Тулепберген Каипбергенов - Неприкаянные

• Название: Неприкаянные
• Автор: Тулепберген Каипбергенов
• Издательство: Советский писатель.
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1985

Действие романа Т.Каипбергенова "Дастан о каракалпаках" разворачивается в середине второй половины XVIII века, когда каракалпаки, разделенные между собой на враждующие роды и племена, подверглись опустошительным набегам войск джуигарского, казахского и хивинского ханов. Свое спасение каракалпаки видели в добровольном присоединении к России. Осуществить эту народную мечту взялся Маман-бий, горячо любящий свою многострадальную родину.

В том вошли вторая книга.

---

Когда восторженный гул стих, Айдос обратился к Ерназару:

— И тебе тысяча лет, юный богатырь. Ты победил соперников своих силой. Но богатырь степи должен побеждать соперников и разумом. Велика ли мудрость твоя, Ерназар?

— Испытайте, дедушка-бий! — ответил, смело глядя в глаза старшему бию, Ерназар.

— Хорошо, сынок.

Для проверки джигита у каждого старика сотня загадок в припасе. Вынь из хурджуна памяти любую и требуй ответа. Была такая сотня загадок и у Айдоса. Но не годились эти загадки для Ерназара. Просты слишком. Да и ответ на них известен. Надо, чтобы подумал юноша, сам ответ нашел, показал, на что способен.

— Первый вопрос! — объявил старший бий. — Кто перед кем в долгу в этом мире, кто дает в долг и кто долг оплачивает?

Смутить думал юношу Айдос. Не для молодого эта загадка — для старца. А не смутил. Улыбнулся самодовольно Ерназар и сказал:

— Этот вопрос задал вам, дедушка-бий, великий Маман, когда вы были юны, как я.

— И что ж я ответил великому Маману?

— Вы ответили, дедушка-бий, что в этом мире в долгу перед родителями все дети. Став сами родителями, они дают в долг своим детям. Заботясь же о стариках, оплачивают собственный долг.

Так ответил я, — кивнул Айдос. — А что бы ты сказал великому Маману?

— Я повторил бы ваши слова и добавил свои: «В этом мире все люди в долгу друг у друга. И когда они начнут платить свои долги, мир станет добрым и справедливым».

Из глаз Айдоса полились слезы умиления.

— Вы слышите, братья? Юный Ерназар открыл истину мира. Великий Маман гордился бы таким правнуком.

Польщенный похвалой, зарделся Ерназар. Уверенно чувствовал он себя на этом состязании. Понимал, что нет ему ровни, и не только среди сверстников, но и среди пожилых, умудренных жизненным опытом степняков. Уверенность сродни смелости, а смелость рождает крылья. Крылья для полета расправил юный Ерназар, вот-вот взлетит над степью.

Новый вопрос старшего бия встретил Ерназар, как встречает легкокрылый ястреб неповоротливого перепела.

— Какое главное оружие правителя? — спросил Айдос.

Мог бы не задумываясь ответить Ерназар. Знал он, какое оружие главное у ханов. Но просто схватить перепела достойно ли ястреба. Прежде надо подняться в небо, неторопливо взмахивая крыльями, а оттуда уже, нацелясь, броситься вниз.

Пока взлетал Ерназар, юноши, сидевшие перед Айдосом, стали выкрикивать ответы:

— Главное оружие хана — пушка, стреляющая на тысячу шагов.

— Пороховое ружье.

— Мечи и копья нукеров.

Топор, которым отсекаются головы непокорным. Взлетел ввысь Ерназар, и в наступившей тишине прозвучал его спокойный голос:

— Главное оружие правителя — обман!

Не знали степняки, правильно ли ответил Ерназар, но что умно ответил, понял каждый. А когда поняли, то восхитились сообразительностью юноши. Не видела еще степь такого джигита. Силой и умом всех превзошел.

— Прав Ерназар, — утвердил Айдос сказанное юношей. Сам-то он одним словом не обозначал главное оружие правителей. Много слов было у старшего бия, и страшные были слова эти: и несправедливость, и вероломство, и ложь… Одним объединил их Ерназар. Сильным и точным, как стрела. — Да, самое главное оружие правителей — обман! И это оружие каждый из нас на себе испытал. Ханство было обещано нам, а подарили зиндан. Не в темнице ли томятся сейчас дети степи?

— В темнице! — загудели степняки.

Ответ-то Ерназара, оказывается, не простым был. Тронул он сердца степняков. А в сердце у них гнев против несправедливости ханской.

Установил налог в две тысячи тилля, а требует двадцать! — крикнул кто-то.

Стоило только начать собирать грехи хана, как тотчас нанизалась целая цепочка. Люди Маман-бия вспомнили про войну, про бесчинства нукеров хивинского правителя. Пепел аула жанадарьинского вспомнили, черный пепел, мертвый пепел.

Разрушил запруду Айдос, хлынул поток гнева и недовольства людского, а когда увидел, что велик этот поток, грозен, заробел, восстановить попытался запруду.

Поднял руку: успокойтесь, дескать, степняки, состязание еще не закончилось. Еще будут заданы вопросы джигитам, и ответы их порадуют вас. Стихи еще будут читать юные поэты. Вон рвется в круг вдохновенный Жиемурат, муллабача, принявший имя Кунходжи. Слово его зажжет ваши сердца святым огнем любви к родине нашей, к народу нашему многострадальному.

Не вняли просьбе бия степняки. Не восстановилась разрушенная Айдосом запруда. Поток бушевал.

«Что же это я поторопил конец свой? Не успел сказать главное, проститься не успел с юной степью…»

— Родные мои! — крикнул старший бий, — Ответьте на мой последний вопрос. Какая жизнь и какая смерть служит примером народу?

Прежде громким был голос бия. Рев бури заглушить мог. Теперь ослаб, не услышишь его. Потому лишь ближние поняли Айдоса. Понял Кунходжа и, вскочив, стал говорить о жизни человеческой:

— Как весна должна быть жизнь. И как весна родить должна другую жизнь, творить новое, великое, прекрасное. — Он пел — не говорил, этот юный поэт. — Приносить людям счастье, радость, как весна, должна жизнь…

Затаив дыхание, слушал Кунходжу старший бий. Каждое слово применял к себе. Спрашивал: может ли жизнь человека быть похожей на весну? Весна чиста. Человек же, как зимнее небо, то в черных тучах, то в голубизне. То добр, то зол. То нежен, то жесток. Жизнь другому, верно, подарил он. Оставляет после себя двух сыновей Айдос. Принес ли счастье и радость людям? Хотел принести, бог тому свидетель. О народе своем думал всегда. Не сумел, однако, осуществить желаемое, не создал ханство каракалпакское.

— А смерть? Смерть какая служит примером? — спросил Айдос у поэта. Смерть старшего бия еще впереди. Волен избрать он конец свой.

— Подобная осени, — ответил Кунходжа. — Посаженное человеком дает плоды осенью, и если он сам соберет урожай дел своих, то расстанется с миром поздней осенью. Не успеет собрать, покинет мир ранней осенью. Печальное это расставание, но мудрое. Людям останется все. И дело, и плоды, и память об ушедшем. Кто ушел рано, тот останется среди людей.

«О смерти Кунходжа сказал правильно, — решил Айдос. — Дело ушедшего рано продолжат люди. Торопиться поэтому надо. Я собрал юных, чтобы проститься с ними, сказать напутственное слово тем, кто остается после меня».

Он посмотрел на степняков. Все еще возбужденные, они переговаривались друг с другом, не обращая внимания ни на старшего бия, ни на поэта Кунходжу. Пора!

— Братья!

Его не услышали. Или голос бия стал совсем тихим, или не ко времени прозвучал он. Наверное, не ко времени. Стук копыт, тревожный, напористый, привлек внимание степняков. Со стороны Аму мчался всадник. Мчался прямо к аулу старшего бия, торопился вроде бы на состязание молодых степняков.

Издали трудно было разобрать, кто скачет. Но что свой, каракалпак, догадались сразу. Чернела на голове всадника меховая шапка.

Тревога охватила степняков. Если нахлестывает неистово коня всадник, значит, беда гонит его к людям. Помощи ищет у них. С радостной вестью так не спешат, в радости не загоняют коня.

Недоброе предчувствие сжало сердце Айдоса. Судьба опять шлет ему испытание, продлевает небо тропу его жизни. А нет у него сил идти по ней, нет желания бороться.

Раздалось кольцо, пропустило верхового в середину, где стоял старший бий.

Верно, несчастье привело степняка в аул Айдоса. Он был бледен, губы его дрожали, в глазах стоял ужас. Степняк вез мертвеца. Окровавленное тело, как переметная сума, свисало по обе стороны седла.

— Ата-бий, мы убили главного сборщика налогов Музафара! — сказал всадник.

Айдос всмотрелся в обезображенное лицо мертвого. Не узнал: Музафар это или нет? Не поверил степняку и спросил:

— Вы убили его, спасая котлы свои или защищая честь семьи?

— Честь семьи, — ответил всадник, — Он глумился над очагами предков наших.

— Джигиты! — позвал молодых Айдос. — Прибейте тело Музафара к южным воротам. Пусть все знают, как наказывает народ своих притеснителей.

Десятки рук стянули труп с лошади и понесли к воротам Аи дос-калы.

— Брат мой! — вмешался Маман. — Вывешивая тело слуги хана на воротах, ты объявляешь войну самому хану.

Взыграла спесь в бие. Почувствовал он себя прежним Айдосом. Ответил задиристо:

— Если ты понял это, Маман, значит, поймет и правитель Хорезма. — Крикнул вслед джигитам:-Прибейте тело повыше, чтобы и в Хиве было видно!

Всадник, привезший труп Музафара, спросил робко: Кому теперь платить налог-то?

— Никому, — ответил Айдос. — Твой аул и все аулы степи освобождаются от уплаты ханского налога.

Маман опять вмешался:

— Не дадите хану двадцать тысяч тилля, он возьмет двадцать тысяч жизней. Понимаешь ли ты это, Айдос?