Патрик О'Брайан - Фрегат Его Величества Сюрприз

• Название: Фрегат Его Величества Сюрприз
• Автор: Патрик О'Брайан
• Жанр: Исторические приключения

Патрик О'Брайан — автор большого количества книг самых разнообразных жанров, но настоящую известность ему принесла серия книг о капитане Джеке Обри и судовом враче Стефене Мэтьюрине. Действие книг разворачивается в эпоху наполеоновских войн, развивая тему, начатую книгами С.С. Форестера. Критики единодушно отмечают как высокие художественные достоинства книг (по мастерству в построении диалогов и описании характеров О'Брайана сравнивают с Джейн Остен), так и великолепное знание исторических реалий. Автору удалось во всех деталях воссоздать облик эпохи — начиная от устройства корабля и заканчивая языком, описанием обычаев, верований, научных представлений. Его творчество вписывается в представление о том, что Наполеоновские войны — это английская Троянская эпопея, которая призвала на свет свои «Илиады» и «Одиссеи».

Высочайшую оценку литературоведов получил созданный автором дуэт главных героев: Джека Обри — истинного представителя офицерского корпуса королевского военно-морского флота, с его достоинствами и недостатками, и Стефена Мэтьюрина — интеллектуала и ученого, также истинного сына своего века.

"Фрегат Его Величества «Сюрприз»" — третья книга серии. Действия разворачиваются в далеких водах Индийского океана, где фрегату «Сюрприз» придется оборонять конвой судов Ост-Индской компании от превосходящих сил французской эскадры.

* * *

Перевод с английского: El Timonel (csforester.narod.ru)

---

Через мгновение он встал. Лицо Диль было бесконечно спокойным; когда пламя вздрагивало, казалось, что по нему пробегает загадочная улыбка, но при ровном свете лицо становилось безмятежным, как море — невозмутимым и сосредоточенным. На руках виднелись отметины в тех местах, где с них сорвали браслеты, но отметины были слабыми: не было ни борьбы, ни отчаянного сопротивления.

Он поднял ее, и в сопровождении старухи, нескольких друзей и брамина понес к берегу, устроив ее голову на своем плече. Когда они миновали базар, наступил рассвет; перед ними были уже три похоронные процессии, а за продавцами дров простирался берег прохладного моря.

Молитвы, омовение; песнопения, омовение. Он возлагает ее на костер. Бледные в свете солнца языки пламени, мощный треск сандаловых поленьев, столб дыма поднимается все выше и выше, слегка отклоняясь в сторону под действием морского бриза.

— Nunc et in hora mortis nostrae[43] — раз за разом повторяет он, и чувствует, как вода лижет его ноги. Стивен поднял взор. Все ушли; костер потух, волны заливают шипящие угли. Он остался один. Прилив стремительно прибывал.

Глава восьмая

«Сюрприз» стоял на одном якоре, уже на фарватере. Ветер был попутный, прилив почти достиг высшей точки, и капитан, стоя у поручней, угрюмо озирал далекий берег. Руки его, сцепленные за спиной, время от времени с силой сжимались. Юный Черч, пребывая без видимых причин в отличном настроении, вылетел из мичманского кубрика в напряженную тишину и был встречен предостерегающим взглядом своего товарища Кэллоу.

— Опасайся шквала, — прошептал тот ему.

Джек уже заметил, что от флагмана отвалила шлюпка, но не эту шлюпку он ждал — то был обычный катер с линейного корабля, с офицером и его рундучком на кормовой банке: по возвращении из охотничьей экспедиции вглубь страны жизнерадостный адмирал направлял Обри нового первого лейтенанта. Шлюпка, которую ждал Джек, скорее всего будет туземной, зачуханной, и именно ее выглядывал капитан даже в тот момент, когда катер подошел к русленю и офицер поднялся на палубу.

— Стауртон, сэр, — отрекомендовался он, снимая шляпу. — Прибыл на борт, с вашего позволения.

— Рад наконец-то видеть вас, мистер Стауртон, — ответил Джек с наигранной улыбкой на хмуром лице. — Давайте пройдем в каюту. — Прежде чем уйти, он еще раз бросил взгляд в сторону берега, но ничего не увидел.

Пока Джек читал письмо адмирала, они сидели молча. Стауртон исподволь разглядывал своего нового капитана. Предыдущий был мрачным, замкнутым типом, он много пил, враждовал со своими офицерами, постоянно выискивал виноватых и устраивал порки шесть раз в неделю. Стауртон, как и прочие офицеры, из чувства самосохранения, вынужден был склонить голову перед тираном. Между тем им удалось превратить «Нарцисса» в лучший (с точки зрения внешнего лоска) корабль к востоку от Гринвича — реи переставлялись за двадцать две секунды! — настоящий красавчик-фрегат с самыми высокими на флоте показателями по наказаниям и дезертирству.

За Стауртоном утвердилась репутация первого лейтенанта — «рабочей лошадки». Он вовсе не напоминал надсмотрщика за рабами — приличный молодой человек, здоровый, чисто выбрит, добросовестный и живой; но Джеку было известно, какие всходы дает привычка к власти. Отложив письмо адмирала, он сказал:

— Думаю, вам известно сэр: на каждом корабле свой порядок. Не хочу критиковать никого из командиров, хочу только дать понять, что за порядок у меня на «Сюрпризе». Некоторым нравиться, когда палуба похожа на бальный зал: мне тоже, но это должен быть боевой бальный зал. Артиллерийская и морская практика превыше всего, и никогда не будет отличной военной машиной корабль, если это корабль не «счастливый». Если кто-то из парней ловко управляется с парусами и без промаха бьет в цель, мне наплевать, если под корронадой у него найдется завалявшийся кусок троса. Говорю с вами с глазу на глаз, ибо не хотел бы прилюдно разглашать это, но мне не кажется правильным, когда человека подвергают порке за горсть пеньки. И вообще, у нас на «Сюрпризе» не слишком любят оснащать решетку люка. Если команда знает свое дело и изначально приучена к должной дисциплине, это значит, что офицер, не способный управляться с нею без рукоприкладства и порки, просто находится не на своем месте. Мне не по нутру неопрятность и нерасторопность, но я терпеть не могу показухи, а тем более когда парадный дух вытесняет боевой. Вы можете сказать, что неряшливый корабль тоже негож к бою, и будете совершенно правы: ну так извольте, воплощайте свой идеал чистоты, мистер Стауртон. И еще, чтобы уж мы поняли друг друга с самого начала: я не люблю непунктуальности.

Лицо Стауртона помрачнело еще более: пусть не по своей вине, но он здорово запоздал с прибытием на борт.

— Говоря это, я имею в виду не вас, а тех юных джентльменов-мерзавцев, которые не появляются вовремя на палубе при заступлении на ночные или утренние вахты. Воистину, на этом корабле совсем отсутствует чувство времени: вот и сейчас, в этот самый момент, на высшей точке прилива, я вынужден дожидаться…

Раздался звук причаливающей к борту лодки, потом на высоких тонах затеялся спор о плате за проезд. Джек навострил уши и помчался на палубу, метая по пути громы и молнии.

«Сюрприз», открытое море

Милая,

После переменчивых ветров у Лаккадивов мы поймали-таки муссон, и я могу, наконец, с легким сердцем вернуться к письму. Через пролив Восьмого градуса мы прошли под всеми парусами, оставив Миникой в четырех лигах к норд-норд-весту. Люди несколько оправились после стоянки в Бомбее (где, вынужден признаться, я задал им знатную работенку), и наш дорогой корабль мчится на зюйд-ост во весь опор, словно чистокровный скакун на ипподроме в Ипсоме. Мне не удалось сделать на верфи все, что намечалось, поскольку я решил отплыть семнадцатого, и хотя мы не совсем довольны нашими бакштагами и дифферентом, нам-таки удалось ухватить удачу за хвост, как говорится, и при попутном ветре фрегат летит словно куттер — совсем не то что «Сюрприз» в начале плавания — жалкая развалина, обшарпанная как барки у св. Павла, с работающими день и ночь помпами. За вчера мы намотали на лаг 172 мили, и при таком ходе на следующей обогнем с юга Цейлон и возьмем курс на Кампонг; и я буду сильно удивлен, если за две тысячи миль в океане мы не сумеем справиться с его легким (не более) стремлением зарываться носом. Но даже при нынешнем дифференте никто не убедит меня, что мы не в состоянии забрать ветер у любого корабля в этих водах. Фрегат несет много парусов, и при нашем чистом днище, мы, уверен, могли бы даже «Лайвли» дать фору в трюмсели, а может и в выносной кливер.

Истинное удовольствие ощущать, как он откликается на слабое дуновение и рвется вперед по напором сильного ветра, и если бы мы плыли не на восток, а обратно, я был бы совершенно счастлив. Ибо направляйся мы домой, «Сюрприз» мог бы поднять еще брамсели и лисели, это ясно как божий день.

Наши ребята выказали себя в Бомбее с лучшей стороны, и я искренне благодарен им. Что за отличный парень этот Том Пуллингс! Он работал как негр, день и ночь подгоняя людей, а когда адмирал прислал нам первым лейтенантом — через голову Пуллингса — этого Стауртона (когда ремонтные работы уже кончились), не издал ни единой жалобы, ни единого намека на неблагодарное обращение с ним. Работенка была тяжелая, даже не припомню такой. Боцман слег, отчего Пуллингсу пришлось еще хуже — похоже, он ни разу не сошел с корабля на берег, приговаривая с обычной своей усмешкой, что «Бомбей я и так знаю — часто бывал тут, это для меня как Госпорт». По счастью, распространились слухи, что эскадру Линуа видели у мыса Коморин, и потому люди с работали с охотой. Я, можешь не сомневаться, не спешил их разубеждать, хотя и сейчас уверен, что французы не осмелятся забраться так далеко на запад.

Господи, как вкалывали мы под этим палящим солнцем! Наш казначей, мистер Боувз, оказался большим подспорьем — разве не удивительно? Но он настоящий морской офицер. Он и Бонден (пока последний не обварил руку смолой), прекрасно заменили боцмана. Уильям Баббингтон тоже прекрасный молодой человек, хотя едва только он вступил на берег, как оказался загарпунен какой-то мерзкой шлюхой, и его пришлось в результате поместить под арест. Но все же, когда нам пришлось столкнуться с непредвиденными трудностями, о которых я поведаю ниже, он выказал себя с лучшей стороны. И молодой Кэллоу, этот несносный юнец, здорово возмужал. Очень полезно для мичманов поучаствовать в таком авральном ремонте, с операциями, которые редко выполняются на корабле, находящемся в плавании. А он постоянно был при мне. Я тоже редко сходил на берег, только по служебной надобности, да еще пообедал с адмиралом.