Энтон Майрер - Однажды орел…

• Название: Однажды орел…
• Автор: Энтон Майрер
• Издательство: Воениздат
• Жанр: О войне
• Год: 1978

События, описываемые в романе, охватывают полувековой период от начала первой мировой войны до агрессии во Вьетнаме. В книге описываются жизнь, быт и нравы американской армии, вскрываются пороки воинского воспитания в вооруженных силах США, противоречия между офицерами и рядовыми солдатами и империалистический характер устремлений американской военщины.

---

Я часто мысленно возвращаюсь к тому случаю на внутреннем дворе в разрушенном замке близ Сен-Дюранса. Он не понимает, не любит человека. Да. Старого доброго homo mensura с его хватательными когтями и косолапыми ногами, его благородством и алчностью, надеждами и тщеславием, трепетом и безграничными его возможностями. Люди. Мужчина склонился над раковиной, смывает растворителем грязь с пальцев. Жена его с бигуди на голове — у плиты: она то и дело утихомиривает ребятишек под неумолчный гул радиоприемника. Ее лицо излучает какой-то свет. А может, это нежное, мечтательное выражение появилось у нее при взгляде на малыша? Мужчина у раковины выпрямляется, подходит к ней сзади и украдкой целует ее, а она смеется, чуть-чуть ворчит, потому что он еще мокрый и в мыле. И вдруг оборачивается и крепко обнимает его, прямо посреди кухни. Ребятишки ссорятся из-за игрушек, заглушая радиопередачу… Все мужчины и женщины со своими мечтами и проступками, ссорами и примирениями, теперь оторваны от своей интимной жизни и своих близких. Они разрознены и безжалостно брошены в джунгли, горы и раскаленные пески пустынь, чтобы сохранить тот образ жизни, в который мы так страстно верим, с которым связано так много славных событий, что даже просто воспоминание о них в эту жаркую, душную ночь, здесь на опушке джунглей у берега моря, в десяти тысячах миль от родины, способно растрогать вас почти до слез… Только далеко не все там так славно, как могло бы быть, почти все не так даже после всех этих страданий и потерь. Мужчина у раковины собирается потребовать кое-каких перемен. И клянусь богом, будет чертовски лучше, если эти перемены произойдут!

Однако Мессенджейл не видит, не понимает ничего этого. Он не способен любить человека, стоящего у раковины, который пытается отмыть грязь с рук. А раз он не способен любить его, то и сам не больше, чем получеловек.

И еще одна мысль в этот поздний, ночной час, полный тяжелых раздумий: если я презираю Мессенджейла и боюсь его, как много во мне самом от человека?»

Глава 9

У входа в палатку стоял сержант Брэнд. Обернувшись, он доложил:

— Сэр, генералы Мессенджейл и Райтауэр.

Лицо Брэнда было соверше2нно бесстрастным, но его блестящие черные глаза выразительно сверкнули, и Фелтнер подумал: «Быть беде. Опять боги гневаются на нас».

— Спасибо, Джо, — ответил Дэмон. На лице его застыло каменное выражение. Фелтнер поднялся и собрал в пачку донесения, но генерал небрежным тоном остановил его:

— Нет, нет, вам лучше остаться, Рей. Возможно, нам понадобятся какие-нибудь материалы из тех, что вы принесли.

— Очень хорошо, сэр, — ответил Фелтнер, хотя на душе у него было совсем нехорошо: он предпочел бы находиться сейчас в своей палатке или на берегу в пункте высадки. Или вновь очутиться в Лоло, или на Дезеспуаре, или в Тимбукту.

Снаружи послышался шум мотора джипа. Вот он оборвался, и наступила тревожная тишина. Затем в палатку оперативного отделения штаба дивизии вошел Мессенджейл в сопровождении начальника своего штаба. На нем была аккуратно отглаженная полевая форма, пилотка без окантовочного шнура и хорошо начищенные сапоги парашютно-десантных войск; личного оружия при нем не было, зато у Райтауэра на портупее висела кобура с пистолетом.

Фелтнер, Притчард и Брэнд встали по стойке «смирно», а Дэмон, поднявшись, вышел вперед и произнес:

— Доброе утро, генерал. Привет, Лайал.

Мессенджейл раздраженно повернулся назад и, откинув входной клапан, выглянул из палатки.

— По-моему, у вас плохо организована охрана, Сэмюел, — сказал он, продолжая оглядываться. — Вы выставляете караул вокруг расположения штаба?

— Так точно, сэр, выставляем, но вчера я резко сократил его. Мессенджейл обернулся.

— Почему?

— Потому что потребовалось подкрепление на передовой.

Командир корпуса не сказал на это ничего. Он подошел к карте обстановки, прикрепленной к чертежной доске, которая была установлена на какой-то подставке вроде мольберта. В правой руке он все время вертел между пальцами какой-то странный предмет, не похожий ни на офицерский стек, ни на прутик. Наконец Фелтнер понял, что это большой японский веер, изысканно разукрашенный, с ручкой из слоновой кости и очень тонкими стерженьками. Мессенджейл раздобыл его в Даломо. Скорее всего, кто-то дал ему его. Фелтнер не мог оторвать глаз от этого веера и с несчастным видом переминался с ноги на ногу.

Прищурив глаза, Мессенджейл водил кончиком веера по нанесенной на карту диспозиции войск. Его тонкие красивые губы были плотно сжаты. Мускул на щеке, обращенной к Фелтнеру, то и дело подергивался. На лице никаких признаков пота. Теперь, когда Фелтнер подумал об этом, ему пришло в голову, что он никогда не видел, чтобы Мессенджейл потел, как бы жарко ни было. Однако черты лица его как-то заострились: оно стало более мрачным и сосредоточенным, как бы отшлифованным испытаниями и напряжением последних двух недель. На правом фланге, там, где располагались позиции третьего батальона четыреста семьдесят седьмого полка, кончик веера остановился и дважды легко ударил по карте. Дэмон, стоявший рядом со своим непосредственным начальником, ничего не сказал. Фелтнер встретился глазами с Притчардом, затем с Брэндом. Как и остальные, ординарец стоял, расслабившись, выражение его лица было по-прежнему дерзким, откровенно насмешливым. А может, это презрение? Фелтнер полюбил Брэнда после боев за плацдарм высадки на Во-кап. При отражении танков Брэнд совершил свой удивительный подвиг, за что Дэмон добился награждения его «Крестом за выдающиеся заслуги». Брэнд стал полноправным членом этого небольшого избранного кружка, который участвовал в боях вместе с Печальным Сэмом, бдительно охраняя его жизнь. Фелтнеру правился мрачный сарказм индейца, его горячность и с трудом контролируемая независимость поведения. Сейчас, стесненный присутствием Мессенджейла, Фелтнер вдруг обнаружил, что наблюдает за ординарцем с завистью. Хорошо этим рядовым, черт возьми! У них больше возможностей относиться к начальству с пренебрежением. Они могут рассесться где-нибудь и ворчать себе на здоровье, пересказывая бесчисленные слухи и байки. Они слишком далеки от обжигающих лучей солнца…

— Вы, по-видимому, утратили наступательный порыв? — решительно заметил командир корпуса.

— Да, мы замедлили продвижение.

— И это после блестящих успехов первых двух дней?…

— Японцы изменили тактику, сэр, — ответил Дэмон. — Они решили оставить прибрежные позиции, чтобы организовать более упорное сопротивление в глубине обороны и обстреливать артиллерией плацдарм высадки.

Как бы в подтверждение этой оценки над их головами послышался тонкий шелестящий свист, а затем воздух потрясли дна сильных грохочущих разрыва на плацдарме высадки десанта. Вслед за этим сразу же раздались ответные артиллерийские залпы.

— Мне известно, что противник почти не оказал противодействия при высадке! — раздраженно возразил Мессенджейл. — Уж не хотите ли вы сказать, что отрицаете роль огневой подготовки с моря и воздуха?

— Да, отрицаю. Если б японцы хотели остаться, они остались бы.

— Я не согласен с вами.

Дэмон не ответил. Наступила короткая пауза. Грохот выстрелов и разрывы снарядов разгоравшейся артиллерийской дуэли все нарастали. Фелтнер, сжимая в руке пачку донесений, уставился на доску сводок у противоположной стены палатки перед походными письменными столами. Действительно, сопротивления фактически оказано не было. Штурмовые подразделения десанта спрыгивали в воду и, охваченные недоверием и ликующие, поспешно устремлялись вперед, в глубь территории, мимо брошенных пулеметных гнезд и ходов сообщения, развивая наступление в направлении джунглей и первой гряды невысоких холмов. Неужели все обойдется и им предстоит легкая победа? Неужели японцы выдохлись? Становилось как-то жутко. На берег прибыли последующие эшелоны десанта. Периметр плацдарма высадки быстро расширялся. Высадились береговые партии и начали организовывать выгрузку запасов… А потом без какого бы то ни было предупреждения раздались смертоносные разрывы 47- и 70-миллиметровых снарядов с большой начальной скоростью. Берег окутался грязным дымом, поглотившим тревожные крики, стоны раненых и умирающих.

Через два часа наступавшие в глубь территории части уперлись в давно знакомую систему обороны из прикрывающих друг друга дзотов и перекрестного снайперского огня. Началось медленное мучительное продвижение, ведущее к неизбежным потерям. Командир дивизии использовал все приемы и уловки, которым научился за два года и четыре кампании: четко скоординированные артиллерийские барражи, внезапные танковые атаки на небольшую глубину при тесной поддержке пехоты, взаимодействующие группы огнеметов и автоматчиков, обманные движения и обходы с флангов. Однако медлительность, с какой жирные карандашные линии на карте обстановки перемещались вперед в направлении взлетно-посадочной полосы, приводила в отчаяние. Восемнадцатая дивизия, которая с такой же легкостью высадилась и заливе Даломо, но сути дела, застряла в шести милях к северу от Менангаса. К тому времени стало совершенно очевидно, что расчетные данные разведки о численности войск противника оказались весьма далекими от истинных: по данным раведки, у японцев на Паламангао было тридцать восемь тысяч человек; в действительности же оказалось пятьдесят пять тысяч, причем это были стойкие, дисциплинированные войска, управляемые опытными начальниками и полные решимости сопротивляться до последнего солдата.