Хилари Норман - Чары

• Название: Чары
• Автор: Хилари Норман
• Издательство: ОЛМА-Пресс
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-87322-229-0

Скульптура «Вечность», созданная в память о недолгой любви, на протяжении полувека драматически тасует судьбы причастных к ней людей, испытывая на прочность привязанности и узы родства…

---

– Я получила записку, – сказала она Андрэ после обеда. Старшая из дочерей Люссаков зачастила в комнату Мадлен. Она доверяла ей те маленькие секреты отношений со своим парнем, Марком, которыми она не рискнула бы поделиться с матерью и которые не хотела открывать сестре.

– От него? – спросила Андрэ, и ее темные глаза вспыхнули любопытством. – Покажи.

– Это просто записка.

– Не любовное письмо?

– Конечно, нет. Он договорился об уроках музыки для меня – вот и все.

– Правда? Как романтично.

– В нем нет ни капельки романтики, Андрэ, – заверила Мадлен шестнадцатилетнюю подружку. – Он даже не подписался полным именем.

– Тогда покажи мне, – Андрэ взяла этот клочок записки, рассматривала ее пару минут, а потом поднесла к лицу, понюхала и закатила глаза.

– Что ты делаешь?

– Нюхаю – аромат.

– Это его одеколон.

– Мне он нравится, – глаза Андрэ были все еще закрыты. – А еще она пахнет специями и рыбой. Он, наверно, писал его на кухне.

– Ты все выдумываешь, Андрэ, – засмеялась Мадлен.

– Нет, не выдумываю. Подожди… – и она понюхала. – Сигареты «Житан».

– Теперь я точно знаю, что ты все это придумала, – Мадлен взяла у нее назад записку. – Между прочим, он курит «Голуаз».

– Мне нравится его почерк. – Андрэ была неуемна. – Честная и артистичная натура.

– Все-то ты знаешь.

– А почему бы и нет?

Мадлен пожала плечами.

– В любом случае, это не имеет никакого значения. Ясно, как день, что он договорился об уроках, чтоб избавиться от меня.

– Но Мадлен… Если это так – зачем ему вообще беспокоиться о тебе?

– Потому что обещал.

– Я же сказала тебе, что он – честный, – Андрэ с любопытством смотрела на Мадлен. – Могу побиться об заклад, он придет. А если нет – что ты тогда будешь делать?

– Ничего. Просто петь, – Мадлен вздохнула. – И даже это будет напрасной тратой времени мсье Штрассера, потому что я не смогу заплатить больше чем за один урок.

– Он придет, – уверенно заявила Андрэ. – Как же! Забудет он тебя… Ты слишком роскошна для него, чтоб о тебе забыть.

Мадлен засмеялась.

– Все до одного говорят – ты слишком красива, чтоб быть нашей горничной. Я знаю, Марк хотел приударить за тобой на той вечеринке – и только потому, что ты отогнала его, а я пригрозила переломать ему ноги, он вернулся ко мне.

Мадлен улыбнулась.

– Все-то ты знаешь. А ты уверена, что тебе всего шестнадцать?

– Шестнадцать двадцати стоят, мама говорит, – Андрэ сделала паузу. – Что ты наденешь на урок?

– Вообще-то, я еще не думала.

– Ты можешь надеть свое черное платье…

– Днем, на рю де Ром?

– Ты ведь будешь петь – ты должна выглядеть шикарно и торжественно.

– Мсье Штрассер – учитель, а не кинопродюсер, Андрэ. Я могу надеть хоть мешок – это не имеет никакого значения.

– Тогда надень свой лазурный пуловер – тот, который идет к твоим глазам.

– Антуан меня в нем уже видел.

– Ну и что? Это не имеет значения.

Мадлен отправилась в студию в следующий понедельник, надев кремовую шерстяную блузу (одолженную у Эстель) с бирюзовым шелковым шарфом (предложенным Андрэ), повязанным вокруг шеи, и черную шерстяную юбку с застежкой впереди на пуговицах (свою собственную). Она приехала на десять минут раньше и сильно дрожала.

Когда приехал Гастон Штрассер, дрожь стала даже еще сильнее.

– Мадемуазель Габриэл?

– Bonjour, мсье Штрассер.

Мадлен протянула руку в знак приветствия. Потом она немного осмелела и стала украдкой рассматривать своего учителя. Ему было далеко за сорок, а когда он снял шляпу, оказалось, что его голова была лысой, как яйцо, а сам он был неожиданно и шокирующе мускулист.

– Может, мы начнем? – он подошел к роялю, открыл крышку и сел на стул.

– Начнем? – ее голос дрогнул.

– Со слов Антуана Боннара я понял, что вы хотите петь. Он что, сказал неправду?

– Нет, конечно, нет, – испугалась Мадлен.

– Тогда пойте. Она побледнела.

– Что мне петь, мсье?

– А что вы пели Боннару?

Он заметил, что ее руки дрожат.

– Вам холодно, мадемуазель?

– Нет, мне страшно, мсье. Я боюсь.

– Меня?

– Да.

Штрессер немного смягчился.

– Боязнь сцены – обычный недуг, мадемуазель Габриэл, и поэтому так необходим некий трюк. Что вы обычно делаете, когда вам не по себе?

Мадлен улыбнулась.

– Пою.

– Alors.[62]

Она начала, как и с Антуаном, с «J'ai deux amours». Голос ее немного дрожал при первых нотах. Но вскоре воодушевление, всегда охватывавшее ее, когда Мадлен начинала петь, словно подняло ее ввысь, и Гастон Штрассер, казалось, одобрительно поглядывал на нее из-за рояля. В отличие от Антуана, который быстро приспособился к ее индивидуальной манере пения, Штрассер аккомпанировал с безукоризненной точностью, не позволяя Мадлен задерживать ритм, когда ей этого хотелось, или использовать голос для личной интерпретации, которая отличалась бы от музыки, которую он играл и которая была так написана и опубликована.

– Continuez,[63] – скомандовал он, когда песня была окончена, и она повиновалась. Мадлен снова запела, Штрассер то аккомпанировал ей, то вставал со стула, обходил вокруг нее и заглядывал ей в лицо своими цепкими серыми глазами.

Он остановил ее через двадцать минут.

– Я услышал достаточно, – сказал он. – Начиная с данного момента, вы будете практиковаться в гаммах, вокале и упражнениях по контролю за правильным дыханием каждое утро. Вы когда-нибудь пробовали гаммы?

– Это было несерьезно, мсье – только в школьном хоре.

– Я вас научу. Но вы должны обещать мне практиковаться.

– Но мне негде это делать, – сказала в замешательстве Мадлен. – Мои хозяева не одобрят – это будет им мешать.

– Во сколько вы встаете по утрам?

– В половине пятого.

– Тогда на будущее вам нужно вставать, по крайней мере, на полчаса раньше – чтоб вы могли выйти наружу и петь. Идите домой к своему другу или даже в метро – а если погода хорошая, можно в парк – куда угодно, лишь бы петь.

– Oui, Monsieur.[64]

Штрассер опять внимательно посмотрел на нее.

– У вас есть ларингит, мадемуазель?

– Нет.

– А частые простуды?

Мадлен покачала головой.

– У меня хорошее здоровье, мсье.

– Тогда почему ваш голос такой хрипловатый? Вы курите?

– Совсем не курю. Он всегда был таким.

– Может, болезни детства?

– Ничего похожего, мсье.

– Но ведь невозможно иметь хрипловатый голос без всякой причины. Ваше горло когда-нибудь обследовал специалист?

– В этом не было необходимости… Я же говорю – мой голос всегда был таким, даже когда я была совсем маленькой. Он хрипловатый, но сильный.

– У меня есть уши, мадемуазель.

– Да, мсье, – быстро согласилась она.

– Если вы хотите петь, как сказал мне Боннар, тогда это желание должно быть сильнее всего остального. Важнее вашей работы, личной жизни – всего.

Какое-то мгновение Мадлен молчала, а потом собрала всю свою храбрость и спросила:

– Как вы думаете, у меня есть какой-нибудь талант, мсье Штрассер?

– Своеобразный, – ответил он, закрывая эту тему.

Когда она попыталась заплатить ему за урок, Штрассер отказался, сказав, что, во-первых, пока не за что, а во-вторых, он кое-чем лично обязан Антуану Боннару.

– Вы из Швейцарии, n'est-ce pas?

– Вы правы, мсье.

– Я родился в Вене, – сказал Штрассер. – Мы с вами оба – иностранцы.

– Я чувствую себя почти как дома в Париже, а вы, мсье?

– Ровно настолько, как и везде.

И это было все, что пугающий, лысый учитель рассказал Мадлен о себе, и стало ясно, что прослушивание подошло к концу.

– А гаммы? – спросила Мадлен, когда Штрассер надел пальто и взялся за шляпу. – Когда вы научите меня гаммам, мсье?

– В следующий раз.

– На следующей неделе? Здесь?

– Если вы хотите.

Впервые за все время прослушивания Мадлен почувствовала себя спокойнее.

– Мне бы очень хотелось, мсье.

Она была бы просто вне себя от счастья, что выдержала это трудное испытание – но Антуан не пришел, и когда Мадлен брела назад домой, она чувствовала себя сбитой с толку и одинокой больше, чем всегда.

Он пришел на следующий день, подойдя к парадной двери вместо черного входа, как было бы уместнее. В руках у него был букет из дюжины бархатно-алых роз.

Открывая дверь в своей униформе и чувствуя присутствие мсье Люссака за спиной в холле, Мадлен понимала – как горничная, она должна бы испытывать скорей замешательство, чем что-то иное, а как хорошо воспитанная молодая женщина она должна реагировать сдержанно.

– Bonjour, Мадлен, – сказал проникновенно Антуан и протянул ей розы.

Явная ее радость, глубокий вздох облегчения при появлении его, да еще и с букетом цветов, такое долгожданно-открытое проявление его чувств… все это было слишком для нее.

– Merci, – сказала она и без стеснения бросилась в его объятья, и мсье Люссак вопреки себе улыбнулся.

Этим вечером Антуан, с позволения мадам Люссак, отвел Мадлен во Флеретт. Ресторан был на углу улицы Жакоб, в веселом, очаровательном и приветливом местечке, в самом сердце Сен-Жермен-де-Пре. Он был уютно маленьким, больше похожим на bistrot chic,[65] чем на ресторан, безыскусно и непретенциозно прелестным, как и обещало его название.[66]