Сборник - Фантастика, 1966 год. Выпуск 1

• Название: Фантастика, 1966 год. Выпуск 1
• Автор: Сборник
• Жанр: Научная Фантастика

---

– Это очень хорошо, что ты умеешь считать до миллиона. Дети, кто-нибудь еще умеет считать до миллиона?

Над партами поднялись тринадцать рук. И тогда Энна Андреевна велела всем опустить руки, а Гри разрешила сесть на место.

Дома Гри нарисовал в альбоме тринадцать рук с глазами на ладонях и сверху написал: “Они умеет считать до миллиона”.

А потом он нарисовал бегемота, носорога и слона в террариуме, отгороженном рвом, и подписал снизу: “А вы умеете считать до миллиона?” И, подумав немного, добавил: “А на вас смотреть прилично?” Вопрос был нелепый, и Гри знал, что вопрос этот нелепый, ведь для того и существовали зоопарки, чтобы люди могли рассматривать зверей. Но почему, думал Гри, рассматривать зверей можно, а людей нет? Люди рассматривают зверей, чтобы побольше о них узнать. А разве Илу он рассматривал не для того же? И наконец, разве не для того человеку глаза, чтобы смотреть и видеть? И все-таки учительница встала на сторону Илы, и мама, если бы она была при этoм, тоже поддержала бы Илу. А папа?

– Папа, скажи, почему неприлично разглядывать человека?

– Условность, Гри, люди так договорились между собой. Но нужно ли это? - Папа пожал плечами. - Я думаю, это прошлое, которое люди просто не успели еще пересмотреть.

Полгода, от сентября до марта, тянулись бесконечно долго.

У Гри было странное ощущение, будто эти полгода впятеро больше всей его прежней жизни. Каждый день на каждом уроке Энна Андреевна говорила: “А теперь, дети, пойдем дальше”, но Гри почему-то не чувствовал этого движения вперед. Наоборот, очень часто у него возникала твердая уверенность, что они движутся вспять, что ови возвращаются ва исхоженные дороги и непонятно, зачем петляют на этих дорогах. Это было вроде того, как если бы они сейчас, на уроках алгебры, вдруг затеяли жалочки писать.

А Ила чуть не после каждого урока говорила свoей подруге Лане:

– На этом уроке было очень интереcтно.

И Лана отвечала ей важно:

– Да, было аченъ интересно. Энна Андреевна знает все на свете.

А потoм они говорили о глупых детях из прошлого, которые даже в пятом классе изучали еще арифметику, хотя арифметика - всего лишь частный случай алгебры.

Гри однажды же выдержал и сказал этим девчонкам, что еще ни одному человеку не удалось установить разницу между хвастовcтвом и глупостью.

– А когда слушаешь вас, так и вовcе понимаешь, что этой разницы нет.

Девочки пожаловались учительнице. Энна Андреевна велела Гри извиниться. Встав у гшфедры, Гри извинился, а вернувшись на место, вдруг сказал:

– Но ведь это им все равно не поможет.

Вечером у Гри был разговор с отцом, потому что накануне Энна Андреевна звoнила отцу в институт. Папа сказал, что Гри огорчает его. Гри cидел в крecле напротив и, глядя отцу прямо в глаза, вежливо ждал, когда же он перейдет к делу пo существу. Накoнeщ отец вздохнул и сказал, чтo он, Гри, и вce живут в обществе, а коль скоро это таж, вce должны пoдчинятъcя условностям, потому что без условностей нет общества.

– Знaчит, - cпроcил Гри, - я не имел права говорить девчонкам правду?

– Нет, - папа отвечал неторопливо, спокойно, - ты не можешь, ты должен говорить правду. Но при этом ты уважать мнение другого человека, каким бы оно тебе нe казалось.

– А они, - Гри все так же смотрел oтцу в глаза, - могут говорить, что им вздумается, потому чтo люди, о которых они говoрят плохо, уже мертвы и не мoгут ответить им?

– Нет, - улыбнулcя отец, - oни тоже не должны так говoрить, но перед мертвыми не извиняютcя. А если извиняютcя, то просто потому, что находятся живые, которые присваивают себе право говорить от имени мертвых и представлять их волю.

– Хорошо, - сказал Три, - я понял, папа.

– Да, - кивнул отец, - я вижу.

Ночью была гроза. Это была первая весенняя гроза в нынешнем марте. Сначала по крышам и стеклам лупил град, как будто тысячи чудовищ одновременно выплевывали миллионы своих зубов. Потом хлынул дождь, который был даже не дождь, а сплошной, как из необъятной, величиной с небо, трубы поток воды. Потом грохнул гром, сверкнула молния - и небо стало зеленым, того электрического зеленого цвета, какой бывает у искровых разрядов.

Наутро после грозы взошло солнце, какого уже давно не было. Гри отлично звал, что земная жизнь никак не влияет на солнце, что солнце за ночь не могло измениться и во всяком случае никак не могло стать моложе. И все-таки он видел юное солнце, которое ничего общего не имело со вчерашним - вялым солнцем февраля.

Гри вышел из дому в восемь пятнадцать - за четверть часа до уроков. Школа была в пяти минутах ходьбы, и Гри всегда отворял школьную дверь в одно и то же время - восемь двадцать. Но сегодня Гри едва передвигал ноги. Если так ходить, думал про себя Гри, заявишься в школу после звонка или, в лучшем случае, со звонком. Такого у них в классе еще не случалось, и Энна Андреевна скажет, что это необычайное происшествие и о нем непременно надо поговорить. Ила виступит первой и наверняка начнет так:

– Меня личво поведение Гри удивляет с первого дия.

Потом выступит Лана и скажет, что она личнo в первые дни ничего такого не замечала в поведении Гри, но вскоре она увидела те же, что видит ее подрута Ила.

Прямо перед школой стоял дом Института морского животноводства, а рядом, нaпрoтив главного eго входа, была остановка монорельcового трамвая, соединявшего институт с берегом моря. До берега было всего сорок километров - десять минут с двумя остановками. Но это были первые в жизни сорок километров и десять минут, проведенные самостоятельно, и они нисколько не были похожи на те, что бывали прежде, и так же мало они будут походить на те, что придут впоследствии. Строго говоря, это были даже не просто первые сорок километров и десять минут,- это были единственные и неповторимые километры-минуты, на которые Гри предстояло оглядываться всю жизнь, до последнего ее дня.

Гри сидел в кресле у иллюминатора. Кроме Гри, в отсеке не было никого, и он чувствовал себя первым человеком на Земле. Первым и самым могущественным, желания которого реализуются так же быстро, как возникают. Дважды по воле Гри трамвай останавливался, дважды платформы подкатывали эскалаторы, хотя внизу, на Земле, не было никого, кто нуждался бы в них. Только одного Гри не мог сделать - продлить или сократить стоянку, потому что тридцатисекундная стоянка в интервале от восьми до десяти утра и от семнадцати до девятнадцати была неизменной. Но Гри нисколько не чувствовал себя из-за этого слабее, как не чувствовал себя слабее оттого, что невозможно остановить солнце или устроить лунное затмение.

До первой остановки дорога проходила между жилыми домами города. Но отдельных окон Гри не видел - перед ним все время вилась сверкающая стеклянная лента, волнистая, как дорога перед глазами автомобилиста.

Потом, после первой остановки, пошли заводы и огромное сплошное синее небо, которое в жилой части города показывалось только клочками. На северо-востоке в небо упирались четыре гигантские трубы - это были те самые трубы завода-музея, которые в хорошую солнечную погоду просматривались и с крыши-солярия дома, где жил Гри. Вечерами, когда темнело, на них загорались красные огни - сигналы самолетам. Папа объяснял Гри, для чего заводу нужны были такие трубы, но Гри все-таки не понял этих объяснений, потому что сам же папа говорил, что в середине двадцатого века люди уже изобрели реакторы и солнечные аккумуляторы. И даже еще за сто лет до них один химик говорил, что топить можно бумажными деньгами, а сжигать нефть - это преступление.

Вторая остановка была тоже в черте города, но дальше, до самого берега, тянулись сады и луга, которые сплошным кольцом окружали город. Гри дважды видел это кольцо с вертолета, державшегося в десяти километрах от земли, и оба раза оно представлялось ему почему-то огромным зеленым обручем, в котором исполин Гильгамеш замкнул игрушечные дома игрушечных людей. А здесь, на земле, не было никакого обруча - были стометровые эвкалипты, были гигантские секвойи и необъятные баобабы. Но на фоне белесого мартовского неба, границы которого терялись в море и за холмами, они выглядели просто большими деревьями, и даже соседство кленовидных платанов не давало верного представления о всамделишных их размерах. Это казалось Гри непонятным: он давно уже привык, что размеры предмета постигаются в сравнении. Но почему же все-таки стометровые гиганты выглядят обыкновенными деревьями, хотя кленовидный платан, высотой в шестиэтажный дом, рядом с ним - не более малыша, спрятавшего в коленях у отца голову? Ведь если бы он, Гри, встал подле такого дерева…

Глаза Гри внезапно, как в испуге, расширились, но Гри не испугался - Гри смеялся, потому что он сам, без помощи папы, сделал огромное открытие: человек все предметы сравнивает с собою, и только тогда он по-настоящему постигает их размеры.

Через минуту инерция, которая при отправлении прижимала Гри к спинке кресла, стала упорно отрывать его от этой самой спинки. Появились столбы подвесной дороги - сначала они замелькали стремительно, в дымке, как пальцы, мгновенно проносящиеся у самых глаз, потом они стали походить на стоймя поставленные трубы, изгибающиеся книзу, потом они выпрямились и, чередуясь строго параллельно, остановились вовсе. Мегафон объявил: “Станция Акватория. Конечная”.