Олег Верещагин - Скаутский галстук

• Название: Скаутский галстук
• Автор: Олег Верещагин
• Жанр: О войне

Если ЧЕСТНО, то я хотел написать фантастико-приключенческую книжку для подростков о Великой Отечественной Войне. В дни моего детства таких книг у нас хватало, сейчас весь мир популяризует свою историю для детей, а у нас это как-то заглохло, так почему бы нет? Возьму героя — современного мальчишку, скаута, самого обычного, с улицы, можно сказать (и я каюсь — у Борьки, да и у остальных юных героев, есть живой и вполне реальный прототип!), суну его в 42-й год, к партизанам, а под этим соусом преподнесу юным читателям и исторические сведения, и патриотическую идею, и чувство гордости за предков, и желание быть на них похожими… Да мало ли что ещё?!

Но после первых же набросков я понял — не получится у меня никакой подростковой книги. Именно потому, что у меня был большой опыт их чтения и я хорошо помнил законы жанра. Согласно этим законам враги должны быть глупыми, приключения интересными, а самое главное — поменьше крови и страданий. В общем, герой «русской ложкой деревянной восемь фрицев уложил», помотался по 42-му году с жизнерадостным видом, поражая всех историческими прозрениями и жалостливо удивляясь «тоталитарным нравам» своих предков, а потом вернулся обратно в мир, где и зажил счастливо и с гордостью.

Но так ли уж глуп лежащий в кустах егерь с биноклем? Труслив ли он? И как быть с фактом, что самые страшные зверства на территории Псковщины и Новгородчины творили те, кто сейчас зовёт нас «оккупантами» — «суверенные прибалты»? Если начать доводить до подростков такую информацию — моментом схлопочешь обвинение в ксенофобии, а то и в… фашизме. Можно ли считать интересным приключением триста километров, пройдённых по лесам за десять дней под дождём, в мокрой обуви и на голодный желудок — а ведь партизанская жизнь по большей части из таких «приключений» и состоит… Стоит ли жалеть «тоталитарных предков» и на самом ли деле стояли за их спинами «заградотряды» и «уполномоченные НКВД» — или пожалеть надо современных дебилов, верящих в то, что на подвиг можно кого-то загнать силой? Это тоже не подростковая тема… Что красивого может быть в войне и как её «причесать» и «пригладить» для детского восприятия? Рыцари, скачущие друг другу навстречу по тропинке на белоснежных конях, чтобы выяснить отношения один на один, остались в другой эпохе… да и в те времена все выглядело не так клёво. К тому же по законам жанра герой-подросток не имеет права убивать, потому что это-де калечит его психику — но на войне убивают все, и тех, кто не хочет или не может убивать, убивают самих в первую очередь…

---

Наверное, поэтому я остановился и взял Юльку за руку. Она посмотрела, но руку не отняла. Я, не сводя с неё глаз, встал на колени в ручей и медленно поднёс руку к губам. Коснулся её — рука была прохладная, я задержал губы, потом провёл её рукой по щеке и прижался, закрыв глаза. Журчала вода, надрывались птицы. Юлька тихо дышала, ничего не говорила и не делала.

— Юлька, — сказал я, не открывая глаз. — Юлька… Юлька, Юлька, Юль-ка… — и опять провёл щекой — уже другой — по её руке. — Юлька…

— Пусти, — тихонько попросила она. Я сразу отпустил её руку и встал с колен. — Зачем ты так, Борька?

Ответить я не успел — со стороны лагеря резко свистнули…

— …Р-5, — задрав голову, сказал Сашка.

Среди трофеев кто-то обнаружил толстый справочник с неудобоваримым названием готическим шрифтом. Но ценен он был тем, что там содержались буквально сотни рисованных силуэтов техники почти всех стран мира, в том числе — и нашей. Сперва мы листали его от любопытства, потом начали соревноваться в распознании. Сашка неплохо насобачился, различив силуэт заходящего на посадку самолёта, мелькнувший в ночном небе. Я так не мог — но это был, к моему удивлению небольшой бипланчик. Такой первый посетитель нашего аэродрома показался мне почти оскорбительным.

«Эр-пять» вполне резво, подскакивая и покачиваясь, пробежал по поляне между костров. Мы близко не подходили и только видели, как Мефодий Алексеевич передал туго набитый портфель, а из самолёта, даже не вылезая, сунули в протянутые руки наших партизан несколько ящиков, которые тут же погрузили на телегу. Самолёт выглядел несерьёзно, даже без пулемётов. Большие красные звёзды не утешали. Не прошло и пяти минут, а машина, повторив свой пробег, взмыла в воздух и исчезла.

Наши тушили костры. Мы подошли к телеге, на которую вспрыгнул командир — вид у него был вполне довольный.

— И это всё? — не выдержал я.

— А ты это, чего ожидал-то? — не понял Мефодий Алексеевич, но потом необидно рассмеялся: — Дурак ты, Бориска, это, значит… Ну это сам подумай. Объявились это мы после это — полугода молчания это считай. И нам сразу это в ладошки захлопали и посылают это — полный транспорт взрывчатки, патронов, это — медикаментов и это, представителя Штаба. А это и не мы вовсе, а это — немцы. Тут это осторожно надо. Ты вот это — недоволен, а я будто это — воздуху свежего глотнул. Это — лекарств прислали, машинку пишущую…

— Вот уж необходимость, — проворчал Сашка.

— И ты это туда же! — рассердился командир. — Долдоны вы это, прости Господи! А листовки?! Да это — в сёлах окрест и знать это не знают, как это на фронте дела?! Одними это — фрицевскими баснями кормятся и уж это — и носы и хвосты повесили! Ты ж слушай — они и Ленинград взяли, и это — в Сталинграде шашлык кушают, и это — на Кавказе, значит, в море трусы стирают! А тут это мы — сводку Совинформбюро! Это — свеженькую! Это — проверили нас теперь, так и большой транспорт можно это — ждать, с патронами, со взрывчаткой, может это — врача пришлют… Хоть одного на три отряда, а то и это — и не одного…

— Хорошо бы… — вздохнул Женька.

— Ладно, — махнул рукой Сашка, — наше дело простое… Нам сейчас в Вяхирево идти?

— В Вяхирево?.. — командир задумался. — А, насчёт железки, это… Да, это сейчас уж идите, потом отоспитесь… Да, это. Отца Николая с собой возьмите.

— Зачем? — не понял Сашка, поддергивая ремень ППШ.

— Дед там один это — отходит. Уж больное ему это — поп нужен, — Мефодий Алексеевич развёл руками. — Уважить надо.

— Ладно, — махнул рукой Сашка. — Мы его тут подождём, всё равно по пути.

Я и раньше знал, что отец Николай очень неплохой ходок. И сейчас он шагал широким ровным шагом и дискутировал с Зинкой.

— У вас, Зина, примитивное, извините, представление о том, что есть Бог. С чего вы вообще решили, что это старик на облаке? Вы ещё приведите мне пример — мол, лётчики в небо летали, Бога не нашли.

— А чем плох пример? — Зинаида (решительная, курносая, с косой не хуже Юлькиной, она держала братьев в ежовых рукавицах, только вот Димкиной веры в Господа переломить не могла).

— А тем, что наивно это. Бог есть всё. Он во всём. И искать его в небе бессмысленно. Точнее — ничем не лучше и не хуже, чем в себе, например.

— Отец Николай, признание идеи Бога умаляет достижения самого человека. Мы — страна безбожников. И тем не менее Днепрогэс и Магнитку построили мы. Мы освоили Арктику и заставили плодоносить пустыни Азии. По логике, существуй Бог, он должен был бы всеми силами мешать нам, отказавшимся от него, — как ни крути, а спор девчонка вела умело и напористо. — Но мы сделали всё это. А тем, кто кричал о вере в Бога, он и не подумал помогать. Например — отбиться от фашистов. И кстати — у них на пряжках написано «С нами Бог!» Но победим мы, а не они.

— Человек не может знать, чего хочет Господь, — возразил отец Николай. — Может, всё это его замысел? И наше безверие, и…

— Тогда с тем же успехом можно поклоняться ветру или небу, — пожала плечами Зинка. — Я вон братцу своему всё твержу, твержу…

Я чуть поотстал (мы шли без строя и без особой опаски, места насквозь знакомые) и пристроился к Димке. Он легко пёр на плече солидную «зброёвку» и вопросительно взглянул на меня.

— Дим… — я помедлил. — А всё-таки… почему ты… веришь? Нет, ты не думай, я не отговаривать тебя хочу, я просто… интересуюсь.

— Потому что я видел Господа, — просто ответил Димка. Я слегка обалдел — даже для меня это было то ещё заявление. А Димка, увидев мои спятившие глаза, улыбнулся немного застенчиво: — Не, правда… Я маленький был совсем… ну, может, не совсем, восемь лет… И утонул. Один купался, ну и… А потом увидел… человек такой. Как в книжке рисуют… в Библии, у бабушки была… Он меня вынес на берег. И по голове так погладил, а потом сказал: «Беги домой. И один больше не купайся». Я тогда и попросил отца Панфила — у нас был такой священник — чтобы он меня тишком окрестил… А потом решил — не буду скрываться, и всё.

Димка не выглядел ни чокнутым, ни юродивым. Он здорово играл в футбол консервной банкой, стрелял и вообще. Я подумал и спросил:

— Ну а как же… Тогда правда неувязка… Немцы же в бога верят…

— Не верят, — покачал головой Димка и его лицо закаменело. — То есть… может, кто-то думает, что верит. А самые страшные не верят. Борька, я сам видел, как они людей в жертву приносили. Не просто убивали, а в жертву приносили. Один стоял на крыше и бросал вниз детей… маленьких… а их внизу ловили на штыки и подкидывали, а потом выложили из тел такой знак, как у эсэсовцев…

«Зиг-руна, — холодея, подумал я. — Руна победы… древний обычай, его уже даже викинги не практиковали… Я и раньше читал, что эсэсовцы были язычники, но чтоб вот так…»

— И отца Панфила… — Димка сглотнул. — Они его вниз головой на дверях церкви распяли. И что-то такое пели…

Я снова отошёл в сторону. И потихоньку перекрестился… а потом вздрогнул, поймав на себе взгляд.

Это был отец Николай. Он уже перестал спорить, улыбнулся мне и подошёл. Просто зашагал рядом. «Может, рассказть ему всё? — вдруг подумал я. — Всё-всё… Но зачем? Чем он поможет? И не поверит он. Да и кто бы тут поверил…» И я вместо рассказа тихо попросил его:

— Отец Николай… не сердитесь на них. Они просто не понимают…

— Я и не думаю сердиться, — он продолжал улыбаться. — И Господь не сердится на них. Как Он может сердиться на тех, кто юные годы свои кладёт на алтарь Отечества? Кто заступил дорогу бесовским полчищам? А что они говорят… — священник как-то легко рассмеялся. — Если скажет человек, что делает дело именем Божиим и сделает зло — Сатане отойдут его дела. А кто скажет, что Бога не нужно ему и сотворит добро — Господь примет сделанное и возрадуется…

И отец Николай перекрестил меня.

26

Мальчишку звали Ким, Кимка. Сокращённо от «Коммунистический Интернационал Молодёжи». Глупость, но получилось красиво. Ему было где-то лет тринадцать, но держался он совершенно как взрослый — спокойно сидел на пне, покуривал самокрутку и объяснял, водя карандашом по листку блокнота Сашки:

— Вот тут посты. По обе стороны полотна. И у обоих концов моста — тоже. Каждый раз, как состав пропустить, сапёры ходят в обе стороны. Смотрят внимательно, прямо землю роют, серьёзно, если что подозрительным покажется. График выдерживают во, — он показал большой палец. — Минута в минуту. Шестого пойдёт особый эшелон. Я в пристанционке полы мыл, Райзбах — это начальник охраны — ужрался и какому-то полицаю — не нашему, а тоже фрицу — говорил. И что его к награде представили за то, что диверсий на его участке не бывает, и про этот эшелон. Они не знают, что я немецкий хорошо понимаю. Я до войны его любил, хоть только год учили, но я сам занимался… В пять сорок через мост пойдёт.

— С чем эшелон? — уточнил Сашка. Ким пожал плечами: