Сборник - Важнейшее из искусств

• Название: Важнейшее из искусств
• Автор: Сборник
• Издательство: Издательский Дом «Азбука-классика»
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2009
• ISBN: ISBN 978-5-395-00445-1

«Миры Стругацких: Время учеников, XXI век» – уникальный проект, позволяющий вновь окунуться в неповторимую атмосферу произведений братьев Стругацких. Первый сборник проекта, «Важнейшее из искусств», является своеобразным ответом современных писателей-фантастов неугомонным кинематографистам и посвящен выходу на экран фильма «Обитаемый остров».

По книгам братьев Стругацких снят уже добрый десяток фильмов. К их творчеству обращались такие известные кинорежиссеры, как Андрей Тарковский, Александр Сокуров, Федор Бондарчук, Алексей Герман и многие другие. Однако вне зависимости от того, хорошими или плохими получаются эти фильмы, – это не Стругацкие! Хотя литературная основа как нельзя лучше подходит для того, чтобы ставить фильмы умные, современные и кассовые одновременно!

Авторы вошедших в сборник повестей и рассказов тоже почувствовали это, потому что произведения их так или иначе связаны с творчеством Стругацких и искусством кино. По их воле в средневековом Арканаре родился создатель кинопроектора; странные и драматические события произошли на съемках новой версии фильма «Пикник на обочине»; актер, готовившийся сыграть Кандида, попадает в тот самый Лес, который так поразил читателей «Улитки на склоне». Или все же не совсем тот?…

Эти и другие истории, связывающие миры Стругацких с «важнейшим из искусств», читайте в первом сборнике серии. Его авторы – известные отечественные фантасты: Вячеслав Рыбаков, Николай Романецкий, Сергей Волков, Игорь Минаков и другие.

---

– Я не понимаю, например, почему все так носятся с этим Мозесом?

– Да просто всем интересно, что за новый экспонат раздобыл Кревски в нашу кунсткамеру, – резко ответил я.

– Виварий, – поддержал дю Барнстокр.

– Террариум, – добавил я.

– Гадюшник, – внес посильную лепту Хинкус, и мы с Казиком были с ним полностью согласны.

Глава пятая

Я зашел к себе, взял полотенце и отправился в душ. Из соображений ли достоверности или по какой-то чисто сантехнической причине душ оказался заперт. Я постоял немного, в нерешительности крутя пластмассовую ручку. Посмотрел на деревянную лестницу, ведущую на крышу.

Там уже все давно было готово. Наверняка расставлены на снегу софиты и Рон, сутулый и нахохлившийся, как старый гриф, согнулся над камерой. Через неплотно прикрытую дверь застекленного павильончика и распахнутую фанерную на крышу были слышны бормотание и театральные вскрикивания Кревски. Видимо, он объяснял Хинкусу «художественную задачу».

А все-таки свинство, что душ заперт. Или там кто-то засел? Да нет, тихо… Я еще раз подергал ручку. А, ладно. Бог с ним, с душем. Успеется. Я повернулся и снова пошел к себе, но мгновения покоя, выделенные мне на сегодня судьбой, истекли, и возле номера я застал целую толпу народу, точнее, хвост толпы. Ее большая шумная голова уходила в недра спальни госпожи Мозес. Монтировали декорации. Пожалуй, выгони всех их на улицу, подумалось мне, и выйдет жиденькая группка, но в условиях не слишком широкого коридора отеля из не более чем десятка человек образовалась внушительная давка.

– Что, интересно? – спросил я кого-то из толпы.

– Жуть, – резюмировал кто-то другой, совершенно не тот, к которому я обращался.

Я, с трудом пробираясь между затянутыми в спецовки плечами, протиснулся к своему номеру, но не смог открыть дверь, а лишь приотворил ее сантиметров на пятнадцать. В образовавшуюся щель я, мысленно бранясь, просунул полотенце и дотянулся до висящей на стуле возле двери куртки.

Отель, бывший некогда дивным оазисом уединения и покоя, напоминал разворошенный улей. Он жужжал развешенной и расставленной повсюду аппаратурой, стрекотал камерами, щелкал хлопушками и банками газированной воды.

В какой-то момент меня снова охватила паника. Я почувствовал, как эта кишащая толчея затягивает меня, увлекая в глухой механический гул, в темные, копошащиеся глубины.

Я выскочил наружу с радостью утопающего и, насколько хватало легких, набрал в грудь холодного воздуха. На крыше сидел облаченный в шубу Хинкус. Дамочка в фиолетовом трико остервенело пудрила ему вечно сияющий, как спелая слива, нос. Я радостно помахал ему рукой. Лицо старика потеплело, и Хинкус помахал мне в ответ, после чего у самого его лица клацнула хлопушка.

Бедняга сидел, стискивая рукой горлышко бутылки. Что-то не задалось, и перед ним свирепствовал неутомимый реж, размахивавший в воздухе пачкой листов сценария. Меб отошел, снова лязгнула хлопушка. Хинкус взглянул перед собой, но тут лицо его заметно исказилось. Он привстал, а точнее, медленно выполз из кресла и начал, заслоняя руками лицо, продвигаться в сторону края крыши. Меб окликнул его, но результат его окрика оказался прямо противоположным. Вместо того чтобы остановиться, Хинкус обернулся, сделал пару резких шагов и, раскинув руки, с криком рухнул вниз.

Правое колено вывернулось. Черная брючина треснула, и из-под нее, в красных обрывках, выскочила белая головка кости. Но Хинкус словно бы не заметил переломанной ноги и еще пару шагов прошел, глухо рыдая и хрипя. Я не успел опомниться, как к нему подскочили, поволокли, и через минуту за отелем взревел вертолет. Из здания вслед за взъерошенным Мебом выскочили Мила, дю Барнстокр, Сневар, Рон и еще какие-то люди. За ними бросился с лаем до этого без дела слонявшийся Лель.

– Что значит «недоступен»?! – орал Кревски, прижимая к уху телефонную трубку. – У нас чрезвычайное происшествие! Все летит к чертям собачьим, а вы говорите «недоступен»!…

Видимо, кнопка «1» на этот раз не оправдала ожиданий режиссера, потому как даже из-за угла здания я слышал, как он возмущается и ревет, словно раненый гризли, и призывает гнев небес на многие десятки голов, некоторые из которых он не поленился перечислить по именам.

По всей видимости, в вертолете вместе с травмированным Хинкусом отчалил только Меб, потому что через пару минут, после того как аппарат скрылся за горизонтом, вернулись, оживленно переговариваясь, дю Барнстокр и Сневар и, не обращая никакого внимания на мои просьбы подождать, вошли во второе здание. Следом появился подавленный и еще больше обычного ссутулившийся Рон.

– Актриса, чертова кукла, – бормотал он, встряхивая головой, как собака, которой в ухо попала вода. – Актриса…

– Кто? – бросился к нему я.

– Ольга, чертова кукла! – автоматически ответил Рональд. – Выпьем, парень, – неожиданно, словно только что заметил меня, предложил он. – Тут такое дело, что обязательно надо выпить.

– Да как Хинкус-то? – спросил я.

– А что ему будет? – отмахнулся Рон. – Он у нас старикашка крепкий. Говорят, перелом ноги да легкое сотрясение. Ногу-то гипсом залепят – быстро в норму придет. Я за голову его больше беспокоюсь, такая штука бесследно не проходит.

– Что произошло-то? – потеряв терпение, прикрикнул я, но оператор не только не обиделся, но даже не заметил моего окрика.

– Представляешь, это она его… – пробормотал он.

– Ольга?! – не понял я. – Хинкуса с крыши скинула?!

– Да при чем тут скинула? – рассердился Рон. – Я и сам вслед за ним чуть не сиганул! А Хинкуса еще Кревски все подготавливал, чертова кукла. Говорит, сейчас, господин Хинкус, на вас пойдет Ольга и попытается вас напугать… Ну и он, Хинкус, естественно, ждет. В лице ни кровинки, в глазах что-то такое, затравленное. Хуже нет – ждать такую засаду. А Кревски только этого и надо. Счастлив, дурак, улыбается. Ну и тут Ольга. Идет вроде сама собой, только руки вперед выставила, словно толкает Хинкуса от себя. Смотрю на нее – и оторваться не могу, глаза отвести силы нет. И страшно. Так страшно, что никому не пожелаю. Я по молодости в горячих точках снимал, так даже там такого страху не чувствовал.

– А Хинкус?

– Ну, понятно, Хинкусу хуже всех пришлось, – добавил Рон уже спокойнее. – Это ведь его она пугала. Вот и напугала, чертова кукла!

– Да перестаньте вы выражаться! Терпеть не могу, когда чертыхаются, – пробормотал я.

Рон отхлебнул портвейна и вытер ладонью пот со лба.

– Ох, парень, вот это актриса! А я-то ее недооценил. Думал, как такая дурища у самого Зуркевича снималась…

Признаться, рассказ оператора и на меня произвел впечатление. С самого первого знакомства с ним я утвердился в мысли, что вывести Рональда из себя способны только отсутствие выпивки и Мебиус Кревски. Теперь, видя, как он напуган, я жалел, что не поддался минутному желанию заглянуть на крышу и посмотреть съемку эпизода с Хинкусом.

– А где она сейчас? – спросил я.

– Не знаю, – отозвался совершенно успокоившийся за портвейном Рон. – На крыше осталась, наверное. Расстроилась очень. Ну да ты хоть сто тысяч мне дай, а успокаивать ее я пас. Пусть Симонэ успокаивает. У него нервы крепкие.

Не успел оператор договорить, как дверь распахнулась и на пороге появился растрепанный Симонэ. Его глаза страшно блуждали, а на лице застыло странное, удивленно-паническое выражение.

– Долго жить будете, Симон, особенно если причешетесь, – поприветствовал его Рон.

– Это не я, – пролепетал Симонэ, медленно сползая по дверному косяку.

– Да знаем мы, что не ты. С Хинкусом уже полный порядок, – отозвался из кресла Рональд.

Я подбежал к Симонэ, который в этот момент меньше всего походил на шаловливого физика, а скорее напоминал плохой манекен для посредственного фильма ужасов. Я подхватил его под руку. Рука дрожала.

– Я ее не убивал, – прошептал Симонэ. – Ни из ревности, никак…

– Да кого? – одновременно спросили мы с оператором, только он, по обыкновению, чертыхнулся, после чего с треском поставил стакан на стол.

– Ольгу, – едва пролепетал Симонэ, уже практически сидя на полу, но мгновенно оживился и, вцепившись в мой рукав с недюжинной силой, забормотал: – Думайте, что хотите, Петер, но я вам клянусь: я не убивал ее. Подумайте сами: зачем это мне? – страстно продолжал Симонэ. – Ведь должны же быть мотивы. Никто же не убивает просто так. Конечно, существуют садисты, но они ведь сумасшедшие, а я… Правда, врачи… Но вы сами понимаете: нервное переутомление, чувственные удовольствия… Это же совсем, совсем другое!… Тем более такое зверство, такой кошмар… Клянусь вам! Она была уже совсем холодная, когда я обнял ее! Вы же отлично знаете, – горячечно бормотал Симонэ, – преступлений просто так не бывает. Правда, Андре Жид писал… Но это все так, игра интеллекта… Нужен мотив… Вы же меня знаете, Петер! Посмотрите на меня: разве я похож на убийцу?