Николай Смирнов-Сокольский - Сорок пять лет на эстраде

• Название: Сорок пять лет на эстраде
• Автор: Николай Смирнов-Сокольский
• Издательство: Искусство
• Жанр: Прочий юмор
• Год: 1976

В книге собраны фельетоны, статьи и выступления Н.П. Смирнова-Сокольского — одного из основоположников советской эстрады, писателя, библиофила. Большинство эстрадных фельетонов артиста было опубликовано впервые.

---

— Извините, говорит, вы, по-видимому, не в курсе, но мы сейчас этими делами не занимаемся…

— Почему? — спрашиваю.

— Да понимаете ли, говорит, условия изменились. В опере-то как было? Маргарита за свои грехи в ад угодила, Фаусту тоже не поздоровилось, ну а Мефистофель, если помните, — в стороне. А теперь все наоборот: Маргарит только в свидетельницы вызывают, Фаустам порицание выносят, а Мефистофеля-то, извините, под статью подводят. Пять лет за сводничество! На таких условиях работать — себе дороже! Я и вам искренне не советую. Тоже, знаете ли, какая Маргарита попадется. Иная и по судам затаскает и в газетах пропечатает. Знаете эти фельетончики товарища Нариньяни: «Папаша, ау! Где вы, где? Вас ищут детки!..» Для этого и омолаживаться не стоит…

— По-моему, гражданин Мефистофель, вы преувеличиваете!

— А я и не отрицаю, — говорит. — Да, преувеличиваю. Зато другие Мефистофели — преуменьшают. Вот и получается: одни все только черной краской замазывают — кричат «мы — сатирики!». А другие, наоборот, одной розовой действуют, вопят «мы — поэты!» И выходят те самые либо рай, либо ад, по которым ваша фантазия путешествовать собирается.

— Позвольте, — говорю. — Это же все теории. Но если практически говорить, допустим, о рае — то где же все райские атрибуты, где ангелы, где херувимы, где, наконец, произрастают знаменитые райские кущи? Где все это?

— Разрешите, говорит, ответить по порядку. Ну, что такое райские кущи — я знаю не твердо. По-видимому, речь идет о кукурузе. Она не только первоклассный корм для животных, но некоторые приспособленцы от искусства на ней тоже уже успели подкормиться. Один автор известную песенку «Ля-кукарача» в «Ля-кукурузу» перекроил. То есть до чего быстро к каждому новому делу пошляк пристраивается, передать трудно. Ну а что касается ангелов и херувимов, разрешите вам встречный вопрос задать: неужто они вам в театре и в литературе не осточертели?

Правильно ведь говорит, думаю. Живых-то людей в театре и литературе действительно маловато стало. Сплошь — ангелы. В Малом театре и сейчас пьеса «Крылья» идет. Не иначе, как ангельские крылья. В театрах только у одного Образцова куклы какую-то «Чертову мельницу» играют. В остальных — сплошь «Ангел в отпуске».

— Ладно, говорю, гражданин Мефистофель, давайте с вами про ад беседовать. Только не говорите, что ада нет. Ад люди себе иногда сами создают. И далеко ходить не надо — в квартире, в которой я сейчас живу, форменный ад. И создала нам его всего одна соседка — ведьма!

Ну, что она в квартире вытворяет — уму непостижимо! Жильцов между собой перессорила, на кухне каждый день драки, скандалы. Если телефон звонит, она первая подбегает и на просьбу «вызовите такого-то» — неизменно отвечает: «Он вчера умер»! Сутяга, склочница, на каждого из нас во все учреждения доносы написала, — ну ад, форменный ад! Мы и в милицию, мы и в суд — ничего не помогает. «Тут, говорят, административные меры бессильны, потому она хоть, конечно, и ведьма, но наша ведьма, советская, и вы ее перевоспитывать обязаны». Ну а как ведьму перевоспитать можно? Мы ей и так каждый месяц новую метлу посылаем, чтоб ей было на чем на Лысую гору летать. А сейчас, гражданин Мефистофель, у нас к вам от всех жильцов просьба: не можете ли вы ее к себе в ад забрать?

Мефистофель только руками развел.

— Ведьмы, говорит, в штатном расписании ада не числятся. Они только по договорам работают. То, что вы, люди, иногда у себя терпеть можете, черти в аду секунды не выдержали бы!

— Позвольте, говорю, позвольте! Вы что-то свой ад идеализировать начали. По идее же он грешниками должен быть наполнен. Всякие там «не сотвори себе кумира», «не пожелай жены ближнего своего» (речь о моральном облике, вероятно). Ну а главное — «не укради». Эти-то уж, надеюсь, у вас в аду все?

Смотрю, Мефистофель как-то мнется и нерешительно отвечает, что, мол, вот насчет «не укради», то не совсем все. Большинство все-таки в рай попадает…

— Почему? — спрашиваю.

— Да сами знаете, — говорит. — Пройдохи же они. Рука у них везде, знакомства, связи. Сейчас вон привратник рая — архангел Михаил — дачу себе в облаках строит, так они ему кто досок, кто гвоздей — из чужих гробов вырывают, ему несут. Один ловкач чей-то чугунный памятник с улицы Москвы в ад приволок. «Господа черти, говорит, умоляю этот памятник на вашем вечном огне обратно в листовое железо переплавить. Как памятник он все равно ужасен, а листовое железо архангелу на дачную крышу пойдет. Он меня за это в рай пустит…».

— Так, говорю, порядочки у вас! Надеюсь, что хотя бы такие грешники, как подхалимы, лизоблюды, которые в жизни преуспевают тем, что к начальству подлизываются, — эти-то у вас по заслугам получают?

— Эти, говорит, — да! Им определено в аду по своей специальности работать. Каждый из них весь век горячую сковородку лизать будет!

— Подумаешь, говорю, наказание выдумали! Что для них одна сковородка? У меня знакомый подхалим в своем учреждении за год только двенадцать директоров переменил, шесть заместителей, четырех парторгов и ко всем подлизываться успевал. Иэто, повторяю, — за год! А вы ему на весь век одну сковородку — да это для него дом отдыха! Вообще, вижу, говорю, гражданин Мефистофель, что техника у вас в аду — самая отсталая. По-прежнему все сковородки, котлы, вилы… Ну, какая тут производительность труда может быть? Заправилы-то ваши очень некоторых наших земных директоров напоминают. Тоже иногда побаиваются новое внедрять. Вот инженер Глебовский в кулуарах совещания рассказывал, что его рабочие-рационализаторы над такими директорами посмеиваются, что они, мол, целиком от своей «тайной советницы» зависят. Это они так часть директорского организма прозвали, которой он в кресле восседает. Чуть где творческую инициативу проявить надо, сейчас ему «тайная советница» на ушко шепчет: что ты, мол, с ума сошел? Я же из-за твоей смелости без кресла могу остаться! Вот изобретатели про такого директора и говорят: «Сам-то он, конечно, за, но «тайная советница» у него — против».

Смелей надо, гражданин Мефистофель, работать. В аду клин клином вышибать хорошо. Некоторых кинорежиссеров наших заставить, например, собственные картины смотреть, в особенности которые они из колхозной жизни поставили. Да не даром смотреть, а чтоб деньги платили, как зрители! А чтоб сразу они от такой муки не обеспамятовали — передышки им делать: показывать, показывать их собственные картины, потом — бац! «Бродягу» или какой-нибудь «Фанфан-Тюльпан» запустить, а потом опять их картину собственную продемонстрировать. Вот они и завертятся!.. Театральных рецензентов в актеров переделать и заставить на сцене представлять, а актерам поручить об их игре в газетах рецензии печатать — вот они и узнают, почем фунт лиха! Архитекторов и художников — в грешники и записывать не стоит. Их и на земле так припекают, аж дым идет! А вот расскажите-ка мне лучше, что у вас в аду с клеветниками делают, с кляузниками, сутягами, с любителями по каждому поводу письмецо «куда следует» написать? Причем письмецо, конечно, лживое, подлое, гаденькое, чаще всего за подписью «Доброжелатель» или просто, как говорится, «подпись неразборчива»… В большое затруднение эта неизжитая еще накипь человеческая нас на земле ставит. С одной стороны, понимаете ли, эти письма — вроде «письма трудящихся», так сказать, «глас народа», а с другой стороны, читая их, ни на секунду забывать невозможно, сколько горя, слез, бед непоправимых эти лжедоброжелатели нам нанесли. Сколько хороших, честных людей тратили время и нервы на ненужные доказательства, что «они не верблюды». И ведь, главное, такого гаденыша-клеветника с поличным ловят — с ним тоже что-нибудь сделать трудно! Он сейчас же постную рожу скорчит и проскулит, что он, мол, «очень рад», что его подозрения не оправдались, но ему, видите ли, «показалось», а потому он считал гражданским долгом, так сказать, доложить, сигнализировать… Ну вот окажите мне, что у вас с такими «сигнализаторами» в аду делают? Неужели и для них, кроме горячих сковородок, даже черти и те ничего выдумать не сумели?

Смотрю, Мефистофель мой молчит и только плечами пожимает.

— Странный вы какой-то, Мефистофель, — говорю. — Я такого и в старой провинциальной опере никогда не встречал.

— А я, говорит, вовсе и не Мефистофель! С чего это вы взяли?

— Да кто же вы, кричу, черт вас возьми совсем! Я на вас столько времени потерял?! Присматриваюсь — вижу, батюшки ты мои! — это, оказывается, я перед зеркалом сижу и целый час сам с собой разговариваю. Тоже, понимаете ли, собеседника нашел! Фантазия-то моя — носом в землю уткнулась! Что ж? А ведь это, пожалуй, и хорошо, дорогие товарищи! Мечтать — это ведь не значит парить в заоблачных сферах. Мечта хороша, если она претворяется в жизни. Как это говорил Маяковский:

«Что мне до Фауста,
феерией ракет
скользящего с Мефистофелем в небесном паркете!
Я знаю —
гвоздь у меня в сапоге
кошмарней, чем фантазия у Гёте!»

Бессмертны эти слова поэта. Широким, размашистым шагом идут в завтрашний день народы Советского государства. Шагают смело вперед и в горячке похода не замечают порой гвоздя в сапоге. Эти гвозди, на которые я пытался указать в своем фельетоне, бывают маленькие, ничтожные, а иногда — большие, ржавые, могущие ранить до сердца!