Тулепберген Каипбергенов - Каракалпак - Намэ

• Название: Каракалпак - Намэ
• Автор: Тулепберген Каипбергенов
• Жанр: Современная проза

Роман-эссе

Перевод с каракалпакского Евгения Сергеева

---

Я обязан подчиняться своему командиру, а потому худеть никак не имею права. Так что и ты по этому поводу напрасно не волнуйся.

Ты сама у меня, дорогая моя Айша, пожалуйста, кушай как следует и не болей. Если нужно, продай что-нибудь. Не беспокойся, когда вернусь, новое наживем. Только бы ты берегла себя…

…Дорогие папа и мама. Я нишу вам это письмо на третий день своего заслуженного трехдневного отпуска. Три дня я спал в офицерском блиндаже. И даже койка моя стояла рядом с койкой нашего полковника. Я спал и ел с наслаждением. А ел я тоже вместе с полковником. Что ему подадут, то и мне. А когда полковник выходил из блиндажа по делам, то младшие офицеры при мне не смели и говорить меж собой и спрашивали у меня разрешения обратиться друг к другу.

Вы, конечно, хотите знать, за что вашему сыну такая честь и трехдневный отпуск? Хорошо, я объясню вам все по порядку и подробно.

Такой почет мне за то, что я взял в плен пятнадцать фрицев и не истратил при этом ни одного патрона. Да, целых пятнадцать, и ни штукой меньше.

Вот как это было. Ночью во время страшной вьюги нашу передовую атаковали фрицы. Было их несметное количество. И завязалась кровавая рукопашная схватка. Все было как в сказании «Алпамыс». Не успеешь свалить одного врага, а за ним уже другой. Повалишь другого — а там третий. И так бесконечно.

Дрались мы до утра и многих гадов уложили. А потом они дали деру. И я погнался за одним отрядом. Вдруг фрицы как провалились.

Когда я очень уж распалюсь, то кровь приливает к глазам и глаза мои начинают хуже видеть. Так и в тот раз. Я остановился, перевел дух. Гляжу, прямо под ногами окоп. А в окопе жмутся фрицы.

Спрыгнул я в тот окоп, а там их — уйма. Не стану врать, сперва у меня аж в груди похолодело. Но виду не подаю.

«Где официр?»- спрашиваю.

Им так понятнее, если скажешь не «офицер», а «официр».

«Нет, — говорят, — его».

«А кто есть?»

«А есть, — говорят, — сержант».

Подхожу прямо к сержанту, он сидит, пригорюнился. И начал я проводить с ним агитационно-массовую работу. Пропагандировать я его начал. А сержант тот, оказывается, говорит по-русски, но плохо. Говорит он по-русски так же плохо, как и я, поэтому мы с ним друг друга легко поняли.

«Ты кто?»- спрашивает он меня.

«Я красноармеец!»- отвечаю.

«Вижу, — говорит, — что красноармеец, а из какой нации?»

«Каракалпак».

«Не знаю, — говорит, — никаких каракалпаков».

«Не может такого быть. В каждой стране есть хоть один каракалпак!»

«А у нас в Дойчляндии нету».

«Врешь, — говорю, — и в вашей Дойчляндии должны быть. Есть у вас люди трудолюбивые, скромные и мудрые?»

«А как же? — удивляется. — Конечно, есть».

«Вот, — говорю я ему, — они-то как раз и каракалпаки».

Он подумал, подумал и рассмеялся. А другие фрицы спрашивают своего сержанта, с чего это он так веселится? Он им пересказал наш разговор.

Тогда они и говорят: если, мол, он такой мудрый, то пусть скажет, где находится самый что ни на есть мировой центр, а то многие народы никак не могут этого решить и потому часто ссорятся до международных конфликтов.

«Хорошо, — говорю, — я вам отвечу. Только это по- вашему «мировой центр», а по-нашему — «пуп земли». Кому же еще и знать, где он находится, если не мне».

«Ну и где? В Германии? В Америке?»

«Нет, — отвечаю, — пуп земли находится в городе Нукусе».

«Что за город такой? Не знаем никакого Нукуса?»

«Вот видите, — говорю, — какие вы необразованные, а еще претендуете на то, чтобы считаться мировым центром. Нукус — это столица Каракалпакской Советской Автономной Республики»,

Тут они все разом загалдели и спрашивают;

«А с чего это ты такой образованный?»

«А с того, что наша Советская власть научила нас всех уму-разуму, а ваша фашистская власть ничему хорошему вас не научила. И напали вы на нас от зависти. Ведь от хорошей жизни никто не побежит воевать. А теперь мы всей страной поднялись против вас — захватчиков, и победа наверняка и вне сомнений будет за нами».

Тут они подумали, подумали, а потом и говорят:

«А ведь верно сказал этот каракалпак. И не хотим мы больше проливать свою и чужую кровь в этой несправедливой захватнической войне. Веди нас к своим. Если все они такие же образованные и мудрые, как ты, то бояться нам нечего».

Вот так без шума, без криков и выстрелов привел я в плен целых пятнадцать фрицев.

Так что, папа и мама, вы можете гордиться своим храбрым и смекалистым сыном…

7

Все эти загадки, легенды, рассказы, чтения солдатских писем, чаще шутливо-нежных, реже сурово-сдержанных, скрашивали нашу жизнь. Случалось, разговоры затягивались чуть ли не до утра. Но и в этом случае никто не жалел, что ночь оказалась бессонной, хоть утром снова отправляться на тяжелую и однообразную работу. А землеройная работа как раз такая и есть, тяжелая и однообразная, утомительная, отупляющая работа. Наваливай носилки. Таскай носилки. Сбрасывай землю. И так целый день. К вечеру и лопаты и носилки становились неподъемными.

Весь день сотни людей трудились не разгибаясь. А поглядишь, что сделали за смену, так покажется, что русло канала и не продвинулось нисколько. Но это только кажется, потому что за полтора месяца двадцатикилометровая рукотворная река прорезала степь вплоть до лесов Шортанбая. По каналу, который назвали «Октябрь», пошла вода. И пошла она в точно установленный срок.

На строительстве висел лозунг — «Наш ударный труд — удар но врагу». Мы верили, что так оно и ость, а потому пуск канала был для нас столь же радостным событием, как сообщение об освобождении еще одного советского города. Тогда, к весне 1943 года, таких освобожденных городов было еще не так много, но среди них уже значился и Сталинград. И нашу победу мы тоже считали своего рода маленьким Сталинградом на фронте борьбы со стихией.

А кругом были сплошные фронты. Так и говорили: «трудовой фронт», «промышленный» и «сельскохозяйственный» фронты. «Фронт борьбы с наводнением». Был даже «педагогический фронт», но о нем чуть позже.

В день пуска канала состоялся большой праздник. Мы так искренне и так неистово кричали, смеялись и аплодировали, что на следующий день, обмениваясь впечатлениями, не без гордости говорили друг другу:

— Наверное, наши радостные крики были слышны в самой Германии.

Вода потекла, но одновременно с потоком воды хлынул и поток новых хлопот, новых забот. Канал-то строился наспех, на скорую руку, и довольно быстро выяснилось, что его насыпные берега не могут сдерживать сильного напора. То в одном, то в другом месте вода постоянно прорывалась. Поэтому каждый колхоз, но чьим угодьям был проложен канал, выставлял так называемую «береговую охрану».

От нашего колхоза в число таких охранников попал и я со своими приятелями Серсенбаем и Шамуратом (ныне оба работают механизаторами в Ходжейли). Мы беспрестанно ходили вдоль насыпи, словно дозор вдоль границы, неся на изготовку свое оружие — лопаты. И пользоваться этим оружием нам приходилось часто. Думаю, не совру, если скажу, что за все лето ни днем ни ночью (а мы были и ночными дежурными) не выдалось и получаса, когда бы нам посчастливилось просто прогуляться. Чуть заметил малейшую течь — давай живо копай и утрамбовывай, а не то потом воду не сдержишь. Но все равно, при всей нашей бдительности, в день случалось порой но нескольку прорывов. И так до самой осени.

Впрочем, и в редкие получасовые перерывы мы время даром не теряли. Приятели мои — ребята разговорчивые. Каждый из них знал массу загадок, сказок и всяческих историй, так что скучать нам было некогда.

К осени потребность в воде поуменынилась, а вместе с ней уменьшилась и опасность прорывов. Нам всем троим разрешили вернуться в аул, благо приближался и новый учебный год.

Год-то приближался, а школы еще не было. Глинобитное здание для школы начали строить на границе двух колхозов. И вот что надо подчеркнуть: во всей округе не было еще ни одного глинобитного дома. Все ютились в землянках, либо в юртах, либо в камышовых лачугах, но школу сразу решили строить из глины.

К концу сентября строительство, хоть и с трудом, хоть и с недоделками, в основном все же закончили. С первого октября начались занятия. Но вот беда — самым старшим классом в школе был пятый. А в пятом я уже учился. И вообще, если бы все шло как положено, мне надо было идти уже в седьмой. А тут всего лишь пятый. Опять пятый. Однако директор школы Каипбек-ага Пиримбетов (у него-то я и учился в прошлом пятом классе) сказал мне:

— Что делать? Лучше дважды пройти одну и ту же программу, чем пропустить еще год вообще без учебы. Тебе нельзя не учиться. У тебя поэтические способности, их нужно все время развивать. Ты станешь у нас редактором стенгазеты. Ну, соглашайся.