голове образуется корка. Я трогаю ее пальцем, корка, как картонная, противно прогибается, из-под корки сочится какая-то жидкость, и я думаю, что это кровь. Меня обступают рабочие, говорят – надо идти к доктору, и ведут меня, держа за руки. У большого белого здания рабочие меня оставляют, уходят, показывая пальцами на здание. «Доктор там, – говорят они, – иди, доктор там». Я и сам это знаю и иду, но меня задерживает охрана этого здания и требует предъявить пропуск или сказать пароль. Я не знаю никакого пароля, и они не пропускают меня к доктору. «Пароль, – все время спрашивают они, – скажи пароль». И тут ко мне подходит Агриппина и спрашивает, что произошло. Агриппина в облегающем черном платье, это платье-мини, которое едва прикрывает ее тело от груди до бедер, я знаю, что теперь Агриппина проститутка. Агриппина говорит: «Я тебя сейчас отведу к доктору», берет меня за руку и ведет к лифту. С нею все здороваются, у нее короткая стрижка и черные как смола волосы. Лифт открывается, я вижу, что в нем только мужчины в модных костюмах, много мужчин. Агриппина заходит к ним в лифт, и я понимаю, что это ее клиенты, она проститутка, но мне все равно. Агриппина спрашивает: «Тебе все равно?» Я отвечаю: «Все равно». Агриппина машет мне рукой, мужчины улыбаются и тоже машут мне руками, лифт закрывается, и я остаюсь один. Ко мне подходит медсестра, говорит, что доктор уже ушел и что больница закрывается. Я не могу там больше оставаться, потому что больница закрывается. Я трогаю пальцем корку на голове, выхожу на улицу и жду Агриппину, я знаю, что она обязательно придет. Рядом со мной играют мальчишки, они возятся на земле, не обращая на меня никакого внимания. Агриппина приходит и спрашивает, почему я здесь и что сказал доктор. «Доктор ушел», – отвечаю я. Тогда Агриппина говорит, чтобы я оделся, потому что на улице холодно. Я голый. «Оденься», – говорит Агриппина и подает мне презерватив. Я беру у нее презерватив и надеваю. Это несложно, потому что мой член торчит в напряжении, но презерватив детский. «Он детский», – говорю я себе, потому что вижу – к презервативу прикреплены на веревочках шарики, надувные сердечки, резиновые зверюшки, и все это висит в воздухе вокруг презерватива на моем члене. Мне будет неудобно надеть штаны, и я, обрывая все эти сердечки и шарики, надеваю штаны. «Ты готов?» – спрашивает Агриппина. «Я готов», – отвечаю я и просыпаюсь…

Должно быть, я выпил целую бутылку, пока ходил между деревьями и вспоминал свой сон, потому что, когда Агриппина с Ацерронией вышли в сад, а уже совсем рассвело, я хихикал беспрестанно. Ацеррония разохалась, вынесла из дома кувшин с холодной водой, поплескала мне в лицо и протерла полотенцем. Потом меня пичкали завтраком, я жевал что попало и все думал, когда же произойдет то, ради чего я сюда приехал. Или они передумали, или совсем об этом и не думали, а все, что должно было случиться, – плод моих фантазий.

После обильного завтрака Ацеррония с Агриппиной вынесли на солнце шезлонги и разлеглись загорать. Я кружил вокруг, якобы прогуливаясь, но на самом деле разглядывал их, загорающих в бикини. Ацеррония и Агриппина надели солнцезащитные очки, и это было для меня как нельзя кстати, будто я пялился на слепых и беспомощных, не рискуя встретиться с ними взглядом. Помнится, я все время старался зайти сзади, чтобы заглянуть между их ног, но, к сожалению или по умыслу Агриппины, этого мне никак не удавалось сделать. Они то лежали скрестив ноги, то прикрывались полотенцами. Вообще, подглядывать за сучками я люблю. Одно время я шлялся по улицам, наблюдая за какой-нибудь дамочкой, но после одного неприятного случая… Словом, после этого случая я за стервами по улицам особенно не хожу…

Когда я вдоволь насмотрелся на Агриппину с Ацерронией, то был уже на пределе от своих фантазий и опьянения. Тогда они сложили шезлонги и пошли в дом, как я понял, принимать душ. Мне казалось, что все их проделки тщательно спланированы. Что все их поведение – следствие общей договоренности тогда, на кухне. И я как бы незримо присутствовал при их разговоре и со всеми выводами и прочитанными брошюрами согласился. Когда?.. И я решил перейти к активным действиям. Зашел после них в ванную комнату, обнюхал еще влажные полотенца, подивился размерам самой ванны. Она напоминала небольшой ипподром или бассейн, и я поневоле подумал о папашке, который, вероятно, любил поразвлечься здесь с Агриппиной, а потом об Агриппине, которая, должно быть, развлекалась здесь со многими мужчинами, когда выставила папашку. И та и другая мысль были мне крайне неприятны.

В последующие два дня я повсюду оставлял знаки своего согласия и сексуальной озабоченности. Так зверь метит границы своего участка. Я рисовал на чем попало возбужденные органы и писал откровенные слова. В пользу того, что Агриппина их понимала, свидетельствовало их исчезновение. Листок бумаги с эротическими рисунками пропадал с обеденного стола через некоторое время после того, как я там его оставлял. Зеркала, изукрашенные моими откровениями, становились чистыми. А ее пудреница, в которую я отмастурбировал, вообще больше не появлялась. Ацеррония при моих бурных проявлениях, когда я гоготал, хамил, рычал и почесывался, все чаще и выразительней смотрела на Агриппину, которая была абсолютно спокойна и холодна к моим выходкам. Ее холодность распаляла меня еще сильнее. Я стал все чаще тереться об Ацерронию, при каждом удобном и неудобном случае касаться ее задницы, выкрал у Ацерронии из спальни все трусики и спрятал в надежном месте. К Агриппине я побаивался подходить чересчур близко. Но! Несмотря на все мои ухищрения, Ацеррония не ходила с голой жопой, а где-то достала трусы. Когда я понял, чьи трусики она носила, из меня вырвалось рычание. Видимо, этот рык стал последней каплей моего терпения…

На третий день нашего пребывания в Байях потаскушки неожиданно закатили шикарный ужин. Опять-таки вино, шампанское и всякие деликатесы. Я жрал за троих и пил за столько же народа. Ацеррония с Агриппиной этому не препятствовали. От большого количества спиртного я расхихикался до икоты, икоту пришлось извести вином, что повлекло за собой рассуждения вслух. Когда вслух, когда про себя – я, видимо, уже не отличал одно от другого и точно не помню, молчал ли я все время или болтал без остановки. О том, что зверю нужны самки. И разве они не хотят отдаться зверю, чтобы приручить его. Чтобы потом зверь выступал с номерами в женском цирке: делай ррааз! – и зверь на задних лапах; делай два! – и зверь на передних. А в знак поощрения – отдаться ему прямо на арене цирка, под улюлюканье женской публики. Поглядите-ка, с каким зверем я гуляю под ручку; о-о-о!; чем страшнее зверь, тем интереснее укротительница; о-о-о!; восхищайтесь, глядите, какие на мне атласные рейтузы; о-о-о!; сейчас он разорвет рейтузы, а я ему отдамся; ну и что-о-о? а то, что это мой сын; о-о-о!!!

С такими рассуждениями я попивал вино и беспрестанно хватал Ацерронию за сиськи, когда она оказывалась в пределах досягаемости. И хохочущую Ацерронию это не смущало, она только ойкала, когда хватка оказывалась особенно болезненной, и замахивалась полотенцем, но по рукам не хлопала, а продолжала кружить вокруг меня то с бутылкой вина, то с конфеткой. Агриппина, как бы тоже веселясь, а может и веселясь на самом деле, зыркала то на меня, то на Ацерронию с дивана. Отлично помню ее глаза – темные, большие, в дымке ресниц.

– Становится жарковато, – сказала она и медленно потянула зиппер на своей спортивной куртке вниз, потом быстрее, и остаток пути зиппер прошел на максимальной скорости – вжжжик! Под курткой обнаружился кружевной лиф, и сквозь него просвечивали соски. И я сказал себе тогда: «Ты вскормлен молоком волчицы, как Ромул. Этих сосков женщины ты не касался. Из тела женщины, – сказал я тогда себе, – выходит не только плод в виде ребенка, но и фекалии. Фекалии не считают женщину своей матерью, и ты не считай».

– Да уж, жарковато… – подтвердила Ацеррония, потому что в этот момент я запустил ей руку под юбку и зажал там половину задницы.

Чуть опустив свои дымчатые ресницы, Агриппина скинула с плеч спортивную куртку, взяла со стола полный бокал вина и медленными глотками прикончила.

– И что же мальчик так хватается, что же он так хватается? – верещала Ацеррония, обращаясь ко мне, но именуя в третьем лице. Наконец она высвободила половинку своей задницы из моих пальцев и сделала шаг в сторону. Я с утробным звуком проглотил кусок ветчины, расплескал вино и дернул Ацерронию за юбку обратно к себе. Юбка треснула, Ацеррония тоже не удержалась, запнулась о ножку стола – и грудью, и с визгом упала мне на колени.