Джонатан Летем - Бастион одиночества

• Название: Бастион одиночества
• Автор: Джонатан Летем
• Издательство: АСТ, АСТ Москва, Хранитель
• Жанр: Контркультура
• Год: 2006
• ISBN: 5-17-034293-4, 5-9713-1527-7, 5-9762-0844-4

«„В поисках утраченного времени“ — по Бруклину 1970-х.!» «Одиссея памяти во времени и пространстве…» «„Регтайм“ нашего времени…»

Вот лишь немногие из восхищенных эпитетов, которыми критики наградили этот роман — историю одного из кварталов Бруклина, в которой сплелись РЕАЛЬНОСТЬ — и ФАНТАЗИЯ, юмор — и откровенная жесткость полной искренности.

---

— Я расскажу вам одну историю, — сказал Бродо. — Мальчишкой я обожал пиццу, и когда отец брал меня с собой в пиццерию, постоянно просил купить мне сразу две штуки. Мы садились за столик, я с жадностью принимался за первую пиццу, а глазами уже поедал вторую, в то время как отец просто за мной наблюдал. Я даже не успевал почувствовать вкус того, что я ем. Однажды отец сказал мне: «Сын, когда ты ешь первую пиццу, не смотри на вторую. Не берись за нее, пока не разделался с первой». Год назад я вдруг вспомнил эти слова: взглянул на свою жизнь и понял, что смотрю именно на вторую пиццу.

Лично ко мне эта притча не имела отношения, но, услышав ее, я не мог не вспомнить о Роберте Вулфолке и его младшем дружке, когда они пытались отобрать у меня пиццу на Смит-стрит. Я задумался, известно ли Ричарду Бродо о проблеме единственной пиццы, и решил, что нет.

По окончании беседы с Бродо мы с Мэтью побрели к себе. Полоска земли позади дальнего ряда общежитий, не засеянная травой, называлась «Край света». Там студенты из нашего «Освальда» как раз открывали новую пивную бочку. Мы с Мэтью встали в очередь, решив купить по кружечке пенного пивка. На зеленые холмы вдали ложились предзакатные тени.

— Ну и что он нам пытался втолковать? — спросил Мэтью.

— Когда ешь первую пиццу, подумай, не заришься ли ты на вторую?

— Что-то вроде того. В любом случае я страшно проголодался.

У нас появилась шутка: когда мы стали уже позволять себе опаздывать с утра на занятия, то называли это «поеданием первой пиццы». Как выяснилось позже, вторую мне не суждено было попробовать здесь, в Кэмдене.

В первую же неделю учебы мы побывали на знаменитой пятничной вечеринке: администрация, не желая выпускать своих подопечных на уикенд в город, снабжала студентов пивом и пластиковыми стаканчиками. В одиннадцать вечера мы уже дергались под звуки «Супер Фрик» Рика Джеймса в толпе из трех сотен студентов. Происходило это в «Фиш Хаус», другом хулиганском общежитии, чуть менее знаменитом, чем наше. Тогда-то, глядя на танцующих под фанк ровесников, я впервые возгорелся желанием понять это странное явление: легкое, спокойное восприятие белыми людьми запутанных межрасовых отношений — тогда как мне эти отношения всю жизнь не давали покоя. Все, кто окружал меня, ни на секунду о них не задумывались, для них имела значение лишь музыка, под которую так здорово танцуется. За Риком Джеймсом последовал Дэвид Боуи, затем «ОуЭмДи», а после — Арета Франклин. Я всей душой отдался танцу, на время обретя свободу.

Спустя пару часов мы с Мэтью привели на «Край света» двух девчонок. Лысую полоску земли окутывала чуть разбавленная туманом тьма. Эйми Данст и Мойра Хогарт учились, как и мы, на первом курсе и тоже жили вместе. В волосах у них блестел лак, на веках лежали густые тени. Мы начали разговор еще в общежитии, точнее, пытались начать. Вечеринка дала трещину: повсюду народ корчился от рвотных спазмов. Тогда мы взяли по стаканчику грейпфрутового сока с виски и вышли в темноту, наполненную пением птиц.

Эйми жила в Лайме, штат Коннектикут, а Мойра в Палатине, пригороде Чикаго. Как постепенно выяснялось, настоящих городских жителей в Кэмдене вообще не было. Если кто-то говорил, что приехал из Лос-Анджелеса, Чикаго или Нью-Йорка, это означало — из Бербанка, Палатина или Маунт-Киско.

Увлекшись заигрыванием, я похвастался, что отлично знаю порядки и правила городской жизни.

— На тебя когда-нибудь нападали грабители? — спросила Эйми.

Как и все, кто когда-либо задавал мне этот вопрос, она подразумевала столкновение на темной улице — мрачные бандиты, угрожающие пистолетом, обыскивающие жертву. Очевидно, вспоминая при этом «Жажду смерти» или «Коджака». Последним, кто обобрал меня, был Роберт Вулфолк. В квартире наркодилера. Я понятия не имел, как можно красиво рассказать об этом кому-то.

— Со мной случалось нечто поинтереснее, — неожиданно для себя выпалил я.

— Что?

— Если хочешь, покажу.

Девчонки переглянулись и хихикнули, а Мэтью уставился на меня в недоумении.

— Ну, не знаю, — протянула наконец Эйми, неуверенно отступив на шаг.

— Ладно, не буду.

— Покажи мне, — смело сказала Мойра.

— Ты уверена?

— Ага.

— Больно не будет, можешь не бояться. Но стакан лучше поставь на землю. — Мы оба опустили стаканчики. Быстро выпрямившись, я почувствовал легкое головокружение. Вермонтский воздух был как прохладительный напиток — что-нибудь легкое после виски и пива.

— Эй, какого черта ты на меня пялишься?

Все трое вздрогнули, испуганные моей внезапной репликой. На «Краю света» мы были одни. Никто не мог помешать мне разыгрывать спектакль.

Я не сводил глаз с Мойры. Остальные для меня в тот момент не существовали.

— Я с тобой разговариваю, красотка. Какого черта ты на меня вылупилась, а?

— Прекрати, — попросила Эйми. Мойра молча смотрела мне в глаза, напуганно, но и дерзко.

— Эй, я ведь не собираюсь тебя обижать. Все в порядке. Поди-ка сюда на минуту. — Я показал на землю перед собой. — Ты что, боишься меня? Я ничего тебе не сделаю. Просто хочу поговорить.

Мое пьяное «я» демонстрировало блестящее знание нужных слов и интонаций. А ведь я никогда не произносил их вслух.

Мойра шагнула ко мне, принимая вызов. Наверное, на этом мне следовало остановиться, но кураж требовал, чтобы я доиграл спектакль до конца. Внутри меня кипела настойчивая ярость, которую я никогда прежде не выпускал наружу.

— Да ведь мы с тобой почти друзья, а? Ты мне нравишься, красавица. — Я положил руку на плечи Мойры и притянул ее к себе. — А доллара в долг у тебя не найдется?

— Ничего ему не давай! — крикнул Мэтью, поняв, что я всего лишь шучу. Но я был вполне серьезен.

— Нет, — ответила Мойра.

Как можно более осторожно обхватив запястье, я завел ей руку за спину — поймал в ловушку, в какую тысячу раз попадался сам. Мойра согнулась, едва не касаясь головой моей груди.

— А ты уверена? Дай-ка я на минутку загляну в твои карманы.

Я обшарил передние карманы ее вельветовых брюк и вытащил несколько купюр. Мойра страдальчески изогнулась. Мне стало жаль ее, и я разжал руку. Жертва отпрыгнула к подруге.

Я поднял руку со смятыми бумажками.

— Я в долг беру, можешь не сомневаться. Сама ведь понимаешь, я не хотел тебя обидеть.

Мойра рванула вперед и со всей силы толкнула меня. Я почувствовал, в каком она бешенстве, — мне было прекрасно знакомо это ощущение. Мы вместе повалились в траву, хмельные, взбудораженные. Получалось, что, унижая Мойру, я подцепил ее. В воздухе одуряюще запахло сексом, как на танцполе в «Фиш Хаус». Соблазн витал в Кэмдене повсюду, и вот мы с Мойрой попались в его сети. В школе, в старших классах, я никогда не осмеливался поцеловать девочку, предварительно не заговорив ей зубы. Здесь властвовали другие законы. Когда Мойра схватила купюры, я взял ее за руку, и мы вместе засунули деньги в карман ее брюк, катаясь по росистой траве и отчаянно целуя друг друга в губы, волосы, уши. Мэтью и Эйми ушли, растворились в темноте.

Одной вещи я никогда не смог бы объяснить Мойре — что сексуальную составляющую унижения я познал давным-давно, задолго до сегодняшней разыгранной сценки.

Мы провели ту ночь в квартире девушек, а Мэтью и Эйми воспользовались нашей в «Освальде». Целых две недели после этого я и Мойра считались влюбленной парочкой — вечность по меркам Кэмдена, где репетиции взрослой жизни из-за ограниченного пространства и времени ужимались до предела. За один-единственный выходной ты мог закрутить и к ночи уже оборвать настоящий роман, а раны от расставания залечить уже к следующей пятничной вечеринке. Позже, до самого Хэллоуина мы с Мойрой вообще не общались. А потом вдруг, в День благодарения столкнувшись у одного из общежитий, снова разговорились, начали шептать друг другу на ухо, смеяться, быстро снова очутились в одной постели и стали проводить вдвоем ночи напролет. Все подумали, что мы опять вместе, но в действительности и я, и она спали в это время и с другими. К концу семестра между нами вспыхнула очередная ссора, и наш роман опять завершился. Так и продолжалось: ты вновь и вновь сближался с одними и теми же симпатичными девчонками. Потерь практически не было.

Унижение Мойры на «Краю света» составило основу моего грандиозного плана: окончательно отделаться от Бруклина. Я чувствовал, что мне чего-то не хватает. В Кэмдене со своей короткой стрижкой, в свитере и сапогах как у ребят из «Квадрофении» — в Стайвесанте все это считалось стильным — я выглядел весьма ординарно на фоне остальных студентов. Однако мои великие познания в области уличной жизни никто не ставил под сомнение. Никому, кроме меня, законы улицы, по сути, не были известны. В Кэмдене я заслужил уважение, представляясь всем ходячим артефактом городского гетто. Я притворялся, будто понятия не имею, что такое «Баджа» и «Аспен», будто фамилии моих однокурсников — Вестингауз или Трюдо — не говорят мне ровным счетом ни о чем. Я курил «Кул», носил бейсболку «Кэнгол», звал приятелей «Эй», что особенно забавляло двух старшекурсников, Раньона Кента и Би Прюдома, которые тоже жили в «Освальде» и продавали наркотики. Они даже дали мне прозвище «Эй-эй». Словом, я сотворил из себя карикатуру на Мингуса. И этой новой роли прекрасно соответствовала моя ненависть к самому себе и к однокашникам. Я стал популярным.