Антон Таммсааре - Новый Нечистый из Самого Пекла

• Название: Новый Нечистый из Самого Пекла
• Автор: Антон Таммсааре
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1956

Апостол Петр поставил Нечистому условия: если тот проживет на земле человеком и обретет блаженство, тогда у него будет право получать души навсегда. Но если как человек он после смерти попадет в ад, тогда конец этому праву. Господь стал сомневаться в людях, и Нечистый должен подтвердить, что не Господа постигла неудача в его творении, а люди сами заблуждаются в своей жизни.

В форме такого иронического повествования, автор задается вопросом, может ли человек прожить всю жизнь праведно, счастливо и достичь блаженства.

---

– Соседка шьет мне красивые вышитые рубашки; самой-то недосуг, с утра до ночи рук не покладаю, и потому ей…

– Сала нужно, а?

– Ну, не обязательно сала, а ведь что-нибудь есть и ей надо.

– Вроде бы так.

– Кусочек, думала, как раз ей впору на сковородке поджарить, вот и…

– А у нас на сковородке трудно?

– Ну вот, хозяин, из-за такой крошки сала сразу уж и…

– Этой крошки нам хватило бы поесть на два, на три раза, – сказал Юрка, взяв у Малль клубок и. сало. – Собирай пожитки и ступай прочь!

– Ой, боже! Куда?

– Найдешь куда.

– Я так не уйду.

– Хочешь, чтобы я тебя пришиб?

– Сначала расплатись со мной.

– А ты принеси назад все, что под передником утащила, тогда и заплачу.

– Тебе, голодранцу, и заплатить-то нечем.

– Чтоб духу твоего не было! – закричал Юрка, и тон его заставил Малль не мешкать. В тот же самый вечер она ушла из Самого Пекла с узлом за плечами. Рийя уже спала. На следующее утро, не найдя Малль, девочка спросила о ней у отца.

– Ушла Малль, и руки у нее были на переднике, – сказал Юрка.

– Куда, отец?

– Кто ее знает куда.

– Когда она вернется?

– Кто ее спрашивал!

– А вдруг совсем не вернется? – радостно закричала Рийя.

– И не вернется.

Дня через два в Пекло заявился Антс узнать, что такое стряслось с этой Малль, почему ее выгнали со двора.

– На руку не чиста, – сказал Юрка.

– Кто? Малль, что ли? – удивился Антс.

– О ком же еще речь?

– Что она украла?

– Почем я знаю, что она успела накрасть?

– Откуда же тебе известно, что она крала?

– Я велел ей вынуть руки из-под передника. Вынула, а в руках кусок сала и погремушка с нитками, от Юлы еще осталась.

– Ну, какая же это кража? – примирительным тоном сказал Антс.

– Она то и дело к соседям бегала, а руки, знай, под передником.

– Разве ты ее несколько раз ловил?

– Еще чего! Чтобы, знай, таскала?

– Были у тебя свидетели, когда ты ее поймал?

– Где мне их взять?

– Надо было как-нибудь подстроить, – поучал Антс, – а то нынче сведут вас вместе – она скажет, что вовсе ничего не крала, а ты скажешь наоборот. Кому тут верить: тебе или ей?

– Разве Малль говорит, что у нее под передником ничего не было – ни сала, ни клубка ниток?

– Нет, она говорит, что несла все это в дом из амбара, а вовсе не воровала.

– Зачем же она за ворота вышла?

– Ворота, мол, были открыты, она хотела их закрыть, заодно решила взглянуть на погоду да… сам знаешь, женское дело, то да се, а тем более когда стемнело и не различить ничего. Она ведь, не забудь, на год подрядилась, и если выяснится, что ты выгнал ее безо всякой причины, то…

– Как без причины?

– Ну, ежели ты не сможешь доказать, что…

– Отнял же я у нее сало и клубок ниток.

– Все это хорошо, но как ты докажешь, что она хотела их украсть?

– Она сама сказала, что несет их соседке за то, что та вышивает ей рубашки.

– Кто слышал, как она это сказала?

– Кто… Я сам слышал.

– Кто еще?

– Кому же еще слышать?

– Вот видишь, кроме тебя никто этого не слышал, и Малль, конечно, отречется от своих слов. Можно бы спросить соседку, вышивала ли она рубашки для Малль; но не думай, что соседка признается, хоть это и правда. Все станут отрекаться, и тебе нечем будет доказать, что Малль хотела тебя обокрасть. Решат, что ты просто на нее клевещешь, так как тебе нечем платить ей за работу: хочешь-де заклеймить ее воровкой, чтобы не надо было платить.

– Послушай, Антс, до сих пор я считал тебя своим другом, а ты, оказывается, заодно с этой воровкой.

– Юрка, золотой мой, я лишь хочу тебе помочь, стараюсь тебе разъяснить, что может сказать Малль, если дело дойдет до суда.

– Почему до суда?

– Ну, а если Малль станет требовать свое жалованье – и то, что ты ей задолжал, и то, что ей следовало бы получить до конца года, работай она у тебя?

– Ишь как! Дело не сделано, а платить – плати?

– Именно так: работа стоит, а деньга бежит, – таков закон.

– Кто же это придумал такой закон?

– Те, у кого сила да власть, – наместники бога на земле.

Юрка помолчал, а потом промолвил:

– Значит, ежели прогонишь вора, так должен еще и жалованье ему платить?

– Ты не можешь доказать, что Малль воровка, у тебя нет свидетелей. Кроме того, тебе известны слова священного писания: «Не заграждай рта у вола молотящего»? Благодаря Малль преуменьшились твои хлопоты, она заботилась о твоем доме, о скоте и о ребенке. Нельзя же быть таким скрягой, надо и о спасении души подумать!

– А что станется с душой Малль, коли она ворует?

– Даже разбойник, распятый на кресте, и тот попал в рай, – разве ты не знаешь? Вообще, братец мой Юрка, послушай, что я тебе скажу: ты живешь здесь, в Самом Пекле, как у Христа за пазухой или как медведь у себя в берлоге. Что тебе кражи и грабежи, ложь и обман? Они тебя не касаются. А поди поживи-ка с людьми, тогда увидишь, что все эти вещи так же необходимы в нашей повседневной жизни, как приварок к хлебу.

– Можно и без приварка прожить.

– Выходит, что нельзя, раз все до него охочи. Потому так и устроено: кто силен да глуп – тот грабит, а кто слаб да умом хитер – тот ворует.

– Я не ворую и не граблю!

– А зачем ты ходишь по грибы и по ягоды в чужой лес? Зачем ты мед отнимаешь у пчел, молоко у коровы, шерсть у овцы, подчас еще вместе со шкурой?

– Коровы и овцы – не люди.

– Все мы божьи твари, дорогой Юрка. Кто умеет, у кого сила – тот стрижет других смертных; кому это невмоготу – тот грабит животных или землю; а обрести блаженство хотят все! Мы с тобой полжизни прожили как добрые друзья, а ты слыхал, что про меня говорят? Я, мол, вор, разбойник, мироед, ростовщик, мошенник, плут и негодяй, у которого нет ни сердца в груди, ни души. А про тебя что говорят? А ведь ты здесь, в лесной глуши, как монах жил, только о том и думал, как бы спасти свою душу.

– Вроде бы так, – молвил Юрка, которому показалось, что он понял, о чем идет речь.

– А слышал ли ты, что о тебе думают?

– Кто думает?

– Все и никто, – это всегда так с людским мнением. Думают, что ты убийца – изводишь людей никому не нужной работой; что ты скряга – не кормишь людей досыта; что ты скупердяй – платишь-де мало за работу; что ты мошенник, ибо хочешь обрести блаженство только для того, чтобы впредь содержать преисподнюю; что ты преступник, – иначе зачем тебе прятаться от людей в лесу; что ты безбожник – иначе ты ходил бы почаще в церковь; что ты гордец – избегаешь себе подобных.

– Попадись мне эти брехуны, враз прикончил бы, – молвил Юрка.

– Конечно, на это ты имеешь полное право. Однако не кажется ли тебе, что и другие чуточку правы? Сам посуди: ведь ты такой работяга, что другому сравняться с тобой в труде – значит самоубийством покончить. А разве ты при этом не довольствуешься пищей, которую не у каждого хозяина и скот станет есть? И жалованье ты платишь своим работникам меньше, чем я. Правда, тебе нечем платить, но все-таки: если тебе нечем платить, так не нанимай работника, а лучше сам наймись. Иди хотя бы ко мне, я заплачу тебе больше, чем ты выручаешь с Пекла, да и работа будет полегче, жизнь получше…

– Я останусь в Пекле.

– Ну конечно, – быстро согласился Антс, – я только так говорю, к примеру, – что люди думают и как они понимают. Взять хотя бы твое блаженство: все люди жаждут его, чтобы попасть в царство небесное, а ты для того – чтобы содержать преисподнюю. Что ж тут удивительного, если у людей от всего этого в голове сумятица и они начинают поносить тебя гордецом и безбожником?

– Пускай поносят.

– И по-моему так, ан нет-нет да и подумаю подчас: хорошо бы тебе на старости лет устроить свою жизнь по-другому.

– Как по-другому?

– Да сам не знаю как, а только я про себя этак рассудил: жена у тебя умерла, дети разбрелись, Малль ты прогнал, одна девочка всего и осталась дома…

– Что же мне было делать?

– То-то и оно, что нечего. Ну, наймешь снова кого-нибудь – одна будет держать руки под передником, другая в карманах; третий раз наймешь – опять то же. До каких же пор менять людей и к чему это приведет? Нынче двое вас – ты да ребенок, где же тебе управиться. Когда-то было у тебя три лошади, а нынче только одна; доились, бывало, четыре-пять коров, а теперь нет никого, кто бы и двух подоил…

– Сам буду доить, пока Рийя подрастет.

– Ладно, сам станешь доить, но не лучше ли сделать по-моему?

– Как?

– Вот что, Юрка, мы видали с тобой светлые и черные дни, я тебя выручал, ты на меня работал, так что можешь не сомневаться: если я даю тебе совет, то идет он от чистого сердца и от нашей дружбы. Я так прикинул: на краю поля у меня стоит хорошенький домик со скотным двором, – махнул бы ты рукой на клочок землицы, корову с овцой пустишь в мое стадо, а что касается тебя самого, то будешь себе возиться да копошиться сколько старые твои пружины позволят. Вдосталь раскорчевал ты леса да кустарника, осушил болот и возделал целины; пускай теперь молодые поработают! Такого верного друга, как ты, мне хотелось бы иметь поближе к себе. Как тебе нравится мой план?