Вэчел Линдсей - Призраки бизонов. Американские писатели о Дальнем Западе

• Название: Призраки бизонов. Американские писатели о Дальнем Западе
• Автор: Вэчел Линдсей
• Издательство: "Правда"
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1989

В сборник вошли произведения писателей США (Марк Твен, Брет Гарт, О.Генри, Джек Лондон и др.), посвященные новой эпохе «покорения» и освоения американского Запада. Проза предлагаемых авторов показывает всю иллюзорность надежд простых американцев на свободу и богатство.

---

— Не больно-то убедительно, а? — не унимался Тетли-младший. — Я не претендую на то, что я лучше других. Вовсе нет… Я не гожусь для жизни. Поступая так, как не надо, я прекрасно это сознаю. Всегда прекрасно сознаю и тем не менее продолжаю делать не то… И это мучительно! — воскликнул он. — Понимаешь ты, до чего это мучительно?

— Ты, кажется, нимало не сомневаешься, что ты один умный, а кругом все дураки, а, парень?

Он пригнулся к седлу, теребя, как мне показалось, одной рукой застежку куртки. Было слишком темно, чтобы сказать наверняка. Он ответил так, словно забыл сперва, что я ему сказал, а потом вдруг вспомнил:

— Да я вовсе не то хотел сказать… — Голос звучал устало и как-то отрешенно: видно, стыдно стало, что наговорил лишнего. Будто прежде сильно пьян был, а теперь протрезвел и его мутит с похмелья. Однако, ему все было мало. — Может статься, я и сумасшедший, — сказал он очень тихо.

— Очень уж ты все болезненно воспринимаешь, сынок, ведь не тобой это задумано.

— Я одно знаю, — тихо выговорил он, — если мы этих людей изловим и повесим, я жизни себя лишу. Сам повешусь. — И прибавил уже громче: — Пойми, я не смогу жить с воспоминанием, что я такое видел, да еще сам участие в этом принимал. Нет, не смогу, тут мне в самом деле конец. — И снова понизил голос: — Лучше себя убить, чем другого. По крайней мере, проще. Куда как проще…

Мне это наконец надоело. Я и прежде не раз слышал подобные излияния от пьяных, и это бывало даже смешно, но парень-то был трезв как стеклышко.

— Мы пока что никого не повесили, — сказал я ему. — Отправляйся-ка ты домой и сиди там, чтоб ручки не замарать.

— Нет, не могу, — сказал он. — Не могу я… А если бы и смог, то это бы не имело значения. Какое я имею значение?

— Ты, как я посмотрю, даже очень большое значение себе придаешь.

— Ты, значит, такой вывод сделал? — спросил он так, будто я не прав.

Я стал напевать себе под нос «Девушку из Буффало». Он больше ничего не сказал, а потом отстал от меня и поехал рядом со Спарксом. Они не разговаривали, было слышно, что Спаркс по-прежнему распевает свои псалмы.

На первом же ровном отрезке дороги мы остановились, чтобы дать лошадям передохнуть. Совсем стемнело. Стало по-настоящему холодно, а не просто промозгло. Когда я доставал полушубок из скатки, оказалось, что она покрыта инеем. Полушубок пришелся в самый раз. Он отлично защищал от ветра. Я стал хлопать себя руками, чтобы прогреться как следует. Другие тоже разогревались. Темные призрачные фигуры то расширялись, то сужались; слышны были глухие удары кулаков по ребрам.

Ко мне подъехал Джил. В темноте он не сразу меня узнал. Потом, всмотревшись, сказал:

— Что за идиотство этим ночью заниматься. Мур тоже недоволен. — Мы сидели в седлах и прислушивались к шумному лошадиному дыханию и к пониженным голосам ковбоев. Джил все роптал на темень: — Если б небо не заволокло, было бы светло как днем, — сегодня ведь полнолуние. — Джил знал небо как свои пять пальцев. Я о солнце, о луне и о созвездиях в свое время прочел немало книжек, только в два счета у меня из головы все вылетало, Джил в жизни не прочел ни одной книги, но всегда все знал.

Когда лошади задышали наконец ровно и начали бить копытами, мы снова двинулись. Теперь Джил и я поехали рядом, и сразу же на душе стало легче. Кроме ковбоев непосредственно перед нами и непосредственно позади нас, мы никого не видели. До нас доносились лишь негромкие звуки: то звякнет стремя об стремя, то седло скрипнет, то чей-то голос раздастся. Звуки были короткие, глухие и однотонные, скорее обрывки звуков, долетающие сквозь шум потока. Джил был непривычно тих. Он не разговаривал, не напевал, не ерзал в седле, не поигрывал подвеской своей уздечки. Не глядел по сторонам. Правду сказать, и видно было мало что: ломаные тени от деревьев на фоне более бледной, но уходящей далеко ввысь, ровной тени, которая на самом деле была горой, вставшей по ту сторону потока; только это да пятна нестаявшего снега, чем выше, тем крупней и многочисленней, просматривавшиеся в смутной дали сквозь деревья, похожие на огромные, то и дело меняющие форму существа, вставшие на дыбы, следящие за нами. Обычно всадник в темноте чаще озирается по сторонам, разве что его закачало в седле или клонит в сон. Но спать Джил не хотел — сонные люди так в седле не сидят. Насколько я его знаю, он думал о чем-то особенно приятном. Мне б его в покое оставить, так нет, не оставил…

— Что, Джил, тебе всё те три парня на виселице мерещатся?

— Нет, — сказал он, очнувшись. — Я про них и думать забыл, пока ты не напомнил. Чего мне теперь о них печалиться?

— Что же тебя грызет?

Он не ответил.

— Я считал, что ты любишь всякие заварушки. Думал, станешь добиваться, чтоб тебе какое-нибудь поручение дали.

— Я не против того, чтобы повесить угонщика, — громко сказал он. Ехавшие впереди повернулись в седлах и стали всматриваться в нас. Кто-то сердито шикнул. Тут я обиделся за Джила; так всегда у нас с ним: постоянно между собой ссоримся, а чуть что, друг за друга горой. Хотя есть между нами разница. Джил и впрямь любит подраться. Обозлившись, любит дать волю рукам, схватиться с кем-нибудь, бить наотмашь, не жалея кулаков; я же дерусь потому, что Джил, если ему придет охота кого-нибудь отдубасить, становится таким несносным, таким неотвязным, что мне волей-неволей приходится принимать бой, чтобы не оказаться в трусах.

— Что за секреты, — сказал я так же громко, как Джил. — Или боитесь, что та троица нас в окружение возьмет?

Тот, который шикнул, осадил лошадь и повернул ее вполоборота. Был это старый Бартлет. Я подумал, он пошлет ее прямо на нас, но Джил ехал ему навстречу с таким видом, будто сам не прочь помериться силами, и Бартлет вернулся на свое место в строю, однако, не спеша, желая показать, что Джила не боится.

Когда все угомонились, Джил сказал:

— Я вовсе не против, чтоб с убийцей разделаться. Не нравится только, что это будет в темноте. Всегда найдется дурак, который начнет палить по любой движущейся мишени, хотя бы мальчишка Грин, или Смит, а, может, и молодой Тетли.

— Этот стрелять не станет, — сказал я.

— Может, и нет, но его напугать — раз плюнуть. Да он уже напуган. А у него револьвер. Но меня, собственно, не это сильнее всего беспокоит. Я предпочитаю командиров сам себе выбирать. А тут мы никаких командиров не выбирали, однако, вон они, тут как тут. Нас попросту втравили в дело. А кто втравил? Малец Грин, прискакавший с какой-то бредовой историей, в которой, насколько я помню, он сам запутался, и Смит с Бартлетом, которые его раздули, да еще Осгуд, потому что он нас раздражал. Ничего себе командиры…

— Никто нас не заставлял, — сказал я.

— Они и заварили, они да еще Фернли. Не то чтобы я Фернли с ними равнял. Фернли вообще-то кремень. Но уж если взбеленится, удержу нет. Такое дело лучше без него решать. Теряет власть над собой. Помню, — начал он рассказывать, — раз видел я, как Фернли в ярость впал. Мы тогда вместе у Хэзи на ранчо работали, на реке Гумбольдт. Мясной скот отгоняли. Какой-то умник для улучшения породы надумал в ту весну запустить уймищу лонгхорнов в свое стадо. А они огромные, что твой фургон, и бешеные. Некоторых гуртить просто невозможно; быстрые как кони, и в стадо ни в какую не желают идти, как волы. Приходилось вылавливать по одному, арканом, словно на таврение. Ну, вот, в самый разгар этой кутерьмы, когда пыль столбом, один из лонгхорнов, серый пятнистый бык, с сильными, как у лошади, ногами и с аршинными рогами, изловчился и поднырнул под кобылу Фернли, вспорол ей брюхо — будто рыбу выпотрошил; кишки вывалились, и хлынула черная кровь. Бык дернулся, но оказалось, что рога ушли глубже, чем мы думали. Лошадь еще стояла на негнущихся ногах, пытаясь освободиться от него, но тут вдруг захлестала красная кровь, и ноги у лошади разом подломились. Фернли успел соскочить — он ведь быстрый и ловкий, как кошка. Но затем он знаешь что сделал? Глянул на лошадь — это была его любимая, четыре года на ней ездил — и тут же как безумный кинулся за быком. Право слово, кинулся, на своих ногах, без револьвера, без ножа, словно голыми руками собирается ему шею свернуть! Слава Богу, я увидел, да еще поблизости оказался другой парень, Корнуэлл — Корни мы его звали — и я крикнул ему. Мы сумели завернуть быка, прежде чем он успел добавить еще одну дыру в придачу к той, которую он Фернли в боку проковырял. Не очень глубокую — так, только кожу и мясо пропорол. Но Фернли и этого показалось мало. Он как дикая кошка у нас из рук рвался, чтобы опять на быка кинуться. Я до того обозлился, что готов уже был отпустить его, пусть бык из него котлету делает, но Корни давно был с ним знаком и знал его норов. Так вот, Корни слез с лошади и говорит мне: «Ну-ка, отпусти его!» Я отпустил его, и он как ненормальный кинулся с кулаками на Корни. А Корни стоит себе спокойно, и только Фернли подбежал, а он его тут же аккуратненько уложил. Фернли сник, как пустой мешок, и нам пришлось добывать воду на полевой кухне, чтобы его в чувство привести. Казалось бы, уж достаточно? Корни жизнью рисковал, слезая с лошади в такой момент. Бык-то был разъярен не меньше самого Фернли, все крутился вокруг нас, норовя хоть разок еще кого-нибудь в бок боднуть. Я из сил выбивался, только б его не подпустить. Он окончательно осатанел, а мне не улыбалось потерять свою лошадь тем же манером. Думаешь, Фернли нам спасибо сказал? Ничего подобного! Лежал в тенечке у походной кухни, пока повар, как умел, ему бок перевязывал, и так на нас смотрел, будто готов обоих ножом садануть. Если б что, ей-Богу, я б так ему дал, что он у меня долго бы не опомнился! Только Корни меня урезонил. Почти до самого конца отгона Фернли нас взгляда не удостаивал. И по сей день о том случае ни слова. Надолго зло затаить умеет, ничего не скажешь. — Я думал, Джил отклонился от темы, но, оказывается, нет: — И вот такой мужик будет решать, когда до решения дойдет…