Ширл Хенке - Упрямица

• Название: Упрямица
• Автор: Ширл Хенке
• Издательство: Эксмо-Пресс
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1998
• ISBN: 5-04-001158-Х

Красавица Мерседес была не рада возвращению своего ненавистного супруга. Но за четыре года разлуки она из испуганной девочки превратилась в гордую страстную женщину, способную постоять за себя. Однако вместо грубого, циничного негодяя она встретилась с человеком глубоко чувствующим, с обожженной душой, решившим любой ценой завоевать любовь Мерседес. И она не смогла противиться зову сердца. Но от чего так тревожно у нее на душе? Уж слишком непохожим на себя вернулся домой Лусеро Альварадо...

---

Но Мерседес прогнала эти мысли и сменила тему:

– Ты изловил черного жеребца и тех лошадей, которых он увел?

– Все в порядке. Они в безопасном месте. Никто не найдет их, даже хуаристы.

– Мне хотелось, чтобы и у меня все складывалось так же удачно. Мы ковыряемся в земле уже с неделю, а и половины работы еще не сделали.

Ник посмотрел туда, где пеоны штурмовали зловещую, непреодолимую стену колючих кактусов.

– Есть способ получше, чтобы одолеть эти заросли.

– Только направленный удар молнии очень помог бы, но не думаю, что ты в силах управлять грозами.

Он так громко расхохотался, что Мерседес поморщилась.

– Нет, конечно. Хотя мои вакеро хоть и не боги-громовержцы, но большие искусники…

Лусеро тут же направился к всадникам и о чем-то распорядился.

Мерседес подозвала к себе Розалию. Буффон неотступно следовал за девочкой. Вся троица наблюдала, как Лусеро взобрался на коня. Кавалькада покинула речной берег и обступила заросли с флангов.

Мужчины забросили свои лассо и обхватили петлей чудовищные колючие стволы у самого корневища. Веревки врезались в жесткую кожу кактусов, неуязвимые для их грозных игл. Закрепив лассо на седлах, всадники стеганули лошадей и вытащили из земли гигантские растения вместе с корнями.

– Смотри! Папа управился с кактусами быстрее, чем мы!

Розалия была в восторге. Крики вакеро, ржание лошадей, взметающих копытами облака пыли, сливались вместе в один общий радостный шум.

Буффон с лаем гнался за разлапистыми корневищами, похожими на громадных пауков, довольный новой для него игрой. Мерседес и Розалия смеялись, видя, как он совершает головокружительные прыжки, пытаясь схватить зубами ящериц и крохотных грызунов, внезапно лишившихся своего убежища под корнями и в панике разбегающихся.

За несколько часов всадники расчистили канал на длину в пятьдесят ярдов. Хуан определил направление, и пеоны с лопатами двинулись двумя шеренгами, углубляя выемку в разрыхленной земле. Вакеро сделали за неполный день больше, чем пеоны за неделю, трудясь от восхода до заката. Стало ясно, что к исходу следующего дня путь для воды будет проложен.

В этот вечер все вернулись в дом измученными, грязными, наглотавшимися пыли. Всем было не до разговоров, всем, кроме Розалии, которая болтала без умолку и поведала отцу о своих занятиях с падре:

– Святой отец иногда ругает меня, но он такой умный. Я уже запомнила алфавит. Он говорит, что скоро я смогу даже писать буквы.

Николас с любопытством поглядывал на молчаливую Мерседес.

– Я убедила падре, что твоя дочь будет учиться прилежнее тебя, – наконец произнесла она без всякой издевки, а просто констатируя факт.

– Я поражен, что старый осел… – Ник тут же осекся и поправил себя: – что наш старый мудрец согласился учить ребенка.

«К тому же ребенка Лусеро!» – подумал он.

Розалия вмешалась в разговор:

– Святой отец сказал, что я его крест, который он должен нести на старости лет, и еще сказал, что ты был очень злым и испорченным ребенком в детстве.

Мерседес не могла не улыбнуться, заметив, как смутился ее супруг.

Забирая из рук мужа Розалию, Мерседес сказала:

– Наши посевы погибли бы без орошения. Спасибо тебе.

– А для чего существуют мужья? Для тяжелой работы. – В его лукавой улыбке был явный намек на то, что ночь не за горами.

Николас отвел коня в стойло и потратил на ухаживание за ним больше времени, чем обычно. Во-первых, он был так утомлен, что едва двигался, а главное, ему требовалось время, чтобы поразмыслить и остыть, иначе он мог бы совершить в очередной раз какую-нибудь глупость.

Мерседес преследовала его в ночных видениях, когда он ворочался во сне на жесткой земле, и присутствовала неизменно в его мыслях днем, даже когда он гонялся за одичавшими лошадьми. Призрак золотоволосой стройной красавицы возбуждал в нем желание, а неутоленное желание доводило его до бешенства. И он был так зол сегодня вечером, что вот-вот готов был сорваться и совершить поступок в духе своего сводного братца – овладеть женщиной против ее воли.

Никогда еще женщина так не терзала его мозг, душу и тело. С той поры как мамаша Лотти сбагрила его с рук, отправив в Техас, Ник начисто утерял способность испытывать привязанность к какому-нибудь живому существу. Женщины занимали в жизни профессионального солдата отведенное им место. Их покупали ради получения удовольствия, как виски и сигареты, и выбрасывали после использования, как окурки и пустые бутылки. Инносенсия была из тех женщин. Мерседес – нет.

Он, Николас Форчун, по прозвищу Фортунато, заимел благодаря странной щедрости брата иное имя, жену и ребенка. Общение с ребенком доставляло ему радость, с женой все получалось сложнее.

Мерседес Себастьян де Альварадо была истинная леди.

Когда она стояла перед ним – потная, загорелая, в пропыленной простой одежде, все равно любой безошибочно угадал бы в ней сеньору. Каждая аристократическая черточка в ее лице, каждый жест и поворот головы выдавали в ней принадлежность к высшему классу, свидетельствовали о хорошем воспитании, о наследственной гордости, о чувстве собственного достоинства.

Мерседес была горда, а супруг постоянно унижал ее. Прошлое омрачало их взаимоотношения и сегодня. Она не доверяла мужу. А мог ли такой одинокий бродяга, как Фортунато, доверять женщине, подобной Мерседес Альварадо? Если он в чем-либо уступит, она при ее воле и характере тотчас же возьмет над ним верх и уже не слезет с семейного трона.

«Я обязан держать ее в узде, черт побери! Она моя жена и должна угождать мне, а не я ей. Я не должен вымаливать крошки со стола сеньоры», – подумал Ник, занимаясь привычным делом.

Закончив обхаживать жеребца и передав его старшему конюшему, Ник отправился в ванную комнату, чтобы соскрести с себя недельную грязевую коросту. Затем, одеваясь к обеду, он не переставал думать о предстоящей любовной ночи с Мерседес.

А до этого еще будет ужин наедине в огромной столовой, где он, сгорая от страстного желания, будет поджариваться на медленном огне.

Когда он спустился вниз, одна лишь Лупе робко приветствовала его:

– Донья Мерседес просила вас зайти на кухню.

Удивленный, Николас направился во владения Ангелины, где царил волшебный аромат рагу из кролика. Никаких мачо сегодня, слава тебе Господи!

Ник вошел и увидел Мерседес и Розалию, расположившихся за длинным столом у окна.

– Папа, ты согласишься поужинать сегодня с нами? Мы так соскучились по тебе.

– Я решила не устраивать парадных трапез, пока мы все заняты работой вне дома, – объяснила Мерседес. – Если ты пожелаешь, Лупе накроет тебе в обеденной зале.

Он не мог оторвать от нее глаз. Казалось, после недавнего купания она еще больше похорошела – кожа порозовела, волосы еще не просохли, но это придавало им особую прелесть. Мерседес надела к ужину простое, персикового цвета муслиновое платье с белой вышивкой. Мысли о еде мгновенно улетучились у него из головы. Ему было достаточно видеть ее, любоваться ею.

– Для сегодняшнего вечера это подходит, – пробормотал он.

Неизвестно к чему относилась сказанная им фраза – к предложению поужинать на кухне или к наряду Мерседес. Ник опустился на тяжелый сосновый стул, обвязанный для придания ему крепости полосками сыромятной кожи.

Они приступили к обильному ужину, обмениваясь краткими репликами о насущных делах, о погоде, о прогнозах на конец лета, благосклонно выслушивая иногда вмешивающуюся в разговор взрослых Розалию. Стороннему наблюдателю показалось бы, что перед ним счастливое семейство, погруженное в обычную рутину домашних забот. Но приближение ночи оказывало свое воздействие на Николаса и на Мерседес. Их внутреннее напряжение росло, придавая каждому произнесенному ими слову, каждому взгляду какой-то иной смысл.

Снаружи, в сумраке конюшни, между двумя мужчинами происходил разговор совсем иного рода.

– Я говорю, что он очень изменился. Порфирио прав. Мы сделаем так, как просит гринго, – высказался молодой вакеро.

Его пожилой собеседник затянулся сигаретой, слегка высветив свое морщинистое, иссеченное злыми ветрами лицо.

– Да, это так, дон Лусеро сильно изменился. Ты не знал его, когда он был мальчишкой. Сейчас его не узнать, но…

Юноша прервал старика:

– О его креольской спеси всем известно. Было время, когда он воротил нос от таких, как мы. А сейчас он ночует с нами у костра, ест ту же пищу и глотает пульке из общей бутылки, пущенной по кругу. Мы для него стали своими людьми. Война заставила его взглянуть на многое по-другому. Он оставил армию, потому что не мог больше служить узурпатору.

– Дон Лусеро недолго пробыл в армии, – поправил старший по возрасту своего молодого собеседника. – Он кончил тем, что завербовался в контргерилью, стал худшим из худших, наемным головорезом, императорским платным палачом.