Патрик О'Брайан - Фрегат Его Величества Сюрприз

• Название: Фрегат Его Величества Сюрприз
• Автор: Патрик О'Брайан
• Жанр: Исторические приключения

Патрик О'Брайан — автор большого количества книг самых разнообразных жанров, но настоящую известность ему принесла серия книг о капитане Джеке Обри и судовом враче Стефене Мэтьюрине. Действие книг разворачивается в эпоху наполеоновских войн, развивая тему, начатую книгами С.С. Форестера. Критики единодушно отмечают как высокие художественные достоинства книг (по мастерству в построении диалогов и описании характеров О'Брайана сравнивают с Джейн Остен), так и великолепное знание исторических реалий. Автору удалось во всех деталях воссоздать облик эпохи — начиная от устройства корабля и заканчивая языком, описанием обычаев, верований, научных представлений. Его творчество вписывается в представление о том, что Наполеоновские войны — это английская Троянская эпопея, которая призвала на свет свои «Илиады» и «Одиссеи».

Высочайшую оценку литературоведов получил созданный автором дуэт главных героев: Джека Обри — истинного представителя офицерского корпуса королевского военно-морского флота, с его достоинствами и недостатками, и Стефена Мэтьюрина — интеллектуала и ученого, также истинного сына своего века.

"Фрегат Его Величества «Сюрприз»" — третья книга серии. Действия разворачиваются в далеких водах Индийского океана, где фрегату «Сюрприз» придется оборонять конвой судов Ост-Индской компании от превосходящих сил французской эскадры.

* * *

Перевод с английского: El Timonel (csforester.narod.ru)

---

— Надо оснастить помпы, мистер Герви. И мне сдается, что стоит попробовать поднять грот-марсель.

Покой, покой. Мадагаскар и Коморы остались за кормой, измочаленная развалина с тянущимися следом обрывками канатов и работающими день и ночь помпами превратилась, насколько это позволяли мастерство и ограниченный запас краски, в щеголиху. Опытный глаз обратил бы внимание на многочисленные сплесненные концы и странный недостаток шлюпок на рострах, удивился причудливому дополнению к рулю, и заметил, что несмотря на умеренный попутный ветер корабль не несет ничего выше марселей. Фрегат не отваживался: хотя благодаря новой фор-стеньге и свежей краске он выглядел «как картинка», его внутренняя конструкция сильно пострадала. Джек так часто поминал про толстые концы обшивных досок и висячие кницы, что Стивен не выдержал:

— Капитан Обри, если, насколько я уяснил, эти ваши толстые концы и висячие кницы не могут быть отремонтированы без захода в док, а это в трех тысячах миль отсюда, то не могли бы вы перестать без умолку трещать об этом, и принять неизбежное с приличествующей тому внешней невозмутимостью? Если мы развалимся, значит развалимся, и так тому и быть. Что до меня, то я не сомневаюсь, что мы придем в Бомбей.

— Но ты-то не знаешь, а я знаю, — вскричал Джек, — что у меня на борту ни одного-разъединого десятидюймового шипа не осталось!

— Да сохранит тебя Бог, дружище, вместе с твоими десятидюймовыми шипами, — отозвался Стивен. — Еще бы я об этом не знал — ты же последние двести лиг твердишь о них заодно с этими твоими висячими кницами и двушкивными блоками каждый день, да и ночь тоже, когда говоришь во сне. Покорись! Покорись провидению, или хотя бы возноси к небесам свои стенания молча.

— Ни единого десятидюймового шипа, ни одной мачты или реи, за исключением отремонтирванных, — пробормотал Джек, качая головой.

Так и было, и тем не менее мистер Стенхоуп, его свита, а теперь даже доктор Мэтьюрин с выводящим из себя самодовольством твердят, как-де это превосходно, какой удобный способ путешествия! — дилижанс на магистральной дороге в подметки не годится — только его они будут рекомендовать своим друзьям.

Ну разумеется, для пассажиров все превосходно: спокойное море, бодрящий ветерок, размеренно несущий их в теплые воды, но уже на широте острова Иль-де-Франс Джек, плотник, боцман, да и все прочие знающие толк в морском деле офицеры жадно оглядывали горизонт в поисках какого-нибудь французского приватира — сколько радости доставила бы им запасная стеньга, реи, сотня саженей полуторадюймового троса! Они глядели изо всех сил, но Индийский океан был столь же пустынен, как Южная Атлантика — здесь даже киты не встречались.

Фрегат нес их все дальше в теплые моря, но вокруг было пустынно, будто они одни спаслись из девкалионова потопа, будто суша вообще исчезла с лица земли, и снова рутина корабельной жизни смешала представления о времени и реальности, и путешествие казалось бесконечным сном, сном повторяющимся день за днем, под одним и тем же небом, и прерываемым лишь грохотом орудий, готовящихся к отражению врага в существование которого невозможно было поверить.

Стивен уложил пистолеты, протер стволы платком и закрыл крышку. Пистолеты были горячими после стрельбы, но бутылка, подвешенная на фока-рее, так и болталась нетронутая. Впрочем, это не вина пистолетов — лучших образчиков мастерской Джо Ментона — казначей-то трижды попал в цель. Да, Стивен стрелял с левой руки — правая тяжелее пострадала в Порт-Маоне — но год назад он наверняка сшиб бы бутылку, что с левой, что с правой. Слишком резко? Сильновато сжимает? Он вздохнул, и размышляя о природе мышечной и нервной координации полез на крюйс-марс. Мистер Эткинс провожал его взглядом, все более убеждая себя, что затеять с ним дуэль по прибытии в Бомбей будет делом безопасным.

Добравшись до путенс-вант, Стивен пришел к неожиданному выводу: если его тело не подчиняется ему на один лад, значит, подчинится на другой. Он ухватился за канат, идущий от платформы снаружи, и вместо того, чтобы пробраться через снасти, с хрипом стал карабкаться по ним, вися под отрицательным углом в сорок пять градусов спиной к морю. Таким что он достиг марса на манер, как это делают моряки — настоящие матросы, а не салаги, подвластные закону тяготения. Бонден глядел вниз через собачью дыру — обычный путь, которым всегда пользовался Стивен — дорога безопасная, прямая, здравая, но бесславная, — и его безуспешная попытка скрыть изумление, когда он обернулся назад, пролила бальзам на душу Стивена — уцелевший в его душе уголек тщеславия зардел ярким пламенем.

Разминая натруженную руку — тем самым неизбежно умаляя эффект, — доктор произнес:

— Перейдем сразу к стихам, — на большее дыхания ему не хватило, и он замолчал, будто задумавшись, а на самом деле дожидаясь, пока сердцебиение не нормализуется. — К стихам. Вы готовы, Баррет Бонден? Тогда вперед.

Так сквозь бури к богатствам востока пойдем,

Но Мыс обогнув, отбросим страх:

Здесь ровный пассат в паруса возьмем

И очутимся мы на пряных берегах.

— Отличные стихи, сэр, — сказал Бонден. — Не хуже, чем у Дибдина. Если у вас возникнет мысль покритиковать их, чего мне вовсе не хочется, можете сказать, что мистер маленько напутал с пассатами — он скорее всего имел в виду муссоны, как мы их называем на море. Что до богатств, ну, это поэтическое преувеличение, чистой воды чушь. Ну пряности может быть, против пряностей я ничего не имею, так же как против «пряных берегов», хотя большинство из них воняет дерьмом, прошу прощения, особенно в индийских портах. Но вот богатства — тут прям смех: ха-ха-ха. Да, сэр, за исключением нескольких каперов у островов Иль-де-Франс и Реюньон во всем этом проклятом Индийском океане ни одного приза не найдешь, до самой Явы. Это после того, как адмирал Ренье очистил Тринкомали. Разве что встретим адмирала Линуа на его семидесятичетырехпушечнике — того самого, что устроил такую погоню за старушкой «Софи». Храни нас бог, адмирал был веселым джентльменом, помните его, сэр?

Еще бы Стивен не помнил его, как и ту ужасную гонку на Средиземном море — потерю корабля, плен. Когда из люка появилась физиономия Кэллоу, передавшего доктору наилучшие пожелания капитана и вопрос, не желает ли он переменить сюртук, мечтательная улыбка на лице Бондена исчезла, а книга была сунута за пазуху.

— С какой стати мне нужно менять сюртук? — воскликнул Стивен. — Да и кроме того, на мне вообще сюртука нет.

— Возможно, капитан полагает, что вам будет уместно надеть его, идя на обед к мистеру Стенхоупу, сэр. Этакий вежливый намек с его стороны. До трех склянок всего несколько минут, песок почти вытек. А еще капитан очень просит вас, сэр, спуститься вниз… спуститься вниз обычным путем.

— Обед у Стенхоупа…, — вполголоса пробормотал Стивен. Он поднялся и посмотрел на простиравшийся внизу квартердек, на котором, помимо капитана, толпились облаченные в парадные мундиры все офицеры фрегата. Именно так. Приглашение совершенно вылетело у него из головы. Как далек казался этот квартердек, заполненный синими мундирами, красными мундирами, полудюжиной черных сюртуков и снующими между ними матросами. Расстояние по вертикали не велико — футов около пятидесяти — и все-таки как далек! Ему были знакомы все там стоящие, некоторым он симпатизировал, Баббингтона и Пуллингса любил, и все же ощущал себя среди них словно в вакууме. Это ощущение завладело им теперь, хотя поднятые лица подмигивали или кивали ему. Он просунул ноги сквозь собачью дыру, и с мрачным выражением на лице начал трудное нисхождение.

«Такой населенный корабль, такой замкнутый мир, торопливо движущийся вперед, окруженный собственным вакуумом. Каждый человек в нем, без сомнения, изолирован по своему. Перечитывая всего лишь вчера свой дневник, я пришел к тому же выводу: погруженный в себя человек, живущий среди бледных теней. Это совсем не соответствует насыщенной, стремительной жизни на переполненном корабле. На страницах дневника мой хозяин (которого я ценю) и его подчиненные словно не существуют, так же как и кают-компания», — размышлял в промежутках между репликами сидящий слева от посла Стивен. За минуту и двадцать секунд — пока морской пехотинец, под страхом смертной казни, держал пересыпавшиеся песочные часы, оттягивая звон склянок — могучая длань Джека облачила его в сюртук, бриджи и наскоро причесала. Он пировал, доедая последние из долгохранящихся деликатесов посла, и поднимая бокал с теплым, как парное молоко, кларетом в честь дня рождения герцога Камберлендского. Но все же Стивен не был лишен остатков ответственности перед обществом, и сознавая, что само его присутствие, его неумытое лицо и руки бросают тень на корабль, заставлял себя поддерживать светскую беседу, а после того как пошел по кругу портвейн, даже петь.