Сборник - Фантастика, 1982 год

• Название: Фантастика, 1982 год
• Автор: Сборник
• Жанр: Научная Фантастика

Традиционный молодогвардейский сборник научно-фантастических повестей, рассказов, очерков и статей советских авторов. Сборник рассчитан на молодого читателя.

---

Я перестал шевелиться, лежал как истукан.

Гена положил мне на грудь мокрое полотенце, я хотел сказать ему, что все уже прошло. Чепуха какая-то. Нужно идти.

Володя ждет, мы должны услышать, как поют звезды.

– Тебе лучше? - тихо сказал Гена. - Это горная болезнь. Она пройдет.

Я захотел встать, но Гена испуганно вскинулся, и я остался лежать. Было жестко, неудобно, вода высохла, и майка прилипла к телу.

– Я очень ненадежный человек, Сережа, - сказал Гена. - Лучше бы мне не ввязываться в эксперимент. И я не смог там, на плато…

Я решил, что он говорит о далеком плато в Тибете, где погиб его брат.

– Не надо, - сказал я, и Гена замолчал. Провел рукой по волосам, встал, надел рюкзак.

– Сбегаю за Володей, - сказал он. - Я мигом. Тебе нужно полежать, и все.

Гена говорил неуверенно. Я видел, он лихорадочно соображает, нет ли другого выхода, правильно ли он поступает. Ему очень не хотелось решать самому.

– Иди, - сказал я.

Гена стоял. “Ну иди же!” - хотел крикнуть я. Подумал: “Что бы сделал я сам на его месте? Сейчас и тогда. Особенно тогда, в Тибете”.

Докшин побежал. Перепрыгнул через ручей, крикнул чтото, скрылся. Я остался один. Было очень легко, покойно, только немного тоскливо. Почему он ушел? Я вспомнил, что в Тибете не было плато, там были скалы, отвесные скалы. Все то же ощущение недоговоренности не давало мне додумать мысль.

Я знал, что топчусь рядом с отгадкой, поведение Володи и Гены казалось все более странным, но я не мог понять - где моя фантазия, а где факты.

Я лежал, думал, осуждал Гену, оправдывал, жалел. Представлял его в роли космонавта-няньки, а Володю - в роли малыша, слушающего сказки. Это было несмешно, немного жутко.

10

– Асцелла, дельта Стрельца, - сказал Бугров.

Я приподнялся на локте. В комнате было полутемно. Наступил вечер, а Володя не зажигал света. Включился транслятор, соединенный с магнитофоном в лаборатории. Секунду было тихо. Потом шорох - обычный шорох сматываемой ленты.

И неожиданно высокий звук выплыл из динамика, разлился, заполнил комнату. Звук казался плотным, как осенний туман, он заползал всюду, я слышал его в себе, и еще слышал, как билось сердце. Голос звезды ширился, стал ниже, гуще, будто сливались ручьи. Я думал, что не выдержу напряжения. Опять не хватало воздуха, сердце будто взрывалось при каждом вдохе, я слушал и не верил. Не могло быть все так просто: темная комната, силуэт Бугрова в переплете окна, тень Гены, склонившегося надо мной вопросительным знаком - и песня. Звездная песня, которую не успел услышать Поздышев, в которую не верил Одуванчик, о которой не хотел думать Олег. Песня, впервые звучавшая для людей.

– Арктур, - сказал Володя.

Я вспомнил свое разочарование, абсолютный нуль в звуковом спектре, далекую неспетую песню. Значит, Володя не поверил моим расчетам? Решил убедиться, что Арктур молчит?

Я услышал, как из глубины комнаты поднимается волна цунами, растет, становится выше гор, выше неба. Падает. Сейчас захлестнет все, сомнет, уничтожит. Неожиданно звук изменился, стал выше и одновременно как-то спокойнее, я понял, что Володя переключил прибор на другую частоту. Секунда - высота тона подскочила еще раз, а потом еще и еще, и наконец звук исчез, оставив в ушах уходящий в высоту звон.

Стало тихо, и я увидел, что стою возле Бугрова, а Гена держит меня за плечи и тихо повторяет: - Ты бы лег, Сережа… Слышишь, Сережа…

Я вернулся на постель, почувствовал, что весь дрожу. Закрыл глаза, лежал, прислушивался. “Успокойся, - подумал я, - это только начало. Но где я ошибся? Модельная задача и приближенное решение…” Должно быть, я сказал это вслух, потому что Володя отозвался, усмехаясь:

– Ошибки не было, Сергей. Я не сказал главного: звуковые частоты в песне Арктура распределены по ряду простых чисел. Первая частота - восемнадцать герц, инфразвук. Второй обертон выше первого в три раза. Я говорю обертон, но это самостоятельная частота, назови ее как хочешь. Потом идут отношения: пять, семь, одиннадцать, тринадцать… Вплоть до мегагерца - дальше прибор не воспринимает.

– Совпадение, - сказал Гена. - Подумай сам, Володя, ты же ученый.

– И потому должен бояться предположений?

– Каких предположений? - закричал я. Конечно, у Володи уже появилась идея, и я даже начал понимать какая, но это было невозможно, Арктур не мог, не должен был звучать!

– Володя считает, - сказал Гена, - что звуковой спектр Арктура имеет искусственное происхождение.

– А что? - с вызовом сказал Бугров. - Ряд простых чисел - не убедительно? Сережа, убедительно или нет?

Я промолчал. Дай мне прийти в себя, Володя. Искусственные сигналы… Нет, это слишком. Почему? Только потому, что никто еще не имел дела с такими сигналами? Поддаться соблазну красивой гипотезы легко. Вот ведь, когда открыли пульсары, тоже считали, что их сигналы искусственные. Оказалось - нет. Но сигналы пульсаров всего лишь строго периодичны, а здесь ряд простых чисел…

– Временные вариации, - подумал я вслух.

– Рерно. - Володя широко улыбнулся. - Если сигнал разумен, он должен меняться со временем, должен быть модулирован. Зачем мы спорим? Небо чисто, и звезды рядом. Будем слушать напрямую. Я пойду в павильон. Выход из космофона, Сережа, дам на внешний динамик, вы услышите.

Бугров вышел, не обернувшись, будто боялся, что его задержат, не позволят уйти, не дадут слушать звезды. Мы с Геной сидели молча, а потом динамик зашипел, и голос Володи сказал:.

– Арктур. Он сегодня какой-то необыкновенный, - легкий смешок, - Или у меня настроение такое? Арктур, альфа Волопаса. Включаю аппарат, ребята. Частота двести семьдесят герц. Слушайте…

Молчание. И чистая нота, будто звук кларнета, нет - электронного органа. Кристально чистая нота - без обертонов.

Звук ослаб, потом опять стал громче, я подумал, что это Володя манипулирует с усилителем.

– Что ты там крутишь? - спросил я.

Володя не мог слышать вопроса, но будто почувствовал его.

Наверно, понял, о чем мы здесь думаем. Сказал:

– Я не кручу, ребята. Я сижу тихо, очень тихо. Это там…

Звук затрепетал. Ослабевал и наливался силой, будто верхняя нота, взятая неопытным певцом.

– Амплитудная модуляция, - сказал Гена.

– Значит, так? - вырвалось у меня. - Значит, это они?

Гена не ответил, смотрел в динамик, как в экран телевизора.

Далекая песня Арктура становилась все отчетливее. Звук вибрировал и замирал, возвышался до крика и затухал до едва слышного шепота. И я знал, что это не Володя возится с усилителем, что это там…

И Чемоданчик уложили за несколько минут. Володя принес километровую бобину с пленкой, затолкал ее на самое дно. Сверху легли регистрограммы - звуковые спектры восьмидесяти девяти самых ярких звезд, все, что мы успели сделать за Шесть ночей.

– Порядок, - равнодушно сказал шофер Толя. - Пойду погляжу, как там маслопровод.

“Газик” стоял около метеостанции. Дождь, прошедший ночью, смыл с его боков дорожную грязь, и солнце десятками бликов отражалось от стекол и металлических бортов.

– Посидим, - сказал Володя и уселся прямо на мокрую землю. Я опустился на чемодан.

– Помогу Анатолию, - сказал Гена и тоже полез под машину.

Володя смотрел на меня, улыбался, и я не знал, грустно мне или хорошо. Не хотелось уезжать, тем более теперь, когда я уже все знал, когда все события прошедшего года встали на свои места, получили объяснение.

Мы работали с вечера до утра. Маленький двадцатисантиметровый “Максутов” пялил в небо круглый глаз, и в окуляре появлялись звезды. Самую яркую из них я наводил на крест нитей, и Володя, сидевший на корточках перед космофоном, говорил:

– Готово.

Мы слушали звезды. Мы могли бы слушать каждую звезду неделю или год, но ровно через десять минут Гена, невидимый в темноте, выключал магнитофон, и все начиналось сначала.

Утром у меня колотилось сердце, не хватало воздуха, я лежал и делал вид, что сплю, Володя делал вид, будто ничего не замечает, а Гена ворчал и ходил снимать ленты с самописцев, потому что после нашего отъезда на станцию придут люди, которые действительно станут заниматься космическими лучами, а не решать психологические проблемы или слушать звезды.

Однажды за обедом я потребовал объяснений. Напомнил Гене его слова, Володе - его недомолвки, заявил, что и сам догадываюсь кое о чем. Бугров поперхнулся, посмотрел на Гену грозным взглядом, потом сказал;

– Ладно… Теперь можно.

И я узнал. Неизвестно кому принадлежала идея. Она была стара как мир: чтобы научиться плавать, нужно войти в воду.

Чтобы стать ученым, нужно не только знать свое дело, нужно уметь думать, нужно гореть. Нужна мечта, идеал, такой, что для его достижения человек может выложиться весь, до последней молекулы. И тогда в университет пошли письма из разных концов страны. Письма были настоящими, изменился только канал передачи - на самом деле все письма были адресованы солидному научному журналу. Письма стали тестом - с их помощью студенты проверялись на мечту.