Адам Мицкевич - Стихотворения и поэмы

• Название: Стихотворения и поэмы
• Автор: Адам Мицкевич
• Жанр: Поэзия

В книгу вошли избранные произведения великого польского поэта Адама Мицкевича (1798 – 1855): поэма "Гражина", цикл "Крымские сонеты", стихотворения "Пловец", "Свитезянка", "Сон", "Воевода" и др.

---

Стихия родная! Зачем же я трушу.

Лишь только твой холод почувствую жгучий,

Зачем тороплюсь я рвануться наружу,

На свет, наподобие рыбы летучей?

Здесь нечем согреться – там нету покоя,

И обе стихии карают изгоя.

[Весна 1832 г.]

***

Расцвели деревья снова,

Ароматом дышат ночи;

Соловьи гремят в дуброве,.

И кузнечики стрекочут.

Что ж, задумавшись глубоко,

Я стою, понурив плечи?

Сердце стонет одиноко:

С кем пойду весне навстречу?

Перед домом, в свете лунном,

Музыканта тень маячит;

Слыша песнь и отзвук струнный,

Распахнул окно и плачу.

Это стоны менестреля

В честь любимой серенада;

Но душа моя не рада:

С кем ту песнь она разделит?

Столько муки пережил я,

Что уж не вернуться к дому;

Не доверить дум другому,

Только лишь немой могиле.

Стиснув руки, тихо сядем

Пред свечою одинокой;

То ли песню в мыслях сладим,

То ль перу доверим строки.

Думы-дети, думы-птицы!

Что ж невесело поете?

Ты, душа моя, – вдовица,.

От детей своих в заботе.

Минут весны, минут зимы,

Зной, снега сменяя, схлынет;

Лишь одна, неизменима,

Грусть скитальца не покинет.

[Весна 1832 г.]

СМЕРТЬ ПОЛКОВНИКА

Ночевала зеленая рота

У избы лесника на опушке.

Часовые стояли в воротах,

Умирал их полковник в избушке,

Шли крестьяне толпой из поместий:

Был он славным начальником, значит,

Если люди простые так плачут

И о жизни его ловят вести.

Приказал он коня боевого

Оседлать, привести к нему в хату:

Хочет он повидать его снова

Послужившего в битвах солдату.

Приказал принести ему пояс,

И тесак, и мундир ему нужен,

Старый воин, он хочет, покоясь,

Как Чарнецкий, проститься с оружьем.

Когда вывели лошадь из хаты,

Ксендз вошел туда с именем бога.

Побледнели от горя солдаты,

Люд молился, склонясь у порога.

И солдаты Костюшки, что в битве

Много пролили вражеской крови

И своей, но не слез, – морща брови,

Повторяли за ксендзом молитвы.

Утром рано в селе зазвонили.

Часовых уже нет на поляне,

Так как русские тут уже были.

К телу рыцаря шли поселяне.

Он на лавке покоился в мире,

Крест в руке, в изголовье седёлко,

Рядом сабля его и двустволка.

Но у воина в строгом мундире

Облик нежный, – ему бы косынка.

Грудь девичья… Ах, это литвинка,

Это девушка в воинском платье

Вождь повстанцев, Эмилия Плятер!

[1832]

РЕДУТ ОРДОНА

Рассказ адъютанта

Нам велели не стрелять. Чтоб виднее было,

Я поднялся на лафет. Двести пушек било.

Бесконечные ряды батарей России

Прямо вдаль, как- берега, тянулись, морские.

Прибежал их офицер. Меч его искрится.

Он одним крылом полка повел, будто птица.

И потек из-под крыла сомкнутый пехотный

Строй, как медленный поток слякоти болотной,

В частых искорках штыков. Как коршуны, к бою

Стяги черные ведут роты за собою.

Перед ними, как утес, белый, заостренный,

Словно из морских глубин, – встал редут Ордона.

Тут всего орудий шесть. Дымить и сверкать им!

Столько не срывалось с губ криков и проклятий,

Сколько ран отчаянья не горело в душах,

Сколько ядер и гранат летело из пушек.

Вот граната ворвалась в средину колонны,

Точно так кипит в воде камень раскаленный.

Взрыв! – и вот взлетает вверх шеренга отряда,

И в колонне – пустота, не хватает ряда.

Бомба – издали летит, угрожает, воет.

Словно перед боем бык – злится, землю роет.

Извиваясь, как змея, мчась между рядами,

Грудью бьет, дыханьем жжет, мясо рвет зубами.

Но сама – невидима, чувствуется – в стуке

Наземь падающих тел, в стонах, в смертной муке.

А когда она прожжет все ряды до края

Ангел смерти будто здесь проходил, карая!

Где же царь, который в бой полчища направил?

Может, он под выстрелы и себя подставил?

Нет, за сотни верст сидит он в своей порфире

Самодержец, властелин половины мира.

Сдвинул брови – мчатся вдаль тысячи кибиток;

Подписал – и слезы льют матери убитых;

Глянул – хлещет царский кнут, – что Хива, что Неман!

Царь, ты всемогущ, как бог, и жесток, как демон!

Когда, штык твой увидав, турок еще дышит,

А посольство Франции стопы твои лижет,

Лишь Варшава на тебя смотрит непреклонно

И грозит стащить с твоей головы корону

Ту, в которой Казимир по наследству правил,

Ту, что ты, Василья сын, украв, окровавил.

Глянет царь – у подданных поджилки трясутся,

В гневе царь – придворные испуганно жмутся.

А полки все сыплются. Вера их и слава

Царь. Не в духе он: умрем ему на забаву!

С гор Кавказских генерал с армией отправлен,

Он, как палка палача, верен, прям, исправен.

Вот они – ура! ура! – во рвах появились,

На фашины вот уже грудью навалились.

Вот чернеют на валу, лезут к палисадам,

Еще светится редут под огненным градом

Красный в черном. Точно так в муравьиной куче

Бьется бабочка, – вокруг муравьи, как тучи;

Ей конец. Так и редут. Смолкнул. Или это

Смолк последней пушки ствол, сорванный с лафета?

Смолк последний бомбардир? Порох кровью залит?..

Все погасло. Русские – загражденья валят,

Ружья где? На них пришлось в этот день работы

Больше, чем на всех смотрах в княжеские годы.

Ясно, почему молчат. Мне не раз встречалась

Горстка наших, что с толпой москалей сражалась,

Когда "пли" и "заряжай" сутки не смолкало,

Когда горло дым душил, рука отекала,

Когда слышали стрелки команду часами

И уже вели огонь без команды, сами.

Наконец, без памяти, без соображенья,

Словно мельница, солдат делает движенья: .

К глазу от ноги – ружье и к ноге от глаза.

Вот он хочет взять патрон и не ждет отказа,

Но солдатский патронташ пуст. Солдат бледнеет:

Что теперь с пустым ружьем сделать он сумеет?

Руку жжет ему оно. Выходов других нет,

Выпустил ружье, упал. Не добьют – сам стихнет.

Так я думал, а враги лезли по окопам,

Как ползут на свежий труп черви плотным скопом.

Свет померк в моих глазах. Слезы утирая,

Слышал я – мой генерал шепчет мне, взирая

Вдаль в подзорную трубу с моего оплечья

На редут, где близилась роковая встреча.

Наконец он молвил: – Все! – Из-под трубки зоркой

Несколько упало слез. – Друг! – он молвил горько;

Зорче стекол юный взор, посмотри, там – с краю

Не Ордон ли? Ведь его знаешь ты? – О, знаю!

Среди пушек он стоял, командуя ими.

Пусть он скрыт – я разыщу спрятанного в дыме.

В дымных клубах видел я, как мелькала часто

Смелая его рука, поднятая властно.

Вот, как молния из туч вырваться стремится,

Ею машет он, грозит, в ней фитиль дымится.

Вот он схвачен, нет, в окоп прыгнул, чтоб не сдаться…~

Генерал сказал: – Добро! Он живым не дастся!

Вдруг сверкнуло. Тишина… И – раскат стогромый!

Гору вырванной земли поднял взрыв огромный.

Пунцси подскочили вверх и, как после залпа,

Откатились. Фитили от толчков внезапных

Не попали по местам. Хлынул дым кипучий

Прямо к нам и окружил нас тяжелой тучей.

Вкруг не видно ничего. Только вспышки взрывов…

Дождь песка опал. Редел дым неторопливо.

На редут я посмотрел: валы, палисады,

Пушки, горсточки солдат и врагов отряды

Все исчезло, словно сон. Всех похоронила

Эта груда праха, как братская могила.

Защищавшиеся там с нападавшим вместе

Заключили вечный мир, в первый раз – по чести.

И пускай московский царь мертвым встать прикажет

Души русские царю наотрез откажут.

Сколько там имен и тел, взрывом погребенных!

Где их души? Знаю лишь, где душа Ордона.

Он – окопный праведник! Подвиг разрушенья

В правом деле свят, как свят подвиг сотворенья!

Бог сказал: "Да будет!", бог скажет и: "Да сгинет!"

Если вера с вольностью этот мир покинет,

Если землю деспотизм и гордыня злая,

Как редут Ордона, всю займут, затопляя,

Победителей казня, их мольбам не внемля,

Бог, как свой редут Ордон, взорвет свою землю.

[23 июня 1832 г.]

[ПЕСНЬ СОЛДАТА]

Дай-ка горницу другую,

В той не спится до зари!

В окна видно мостовую,

Мимо скачут почтари;

Режет по сердцу, не скрою,

Звук рожка в тиши ночной,

Как сигнал: "По коням! К бою!.."

До утра я сам не свой.

Чуть сомкнутся веки, снова

Снятся кони у костров,

Знамя, крики часового,

Песни наших храбрецов.

Сразу сон с меня сгоняет

Мой капрал. Уже заря.

Он в плечо меня толкает:

"Встать! К оружью! На царя!"

Встал. Эх, прусская граница!..

Лучше б холод, голод, грязь,

Спать, в трясину погрузясь,

Только б в Польше очутиться!

Там я не проспал бы ночи,

Лишь бы поскорей капрал,

В спину стукнув что есть мочи,