Олег Верещагин - Скаутский галстук

• Название: Скаутский галстук
• Автор: Олег Верещагин
• Жанр: О войне

Если ЧЕСТНО, то я хотел написать фантастико-приключенческую книжку для подростков о Великой Отечественной Войне. В дни моего детства таких книг у нас хватало, сейчас весь мир популяризует свою историю для детей, а у нас это как-то заглохло, так почему бы нет? Возьму героя — современного мальчишку, скаута, самого обычного, с улицы, можно сказать (и я каюсь — у Борьки, да и у остальных юных героев, есть живой и вполне реальный прототип!), суну его в 42-й год, к партизанам, а под этим соусом преподнесу юным читателям и исторические сведения, и патриотическую идею, и чувство гордости за предков, и желание быть на них похожими… Да мало ли что ещё?!

Но после первых же набросков я понял — не получится у меня никакой подростковой книги. Именно потому, что у меня был большой опыт их чтения и я хорошо помнил законы жанра. Согласно этим законам враги должны быть глупыми, приключения интересными, а самое главное — поменьше крови и страданий. В общем, герой «русской ложкой деревянной восемь фрицев уложил», помотался по 42-му году с жизнерадостным видом, поражая всех историческими прозрениями и жалостливо удивляясь «тоталитарным нравам» своих предков, а потом вернулся обратно в мир, где и зажил счастливо и с гордостью.

Но так ли уж глуп лежащий в кустах егерь с биноклем? Труслив ли он? И как быть с фактом, что самые страшные зверства на территории Псковщины и Новгородчины творили те, кто сейчас зовёт нас «оккупантами» — «суверенные прибалты»? Если начать доводить до подростков такую информацию — моментом схлопочешь обвинение в ксенофобии, а то и в… фашизме. Можно ли считать интересным приключением триста километров, пройдённых по лесам за десять дней под дождём, в мокрой обуви и на голодный желудок — а ведь партизанская жизнь по большей части из таких «приключений» и состоит… Стоит ли жалеть «тоталитарных предков» и на самом ли деле стояли за их спинами «заградотряды» и «уполномоченные НКВД» — или пожалеть надо современных дебилов, верящих в то, что на подвиг можно кого-то загнать силой? Это тоже не подростковая тема… Что красивого может быть в войне и как её «причесать» и «пригладить» для детского восприятия? Рыцари, скачущие друг другу навстречу по тропинке на белоснежных конях, чтобы выяснить отношения один на один, остались в другой эпохе… да и в те времена все выглядело не так клёво. К тому же по законам жанра герой-подросток не имеет права убивать, потому что это-де калечит его психику — но на войне убивают все, и тех, кто не хочет или не может убивать, убивают самих в первую очередь…

---

— За маму с папкой… — и нагнулся, сказав: — Помогите оттащить, чтобы рядом с нашими не вонял…

Труп полицая свалили в какую-то яму метров за пятьдесят от места, где копали могилы Олегу и Илье. Глубоко не получилось, да и зачем? Мы ведь даже не могли поставить какие-то знаки… Но Юлька финкой вырезала на коре большого дуба:

ПАРТИЗАНСКИЕ РАЗВЕДЧИКИ

ОЛЕГ ПАНАЕВ

и

ИЛЮША БАЛАНДИН

20 июля 1942 года

ИМ БЫЛО ПО 14 ЛЕТ

— Нельзя так уходить, — тихо сказал Сашка. — Надо хоть что-то сказать… Борька, знаешь что… ты спой.

Я сперва покосился на него, как на сумасшедшего. Но потом вдруг понял, что это самое лучшее, что можно придумать. Но не просто спеть, а…

Надежда, я вернусь тогда,
Когда трубач отбой сыграет,
Когда трубу к губам приблизит
И острый локоть отведёт…
Надежда, я останусь цел!
Не для меня земля сырая,
А для меня твои тревоги
И добрый мир твоих забот!

— голос у меня сорвался, но я упрямо мотнул головой, разбрызгивая с ресниц капли — и выправился. Стыдно не было…

Но если целый век пройдёт,
И ты надеяться устанешь,
Надежда, если надо мною
Смерть распахнёт свои крыла —
Ты прикажи: пускай тогда
Трубач израненный привстанет,
Чтобы последняя граната
Меня прикончить не смогла!45

35

Солнце жарило вовсю. Юлька, сидевшая со скрещенными ногами на песке, парилась, черкая в блокноте. Мне было легче — я лежал ногами в воде в одних трусах и слушал, щурясь на солнце, как Женька диктует:

— …я её оставил где-то

На русских полях… Записала?

— Записала, — уныло сказала Юлька. — Жень, давай хватит, я искупаюсь.

— Ладно, — смилостивился Женька, растягиваясь на песке возле меня и начиная мурлыкать «Лили Марлен» со своими словами.

Мы вернулись на базу отряда пять дней назад. База была новая, в десяти километрах от прежней, но похожая. За время нашего отсутствия к отряду прибилось восемь окруженцев и полдюжины мужиков с семьями из окрестных деревень, где, по их словам, «фрицы в конец одурели». Пока мы отсутствовали, наши пустили под откос два эшелона и, замаскировавшись в центре небольшого деревенского стада, под носом у железнодорожной охраны заложили мину под стрелку, разворотив её капитально. С юго-востока подошёл отряд Мухарева. «Взрыв» так и не вернулся, но вместо него по соседству появилась группа с Большой Земли, сколачивавшая вокруг себя всё тех же окруженцев, и довольно успешно. Так что наше возвращение было как нельзя кстати.

Вообще немцы были правы, сравнивая нас, партизан, с гидрой. Они разгромили партизанскую республику в Белебелке — возникла такая же в Порховском районе. Они уничтожили в наших краях за первые два месяца лета больше десяти отрядов — но возникло, по слухам, почти двадцать. Прошлую операцию против нас они, конечно, записали себе в актив — но вот они мы, и отнюдь не бездействуем. А вот на фронте у них дела шли хорошо, и в сводках, распечатываемых на машинке для окрестных деревень, нам приходилось обтекаемо врать. И про неудачные бои под Воронежем, и про «Эдельвейс» — немецкое наступление на Кавказе, и про то, что немцы в Сталинграде и прижали наших к Волге… Да и что нас они в покое не оставят тоже, сомнений не вызывало. Агентура из окрестностей доносила, что снова начинается стягиванье сил — наверняка, опять для контрпартизанской операции. Кроме того, враг принялся за серьёзную расчистку местности — начал расселять деревни в лесах и по их периметру, причём, что не замечалось раньше, расселение сопровождается массовыми убийствами. С одной стороны — тем больше людей присоединится к нам. А с другой — как же с едой и информацией?!

Вчера всему отряду зачитывали знаменитый сталинский «Ни шагу назад!», приказ N 227. Для нас, партизан, он вроде бы и не слишком актуален, но…

— Бориска-а…

Я повернулся на песке и тяжело вздохнул. Это был один из только что пришедших в отряд пацанов — Егор Алдохин. С момента нашего возвращения он осаждал меня просьбами повлиять на Сашку, чтобы его, Егора, взяли в отделение разведки. Собственно, я ничего против не имел, но Сашка твердил: «Подождём».

— Слушай, искупайся, а? — предложил я. — И остынь.

— Не, я не про это, — он покачал головой. — Товарищ командир тебя вызывает…

— …В общем, дело, это — так, — Мефодий Алексеевич широким жестом показал на банку со сгущёным какао. Сашка задумчиво погрузил в неё палец, намотал побольше сладкой коричневой массы и облизал. Я присоединился к нему; Хокканен не выдержал:

— Ну ложки же есть!

— Курить вредно, — печально сказал Сашка.

— Очень вредно, — подтвердил я. — Особенно после ранения…

— Кхгм… — Хокканен убрал трубку и несколькими энергичными взмахами разогнал дым.

— Дело это так, — вернул внимание наш командир. — Сведения есть, что это — фрицы в конце лета готовят это — наступление на Ленинград. Это — всвязи с чем активируют переброску частей, это, на фронт. Надо бы это как-то… — он поводил в воздухе руками. — Из штаба сообщили — это, операция «Нордлихт» у них называется. Собираются, это, с финнами соединиться и город это — совсем кончить. Вот и задание это — узнать, что перебрасывают. Это — откуда. И это по возможности — помешать… Сашка тут это — говорит, вы что-то придумали?

— Ну вообще-то, — я обсосал палец, с наслаждением почмокав, — вообще-то мы не для такого случая придумали, а вообще. Но может и сюда подойти. Нужны мины, замаскированные под куски угля, как у Мухарева делают. Штук пять. Ромка нужен. И тогда дело будет так…

Мы с Юлькой сидели на «нашем месте», болтали ногами и по очереди ели остатки какао из банки, которую я прихватил с собой, уходя из командирского шалаша (землянки вырыть было просто некогда). Последние остатки я по-добрал пальцем, хотел облизать, но потом, помедлив, протянул Юльке:

— На. Остатки сладки… — и резко растормозился, когда он слизала какао. Для неё-то это была ерунда, а для моего сознания, испорченного десятками виденных фильмов… Я почувствовал, как горят щёки и, чуть наклонившись к ней, сказал: — А вот тут осталось… в углу рта…

— Тут?.. — спросила она беззаботно. — Где?

— Нет… не тут… — я наклонился ближе, и Юлька поставила между нами ладонь:

— Жук ты, Борька, — сказала она сердито. — Если бы ты не был таким смелым и умным, я бы… я бы…

— Что ты бы? — тихо спросил я, не отстраняясь.

— Я бы Мефодию Алексеевичу пожаловалась.

— Жалуйся, — внезапно обиделся я и отодвинулся. — Ради аллаха. Подумаешь.

— При чём тут аллах? — прыснула Юлька. — Ну тебя.

— Юльк, — я сделал просительное лицо. — Один раз поцелую, а?

— Отстань.

— Один раз, — я снова придвинулся.

— Отстань, говорю!

— Ну чуть-чуть…

— Закричу.

— Фрицы услышат. Ты же не будешь товарищей подводить?

— Я если мне Сашка нравится, а не ты?

Я отстранился, помолчал и спросил:

— Это правда?

Юлька соскочила в воду и в два прыжка добралась к берегу. Обернулась и махнула рукой:

— Пошли готовиться!

36

Вообще это было довольно странное ощущение — вот так сидеть среди врагов и грызть яблоки. Ещё более идиотским казалось, что на нас не обращают внимания. Меня вдруг стало одолевать дурацкое желание — вскочить и заорать во всю глотку: «Эй! Кретины! Смотрите! Я — партизан!!!» Не шуточное, а совершенно серьёзное, дошедшее до физического нетерпения, как желание сходить в туалет.

Я задавил его в себе усилием воли.

Недалеко от третьего станционного пути сидели на травке пятеро беспризорников — четверо постарше, трое мальчишек и девчонка, и мальчишка помладше, с холщовой сумкой через плечо.

— Состав, — сказал Сашка. — Наш.

— Угу, — я поднялся и потянулся, краем глаза заметив, как Ромка, лениво встав с травки, неспешно потащился через пути. Весь его вид выражал усталую озабоченность по поводу того, где бы пожрать.

Длиннющий состав вползал на станцию. Мне показалось, что в нём вагонов пятьдесят плюс половина от этого платформ с техникой. Вся эта гусеница ещё остановиться не успела, а на платформу с гомоном, свистом, перекличкой посыпались солдаты и офицеры, почти все — в нижних рубашках. Часть бросилась к водоразборке, старшие офицеры двинули куда-то, на ходу застёгиваясь и приводя себя в порядок, сколько-то — в полной форме и с оружием — заняли места вдоль эшелона на часах. Как всегда в такие моменты мне на миг стало мерзко от мысли, что мы станем причиной гибели многих из этих вполне обычных людей, в большинстве своём — молодых и, наверное, не таких уж и плохих. Но на фронте, куда они едут, пули, выпущенные ими, будут убивать тоже молодых, неплохих, а главное — наших.