Рафаэло Джованьоли - Мессалина

• Название: Мессалина
• Автор: Рафаэло Джованьоли
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1993

Рафаэло Джованьоли (1838-1915) - известный зарубежный писатель, оказавшийся неизвестным, непонятым и, пожалуй, до конца неоцененным. Долгое время из всех его произведений был доступен только роман "Спартак". Увы, воинственные герои этой книги надежно охраняли от читателей остальные сочинения признанного итальянского мастера: Из-под пера Джованьоли вышли и книга стихов, и театральные пьесы, и литературные эссе, и серьезные исторические исследования. Однако мировой славой он обязан, в первую очередь, своим историческим романам, в которых продолжил традиции Дюма и открыл немало новых тем, привлекательных как для вчерашнего, так и для сегодняшнего читателя.

Действие романа "Мессалина" разворачивается в мрачные годы правления одного из самых жестоких, алчных и безжалостных императоров Древнего Рима - Гая Цезаря Августа Германика, прозванного в детстве КАЛИГУЛОЙ ("Сапожком"). Жестокий произвол, откровенный садизм и сумасшедшие выходки императора римляне терпели около четырех лет. В число заговорщиков вошла и Мессалина, жена Клавдия, дяди Калигулы, женщина хитрая, развратная и решительная. 24 января 41 года заговорщики во главе с Кассием Хереей убили императора в одном из переходов его дворца. Место Калигулы занял Клавдий, но его жене, безумно влюбившейся в знатного и красивого Гая Силия, оставалось немного жить на этом свете. Однако то уже другой роман и иные действующие лица:

 Исторический роман о безнравственной патрицианке, сумевшей взойти на престол цезарей - так охарактеризовал его автор, известный итальянский писатель прошлого века. Книга рассказывает о борьбе за власть в Древнем Риме, порочных и жестоких нравах общества времен Гая Цезаря Германика - Калигулы.

Книга предназначена для любителей авантюрных романов и всех, кто интересуется историей Древнего Рима.

---

ГЛАВА IV

В которой появляются Гай Кассий Херея, его сын Луций и Юлия Друзилла

В описываемые времена всякий, кто входил в город через Триумфальный мост, неизбежно оказывался на широкой улице, которая тянулась вдоль до Яникуленского моста, по пути пересекая часть Марсова Поля, известную как Кампо Миноре.

Улица Ретта - так она называлась - недаром считалась одним из чудес старого Рима. Славу она заслужила уже тем, что продолжала знаменитую Триумфальную улицу, бравшую начало у Триумфальных ворот.

По левую сторону улицы Ретта высился нескончаемый ряд мраморных изваяний, здания простой и величественной римской архитектуры чередовались с великолепными греческими скульптурами. Воображение путешественника поражали размеры Гекатонстилона, прославленного портика с галереей из ста колонн, удобной для встреч, прогулок и разговоров, выйдя из которой, человек попадал в тенистую платановую рощу с многочисленными изящными фонтанами и следовавшим за нею просторным портиком Помпея, излюбленным местом отдыха горожан. Миновав его, зритель справа от себя обнаруживал грандиозное и стройное здание театра Помпея, а слева видел курию, носящую его же имя. За театром Помпея открывался храм Фортуны-всадницы, а еще ближе к Тибру - прекрасный портик Октавии.

За курией Помпея находились портик Филиппа и храм Геркулеса-хранителя. Еще дальше вздымались громада цирка Фламиния, по бокам которого стояли роскошные храмы Аполлона и Беллоны; в стороне от них виднелись внушительные очертания театра Марцелла. И вот среди этих бесчисленных галерей, под кронами платанов и стенами зданий однажды в послеполуденный час собрались бессчетные толпы людей - матроны с дочерьми, патриции, клиенты, параситы и просто всевозможный городской сброд, искавший здесь укрытия от первых порывов холодного ветра, предвестников долгого зимнего ненастья.

Пять месяцев минуло после событий, описанных в предыдущей главе. День перед календами ноября (31 октября) выдался пасмурным: небо с утра было затянуто мглистыми тучами, и, по народному поверию, это сулило студеную зиму. Тема, которую озабоченно обсуждали в портиках Филиппа, Помпея и Ста Колонн, была также печальна и безрадостна. Голоса звучали взволнованно, но приглушенно.

- Как он себя чувствует?

- Что слышно в городе?

- Есть надежда на выздоровление?

Этим и подобным вопросам не было числа.

Карикл, величайший врач, находит у своего августейшего пациента опасную лихорадку.

- Но есть луч надежды!

- Тем более, что самочувствие его в последнее время немного улучшилось!

- И все-таки, состояние еще очень тяжелое. На некоторые вопросы ни у кого не было ответа. Однако матроны, сенаторы, плебеи и клиенты не переставали ждать, что кто-нибудь принесет им радостную весть о выздоровлении больного.

Весь Рим искренне переживал внезапную болезнь Гая Юлия Цезаря.

В первый же вечер после ночи, проведенной с Мессалиной, император принимал у себя в триклинии Лицицию, победительницу гладиаторских игр. Несмотря на раненую руку, знаменитая куртизанка охотно присоединилась к императорской оргии.

Их распутное веселье закончилось лишь следующей ночью; но как ни старалась тщеславная амазонка завоевать сердце или по крайней мере приобрести прочную привязанность прицепса, на этой арене ей пришлось смириться с полным поражением, незначительной компенсацией за которое были богатые воинские доспехи и пять тысяч сестерциев, полученных в награду за потраченные силы.

Гораздо больше Калигулу волновали пылкие поцелуи его очаровательной тети, Валерии Мессалины.

Третьей стороной любовного треугольника могла бы стать Энния Невия, но даже в этом качестве ей не удалось долго просуществовать. В один прекрасный день ее слепая ревность и униженные мольбы, одинаково раздражавшие Калигулу, довели бывшего любовника до состояния беспредельной ярости, и он громогласно объявил, что, поскольку он молод, всемогущ свободен в поступках, больше не желает ни от кого зависеть; что не позволит держать себя на привязи и сам будет решать, когда и с кем ему заводить связи; что, наконец, пора Эннии позаботиться о законном муже; что Макрона он сделает консулом через год, а потом назначит императорским прокуратором в Египет.

Энния разразилась рыданиями, а Калигула в бешенстве выбежал из комнаты для свиданий, выкрикнув:

- Во имя богов! У меня добрый характер, но эти бесконечные упреки сделают меня кровожадным, как Тиберий!

Так закончился адюльтер императора и супруги префекта претория. Однако из самолюбия Энния вместе с Макроном остались в императорском дворце.

Мессалина праздновала победу. Она была теперь настолько уверена в своем влиянии на Калигулу, что порой представляла себе, как разойдется с Клавдием и станет женой прицепса.

Но каково же было оскорбление, нанесенное достоинству этой молодой, знатной и красивой женщины, когда всего через несколько дней она обнаружила, что не меньшей благосклонностью Калигулы пользуется куртизанка Пираллида, которая, едва оправившись от тяжелого ранения, явилась на прием к императору и произвела на него такое неотразимое впечатление, что стала желанной участницей всех его пиршеств и увеселений. Подобному успеху немало способствовало и то, что, гречанка по национальности, белокурая Пираллида была не только хороша собой, но и в совершенстве владела искусством танца, а также превосходно играла на цитре и пире. И, как ни сокрушалась Мессалина о непостоянстве племянника, она не могла ни вернуть его, ни повлиять на его времяпрепровождение.

Оставаясь по-прежнему твердым и уравновешенным правителем, Калигула все глубже погружался в Отвратительные кутежи и оргии, для которых по ночам приглашал своего сверстника Авла Вителия, мима Мнестера, вольноотпущенников Калисто и Геликона, трагика Апелла, Луция Кассия Херею и других развратников. Последствием такой порочной жизни стала острая лихорадка, свалившая с ног двадцатипятилетнего императора.

- Вот уже четырнадцать дней, как болеет Август, - прогуливаясь по портику Ста Колонн, печально произнес тридцативосьмилетний мужчина с лицом, отмеченным благородной бледностью, одетый в латиклавий, который указывал на его принадлежность к всадническому сословию. - И чего только мы не предпринимали, стараясь восстановить его здоровье! Боги не могут не услышать мольбу всех народов земли!

- Ты прав, почтенный Атаний Секондо, - протирая глаза, ответил его спутник, маленький толстый плебей с заплывшим жиром темно-лиловым лицом и глуповатым взглядом, богатая одежда которого позволяла судить о его значительном состоянии. - Если богам небезразличны дела людей, то они должны спасти нашего императора, обожаемого и бесценного сына римского народа.

- Верно, верно! - наперебой воскликнули сразу несколько оборванцев в грязно-белых потрепанных тогах, которые зарабатывали на жизнь ремеслом клиента у того или иного патриция, выполняя его мелкие поручения за стол и кров. - Цезарь нам как родной сын!

- И как родной отец! - с готовностью подхватил обрюзгший пьяница в нищенских лохмотьях, не оставлявших сомнений в том, что их владелец был параситом.

- Наш Цезарь! Он наш, сын прославленного Германика! - дружно заорали другие представители того же сброда.

- Кровь от крови, наш, - согласился всадник Атаний Секондо.

- Чрево от чрева, наш! - выкрикнул богатый плебей.

- Как всегда, прав Публий Афраний Потит, - наклонившись к уху плебея, заметил парасит, - самый щедрый и гостеприимный римлянин, достойный быть прицепсом сената!

Жирное лицо Афрания Потита расплылось еще больше от лести парасита, которого незаметно толкнул локтем высокий, смуглолицый иудей с живыми глазами и щетинистой шевелюрой, плотно закутанный в тунику ростовщика:

- Вот это да! Глянь, как этот глупый боров надулся от твоей похвалы! Сдается мне, что сегодня он пригласит тебя на ужин!

- А знаете ли вы, - спросил Публий Афраний Потит, воодушевленный словами парасита, - сколько жертвоприношений было посвящено богам за то, что они помогли Гаю Цезарю взойти на престол?

- Сколько? Сколько?

- Сто шестьдесят тысяч! - воскликнул Потит и с таким торжеством оглядел слушателей, словно это он удостоился всех названных почестей. - Сто шестьдесят тысяч, я сам слышал от эдилов!

- Он это слышал от эдилов - какая редкая осведомленность в делах государства! - усмехнувшись, шепнул ростовщик на ухо параситу.

- Да здравствует Публий Афраний, самый проницательный и сведущий знаток римских обычаев! Браво, Потит, чье сердце целиком принадлежит Цезарю!

- Его любят все, - перебил всадник Атаний Секондо, - и число жертвоприношений, посвященных богам, - свидетельство тех чувств, которые вызывает у окружающих наш владыка Гай Юлий Цезарь Германик!

- Разве я его не люблю? - продолжал богатый плебей. - Как своего отца, которого уже нет, как свою жену и детей, которых еще нет. Я люблю его больше себя самого!