Макс Фрай - ПрозаК

• Название: ПрозаК
• Автор: Макс Фрай
• Издательство: Амфора
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2004
• ISBN: 5-94278-548-1

Настоящая книга — сборник современной прозы, составленный известным писателем и подвижником культуры Максом Фраем на основе кропотливой ревизии сетевых сайтов. Работа, проделанная составителем, показывает со всей определенностью: всюду жизнь — литература подобна духу, который дышит, где хочет.

---

Его хватает только на несколько минут. Второй раз уже не встанет, это ясно. Дергается, пытаясь изобразить, что кончил, и, застонав, замирает. Некоторое время она продолжает двигаться, словно по инерции или пытаясь добиться от своего тела какого-то отклика. Извини, говорит он и ему вдруг становится стыдно — не за незавершенный акт, а за то, что попытался обмануть. Да ладно, отвечает она, хорошо ведь было.

* * *

Юле, с любовью

Не знаю, помнишь ли ты о нашей любви, теперь, когда прошло два с лишним года? Я знаю, любовь редко выдерживает смену времени и пространства — но я по-прежнему помню твои сухие зимние поцелуи, мерзнущие руки, которые я тщетно пытался согреть, маленький двойной в полуподвальном кафе на Невском. Ты читала мне стихи поэта N, которого я никогда не слышал раньше, и горячий задыхающийся ритм этих стихов навсегда неотделим от твоего голоса. Это были странные стихи, чтобы читать их на любовном свидании — в ней почти ничего не было о любви, только горечь прощания с уходящим временем, только захлебывающийся шум умирающих слов, только твой надсадный кашель, отделяющий одно стихотворение от другого как звуковой эквивалент звездочек.

Ты дала мне твой е-мэйл, уезжая в Москву, но в моем челябинском поезде у меня увели сумку со всеми документами. Я помнил твою фамилию и имя, конечно, тоже, поэтому в первый же день на работе попытался найти тебя через Сеть. Ты, вероятно, использовала Интернет только для переписки — в отличие от моих челябинских знакомых, так или иначе вовлеченных в е-бизнес и наследивших на всем необъятном поле Сети. Я не нашел тебя, но зато довольно быстро обнаружил почти все сборники N: ими мне и приходилось довольствоваться, вспоминая твой голос.

Она стояла рядом, когда я спросил у продавца, нет ли в продаже ранних сборников. Продавец, молодой человек с серьгой в ухе и еле заметным следом от прокола в носу, ответил, что у них не букинист и старых книг я тут не найду. Я извинился, и тогда она спросила:

— Вы любите N?

Я сразу обратил внимание, что она назвала его по имени, как старого знакомого. N было сильно за сорок, ей бы я дал лет тридцать-тридцать пять. Прямые светлые волосы, темные брови, сумка через плечо. В руке она держала свежий акунинский детектив, в узнаваемой черно-белой обложке. Я кивнул и сказал, что да, очень.

— У него сегодня вечер, — сказала она, отдавая продавцу деньги, — если хотите, можете пойти.

Я спросил где и она сказала ничего не говорящее название. Извинившись, я ответил, что не москвич и потому, вероятно, не знаю, как туда добраться. Она рассмеялась и сказала, что попробует нарисовать. Через полчаса мы уже пили пиво на жаркой бульварной скамейке. В ларьке я хотел заплатить, но она не позволила, сказав, что угощает, ведь я же — гость.

Ее звали Марина. У нее была довольно большая грудь, оттягивающая сосками тонкую майку, полные руки и широкие, вероятно уже тронутые целлюлитом, бедра. Я захотел ее почти сразу. Отвечая на обычные вопросы, которые почти всегда задают москвичи — а в Чебоксарах много татар? А Земфира к вам приезжала? — я чувствовал нарастающее возбуждение. Мне нравилось то, что Марина на десять лет старше меня, мне нравилось то, что она — москвичка и мы познакомились в книжном магазине и она, похоже, знала N лично и может быть даже спала с ним когда-нибудь. Я тоже хотел спать с ней и после второй смены пива, мы уже вовсю обнимались, и я поцеловал ее в губы, от которых она почти не отрывала сигареты и почувствовал, что и она не против и если бы не обещанный вечер N мы бы уже давно отправились к ней домой, где я бы уже в лифте начал стаскивать с нее мокрую от летнего пота майку.

В конце концов мы добрались до какой-то библиотеки на самом краю города и прошли в небольшой зал. Вечер уже начался, в комнате был полумрак и народу собралось немного, куда меньше, чем я ожидал. Я сказал Марине, что если бы дело было в Чебоксарах, то N собрал бы полный зал, не хуже Земфиры. Не знаю теперь, почему я сказал так, потому что никогда не встречал дома людей, читавших его стихи, да и вообще — слышавших о его существовании.

Мы сели на два стоящих отдельно стула. N читал на удивление хорошо. Хотя я и не любил его поздних стихов, но звуки голоса захватили меня — возможно, потому, что я был уже изрядно пьян. Как это и раньше бывало в моей жизни, я почувствовал что столкнулся с чем-то, намного превосходящем меня, с существом — явлением? — высшего порядка. Почему-то мне представилось, как я становлюсь на четвереньки и ползу, виляя задницей как течная собака, к столу, за которым сидит N, а потом расстегиваю на нем джинсы и беру у него в рот. Хорошо еще, что я не пидор, пьяно подумал я, а то, неровен час, так бы и получилось.

Маринины бедра оказались неожиданно прохладными и я мало-помалу продвигался пальцами к ее межножью, гадая, надеты ли на ней трусы. Мне казалось, она чуть качнулась навстречу моей руке и как, все-таки, мне нравятся взрослые женщины, которые знают, чего они хотят и не играют в кошки-мышки, успел подумать я, и тут, подняв голову, увидел тебя.

Ты сидела в двух рядах впереди, чуть сбоку, так, что скашивая глаза на вздымающуюся под тонкой майкой маринину грудь, я ясно видел твой полупрофиль, повернутый к N, который продолжал читать стихи, мало-помалу приближаясь к тем, которые ты мне читала когда-то. Ты была еще красивей, чем последний раз, когда я видел тебя на вокзале в Петербурге, и я испытал почти физический укол любви. Ты не замечала меня, и я замер, не отводя глаз, слушая глухой голос N и в тот же момент наконец-то достигнув пальцами влажной полоски марининых трусов. Я был словно растянут на трех невидимых нитях вожделения, восхищения и любви.

И все что делаю сейчас, спустя год с лишним после этой поездки — только попытка воскресить этот момент: голос N, твой профиль, маринину влагу и прохладу ее бедер. С вечера, когда мы расстались на вокзале в Петербурге, прошло тогда всего два с половиной года, а не четыре, как теперь, и я хотел подойти к тебе и спросить, помнишь ли ты о нашей любви, хотя я и знаю, что любовь редко выдерживает смену времени и пространства.

©Сергей Кузнецов, 2004

Станислав Львовский. Триады

• три вещи, которые возвращаются:

бумажный мячик на тонкой резинке, поезда кольцевой линии метро и белый цвет молока, выпитого накануне первого снегопада

* * *

• три вещи, которые поднимаются:

температура, ветер и усталый человек, в конце дня посреди одного из лестничных пролётов многоэтажки, где не работает лифт, человек, слишком поздно возвращающийся со службы

* * *

• три вещи, которые горят:

бумага, огонь и окно кухни в многоэтажном доме напротив, единственное в три часа ночи

* * *

• три вещи, которые трудно преодолеть:

плотно забитый табак в раскуриваемой трубке; статья из американского журнала со множеством специальных терминов; необходимость преодолеть то, что не оказывает никакого сопротивления

* * *

• три вещи, которые можно найти в воде:

след движения водомерки, домик ручейника и страх, от которого раздувались жабры невзрачной рыбы, пойманной в детстве на самопальный крючок из английской булавки

* * *

• три вещи, которые отдыхают:

огонёк сигареты на краю пепельницы; постельное бельё солнечным днём, в понедельник и зеркало в прихожей, укрытое той или иной тканью на следующий день после смерти её матери

* * *

• три вещи, которые трудно произнести:

слово из языка германской группы с двумя или более ударениями, домашнее имя бывшей жены; фонема “и” между согласным и несогласным, сорвавшимися с конька крыши.

* * *

• три вещи, которых следует избегать:

чтение в транспорте, короткий дневной сон в жару и разговор о том, о сём, незаметно переходящий в реконструкцию событий жизни одного из собеседников.

* * *

• три вещи, которые нужно взять с собой:

пачка сигарет, зажигалка и ключи от квартиры на втором этаже кирпичной пятиэтажки, стоящей торцом к Можайскому шоссе, прямому как ножка циркуля.

* * *

• три вещи, которые не возвращаются:

новый футбольный мяч, залетевший в окно школы; поезда Серпуховской и Филевской линий метрополитена; черный цвет кофе, выпитого в конце ночи, накануне первого снегопада

©Станислав Львовский, 2004

Маргарита Меклина. Слайды[4]

Кириллу Кобрину

Экспонат первый (бумажный носитель). Мой милый мальчик Уолтер. Как ты бросался ко мне, когда я возвращалась с работы, забирая тебя у овдовелой и снулой сестры, развлекавшей тебя, как котенка, вязальными спицами, клубком шерсти и нескончаемыми, будто пряжа, рассказами про войну, которая, я надеюсь, всплывет лишь в твоих песнях… С детства ты подыгрывал всем, кого ни встречал, голосом, как шестом, пробуя вечность. Твоя мечта разбилась, будто пластинка — когда тебе предложили записать соло, ты все провалил. А потом к нам в деревню прибыл фольклорист, собирающий блюз. Казалось бы, судьба уже согласилась стать официальным распорядителем торжества, послав навстречу коллекционеру твоего школьного друга… Но как раз тогда, выбираясь из долговой ямы, в которую засадил нас твой приемный отец (уже отбывший в яму другую), ты заложил усилитель с гитарой в ломбард. Как-то инженер по звуку по ошибке затер две твои песни. А затем кому-то другому приписали самый удачный твой хит.