Олег Верещагин - Завещание рыцаря

• Название: Завещание рыцаря
• Автор: Олег Верещагин
• Жанр: Детские приключения

Эта книга была первой, написанной мною не в струю долго и тщательно разрабатываемой темы (см. эссе Герои моего времени) - и, в сущности, первой книгой, посвящённой окружающей нас, реальной, жизни. Конечно, я писал её, глядя на мир через розоватые очки. Но с другой стороны - я писал просто классическую приключенческую книгу для подростков - какую сам хотел бы прочитать в 12-14 лет. И я думаю, что в этом ракурсе книга вовсе неплоха. А хотя - оцените её сами. Это будет лучше всего.

---

- Обернись! Скорее!…

…Их было не меньше дюжины - одинаковых, тощих и больших, жёлто-серых копий только что виденного нами. Здешняя дикая порода, появившаяся сама собой за двадцать - или сколько там - лет скрещиванья, ничего не знающая о человеке, но по какой-то причине продолжающая считать брошенную деревню своим домом. А нас - чужаками, вторгшимися в этот дом.

Или просто - добычей.

До сих пор мне жутко думать,что эти собаки, похожие на больших фирсановских дворняг, хотели нас… съесть. И наверняка съели бы, окажись мы безоружными.

Бросившегося на меня пса Энтони убил почти в упор, с метра, не больше, попав ему в голову. Я не видел, что стало с подбитым - огромными прыжками на нас летели ещё два, выскочивших из сада за спинами, я выстрелил в них из обреза - патрон оказался с пулей, и один из псов на бегу осел на задние лапы и захрипел, подняв голову, но второй в два прыжка преодолел расстояние до меня и прыгнул, целясь в живот жуткой оскаленной пастью. Рядом ещё дважды треснули выстрелы "вальтера", но Энтони стрлял в кого-то другого, и я, не успев перезарядить обрез, успел зато закрыть им себя. Зубы пса сомкнулись на металле ствола - и меня бросило вперёд, на колени, с такой силой зверь рванул то, что попалось в пасть. К счастью - не моё тело…

Упав на колено, я увидел в полуметре от своего лица жуткие, бешеные глаза, слюну на клыках и шрам - шрам на чёрном, влажном носу. Если бы пёс догадался выпустить ствол - мне пришёл бы конец, и конец жуткий, до моего горла и тянуться не надо было. Но собаки редко выпускают в драке то, что попало им в зубы, а я, действуя скорей инстинктивно, чем по расчёту, левой рукой выхватил нож и, рванув обрез на себя, всадил оружие куда-то в рыжий бок, оказавшийся совсем рядом - пёс так и не разжал челюсти.

Руку рвануло. Пёс взвыл, цпанул воздух над моими отдёрнувшимися пальцами, отскочил, но пошатнулся и упал на бок. Взвыл снова, укусил рукоятку ножа - и уронил голову на траву. Я вскочил на ноги и успел ещё раз выстрелить - картечь зачирикала, засвистела в саду - по двум быстро удиравшим тварям. Не попал, кажется. Меня трясло так, что ствол описывал круги, живот скрутило спазмом и я согнулся, чтобы уменьшить неожиданную боль. Ноги дрожали.

- Укусили?! - крикнул Энтони. У него тоже тряслись руки, загар с лица сошёл, оно напоминало цветом творог. - Тебя укусили?!

- Нет, - заставил я себя сказать. Осторожно выпрямился - в животе бурчало. - А тебя?

- Вот, - англичанин продемонстрировал распущенную штанину - камуфляж располосовали так, как не всякий нож сможет. Около ног Энтони лежал на боку оскаленный, весь какой-то вздыбленный пёс. Он казался ещё живым… но живым он не был, траву вокруг забрызгало чёрное. Смотреть на это не хотелось, я отвёл глаза, ощущая какую-то вялость, пришедшую вместо дрожи - и непреодолимое желание зевать. Поодаль лежал ещё один - на спине, словно решил покататься по траве. У этого была прострелена в двух местах широкая, мощная, с красивой белой полосой грудь. Он тоже был мёртв, как и тот, в которого Энтони стрелял первым, когда он бросился на меня.

Жив был пёс, в которого я попал пулей. Он лежал на боку, перебирал лапами и вяло кусал окровавленной пастью траву около морды.

- Добить надо, - хмуро сказал Энтони, не глядя на меня. Что тут было отвечать? Просить англичанина, чтобы это сделал он? Я молча передёрнул затвор и пошёл, пытаясь сглотнуть мерзкий привкус металла во рту, к ворочавшемуся псу.

Мне было его жаль. Нет, я не собирался проливать слёзы и демонстративно выбрасывать обрез. Стая напала на нас - не окажись у нас оружия, мы были бы растерзаны, наконец - струсь я, струсь Энтони, побеги хотя бы один из нас - и всё было бы кочено, как в тех статьях об одичалых собаках, которые я иногда читал в районке. Они - напали. Мы - отбивались. Всё честно. Нечестно было другое. Нечестно поступили с этими собаками - ну, с их предками - те, кто бросил их в умершей деревне. Понимаете? Это мы, люди, были виноваты. Больше напавшей на нас стаи.

Мне было ОЧЕНЬ жаль смертельно раненого мною пса.

Когда я подошёл - казалось,я шёл вечность - он уже не кусал траву, а смотрел на меня спокойными, грустными глазами. Потом - отвернул голову. И я выстрелил ему между ушей.

Я отвернулся ещё до выстрела, и не видел, что сделала пуля. Но всё равно успел сделать лишь несколько шагов в сторону, прежде чем меня начало рвать. Следующее, что я хорошо помню - Энтони трогает меня за плечо и протягивает очищенный от крови нож.

- Вот ведь… - бледно улыбнулся я. Мне было стыдно. Но Энтони смотрел с пониманием и ни слова не сказал насчёт произошедшего со мной.

Оставаться в деревне теперь хотелось ещё меньше. Но и уходить куда-то было уже поздно. Мы решили заночевать в первом попавшемся брошенном доме, а потом - сваливать, едва рассветёт.

Вечерний свет приобретал какую-то угрюмую окраску. Духота нарастала - то, что мы приняли за обычный жаркий вечер, было чем-то не вполне обычным. Стеклянная тишина царила вокруг - ни звука. Молчали птицы, молчали деревья, не шуршала трава. Мы остановились около полуобвалившегося под тяжестью массы дикого винограда забора, прислушиваясь к этой жутковатой тишине - и до меня вдруг дошло, что она означает!

- Гроза идёт, - не веря сам себе, сообщил я. - Первая за лето!

- Гроза? - Энтони осмотрел небо - чистое, светлое. - Ты уверен?

- А ты что - не чувствуешь? - удивился я. Теперь я и в самом деле ощущал, как ещё невидимая и неслышная гроза наползает на лес. Энтони ещё раз посмотрел в небо и сказал:

- Ладно, гроза, так гроза. Мы будем под крышей, да и жарища эта надоела - может, завтра идти будет полегче.

Я кивнул и толкнул калитку - она не шевельнулась. Я налёг сильнее - две доски подались внутрь и неожиданно легко рассыпались в трухлявые щепки. Ржавые петли и запор - калитка оказалась заперта - уцелели, они просто спеклись в однородную массу.

Большой двор зарос сурепкой и крапивой - чуть ли не выше головы. Крыши сарая и двух хлевов рухнули - торчали куски досок и обрывки толя.Около пустой будки - слева от ворот - висела на гвозде тоже съеденная ржой цепь.

Стена дома накренилась наружу и ушла в землю до окон, в которых мутно поблёскивали алым закатным светом вполне целые грязные стёкла. На двери замка не было - накладку притягивала к пробою обычная деревянная прищепка, как делают в деревнях, когда хотят показать, что дома никого нет, но хозяева скоро вернутся. Прищепка рассыпалась, когда я попытался её снять,а вот дверь не поддалась - разбухла и вросла в косяки намертво.

Можно было пойти в любой другой дом. Но нам просто не хотелось снова выходить на улицу - мы уже воспринимали именно ЭТОТ дом, как свой, как место для законного ночлега. Пока Энтони ножом обрабатывал дверь, я вытоптал в крапиве и сурепке здоровенную поляну и свалил на неё наши рюкзаки, вернулся к воротам и доломал калитку - по-дургому открыть её не получилось. Когда с этим полезным делом было покончено, Энтони свистнул мне и с гордостью показал на открытую дверь.

- Правда, закрыть её не получится, - объяснил он, - потому что тогда утром не выйдем, выбивать придётся.

- Не улыбается мне с открытой дверью спать, - возразил я.

- Я сюрприз сделаю. Для слишком любопытных, - пообещал Энтони, заглядывая внутрь - в сырой полумрак сеней, откуда тянуло нежилым духом. - Пошли?

- Иди, - беззастенчиво предложил я. - Я с тыла прикрою.

- Пойду, - решился Энтони и шагнул внутрь. Чем-то скрипнул - внутри стало светлее я понял, что он распахнул вторую дверь - из сеней в комнаты. Потом грохнуло, Энтони выругался по-английски и сообщил: - Дверь упала. Иди, тут ничего…

Я вошёл через сени в небольшую комнату. От белого бока русской печи веяло холодом. Пыльный стол замер у стены, между двух грязных окон с целыми стёклами - через них едва пробивался свет. У стены стояла кровать - вернее, голый топчан из досок на чурбаках, над ним висели ходики-кошка, такие, у которых кошачьи глаза в ритм с тиканьем скашиваются вправо-влево, я видел в кино. В ногах у топчана была вторая дверь - закрытая, наверное, в большую комнату, горницу.

Тоскливо и жутковато было смотреть на всё это. Наверное, Энтони испытывал то же, потому что сказал излишне громко:

- Пошли за рюкзаками, надо обживаться.

Мне показалось - краем глаза я заметил - что сзади что-то метнулось в сенях, поперёк светлого прямоугольника входа. Я обернулся - и застыл.

С таким трудом открытая Энтони дверь закрывалась. Медленно, беззвучно и плавно, словно новенькая, на хорошо смазанных петлях. Закрывалась, непроглядно-чёрной тенью перекрывая свет, и в комнате темнело, а я стоял и молча, тупо смотрел на уменьшающуюся светлую полоску между краем двери и косяком - а в голове лениво ворочалась одна-единственная мысль: вот сейчас дверь закроется до конца и… что? Дальше не думалось, это "что?" щёлкало в мозгу, и я вдруг понял, что это не мысли мои щёлкают, а идут ходики - кошачьи глаза смотрели то на нас, то в окно, то на нас, то в окно, то на нас…